Новый промежуточный тип, снабженный шноркелем, известен как тип XXI. Он имеет обтекаемый корпус и создавался как настоящая подводная лодка, а не просто «способная к погружению». Его подводная скорость впоследствии выросла до 16 узлов, и корабль мог сохранять эту скорость долгое время. Кроме того, новый тип был оснащен шестью носовыми торпедными аппаратами с 12 торпедами, уложенными позади них. Это устройство позволяло стрелять залпом из шести торпед, перезаряжать, стрелять и перезаряжать снова, выстреливая все 18 торпед в течение 15 минут. Более того, новый тип дальномера позволял этим подлодкам стрелять торпедами с глубины 50 футов, не используя перископ.
Но самую большую угрозу представляли наши акустические торпеды, отличавшиеся от обычных электрических сложным прослушивающим устройством, соединенным с рулевым механизмом. Мы могли стрелять торпедами этого типа, даже не видя объекта и не устанавливая расстояния. Такая торпеда, вылетавшая из аппарата, делала круги, пока подлодка не погружалась на большую глубину, чтобы не оказаться на ее пути. Потом она шла в направлении, с которого шли звуки корабельных винтов, и ударяла в корму, где размещались двигатели и аппараты управления. Прослушивающее устройство было таким чувствительным, что могло уловить даже стоящее судно по звуку его вспомогательных двигателей. В течение только одного месяца 1944 года этими фантастическими торпедами потопили 80 эсминцев и корветов. Это привело к тому, что, когда мы начали применять эти торпеды, вражеские охотники за подлодками вынуждены были почти прекратить атаки, так как для них это стало просто самоубийством. Позже на кораблях противника устанавливали различные, однако не слишком эффективные контрустройства.
Глава 12
МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ КОМАНДА
На Рождество 1944 года я принял команду над новой подлодкой обычного класса, но снабженной шнорком. Новых тяжелых субмарин, на которые возлагались такие большие надежды, еще не было. Из-за множества сложностей в немецкой промышленности строительство новых подлодок откладывалось. Наземные атаки с запада и востока одновременно оказались слишком большим испытанием для немецкой армии, даже до крупного поражения на Восточном фронте в январе 1945 года. Когда оно произошло, мы вынуждены были эвакуировать нашу базу в Пиллау и перевести ее в Везермюнд. Горько было расставаться с Восточной Пруссией, которую мы полюбили. Но одно выяснилось: мы побеждены, и наша единственная надежда теперь заключалась в объединении с Западом против коммунизма. Наши лидеры хватались за эту надежду, как утопающий за соломинку, но не появлялось ни малейшего намека, что англо-американцы готовы поддержать эту идею.
В душе я возражал против бессмысленного продолжения войны, меня приводила в ярость мысль о некомпетентности трусливых руководителей, посылавших воевать мальчишек и стариков, в то время как сами они нарушали все обещания, которые когда-либо давали. Но я был офицером и не собирался подрывать чьего-либо доверия. Я считал, что не должен покидать моих товарищей, соотечественников в беде, но должен поддерживать их до самого конца. Командующий флотилией назначил меня командовать сопровождением конвоя, состоящим из четырех подлодок, которое мы собирали в Везермюнде. Мы продолжали готовить людей к подводной службе. Это казалось мне явным помешательством: так много подготовленных подводников, чьи лодки затонули под бомбами в гаванях, воевали сейчас в сухопутных войсках.
В апреле 1945 года U-977 была объявлена «пригодной к мореплаванию». Во всяком случае, так считали люди, которым не надо было на ней идти. На мой же взгляд, она ни в каком отношении не годилась для боевых действий. Я предложил заменить батареи, так как существующие давали только 70 процентов мощности, обновить некоторые детали, броню для рубки, поставить новое радиооборудование и дать хотя бы минимальное время для подготовки команды, потому что некоторые рядовые не имели вообще никакого опыта. Однако мои требования отвергли из-за недостатка материалов, и мне приказали отправляться в Киль грузить припасы. Выбирать мне не приходилось. Но ради моих людей я обязан был убедить руководство в справедливости моих требований. Я надеялся, что адмирал Дениц поймет наше положение.
Через несколько часов после прибытия в Киль я отправился на плавучую базу, где в это время продолжалась горячая политическая дискуссия. Докладчик без всяких логических аргументов сообщил, что наша окончательная победа гарантирована. Казалось, он произвел впечатление на адмирала. Когда дискуссия закончилась, я попросил его уделить мне время для беседы. Он пригласил меня в кабинет, и я откровенно высказал ему свою точку зрения. «Мой дорогой Шаффер, – ответил он мне, – вы очень хорошо знаете, что мы будем сражаться до победы. Мы победим любой ценой. По вашим наградам я вижу, что вы ветеран. Если вы не можете выйти в море, то кто сможет?»
В заключение он сказал, что не важно, мореходна моя лодка или нет, но я обязан выйти в море. Мне нечего было сказать.
Вскоре после этого я на насколько дней поехал в Берлин попрощаться с мамой. Война быстро двигалась к концу, строились планы защиты Гамбурга, но ни один из тех, кто строил эти планы, казалось, не задумывался, что же будет с немецким народом, Именно к этому вело безрассудное требование безоговорочной сдачи.
Чтобы добраться до Берлина, мне понадобилось 24 часа. Сигналы воздушной тревоги повторялись через регулярные интервалы, и мы все прятались под поездом, пока он снова не начинал двигаться. Рядом со мной сидел офицер СС, который, несмотря на мое явное нежелание с ним разговаривать, никак не мог прекратить болтовню о новом секретном оружии. Я был сыт по горло этим секретным оружием, потому что теперь по собственному опыту знал, что, если бы проекты осуществлялись, не было бы налетов на наши заводы. «Конечно, вы не в том положении, чтобы судить», – сказал он. Уж он-то, конечно, все знал, потому что служил в каком-то штабе СС и выезжал проверять испытания каждый день. Если бы я пришел к нему, добавил он, то мог бы увидеть кое-что интересное.
Когда я приехал в Берлин, я и в самом деле нашел его штаб, и, после того как прождал около получаса у входа, мой новый знакомый появился и повел меня смотреть. Все в этом штабе говорили о нашей победе с убежденностью, которой я не видел даже после падения Франции. Среди всяких фантастических приспособлений, фото которых они мне показывали, было одно, называемое лучом смерти. Мой знакомый хотел, чтобы я пришел еще и завтра и посмотрел его в действии.
Но я больше не мог тратить времени. Я хотел увидеться с мамой, так как было очевидно, что русские наступают на Берлин и последняя битва произойдет именно здесь. Город превращался в крепость, везде строились баррикады, трамвайные вагоны переворачивались… Я хотел забрать маму отсюда, но она решила остаться в Берлине любой ценой. Она прекрасно справится с русскими, сказала она. Так она и сделала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
