С Кириллом у неё начисто срывало башню. И поди пойми: то ли она отчаянно желала стать для него лучшей из всех, чтобы наглядно показать, что же он упустил, то ли ей было просто комфортно быть с ним, окунаться в него. Бывает же, что человек подходит тебе по гороскопу или какой-то там другой фигне. Хотя ответ, наверное, лежит на поверхности ― она самая обычная влюблённая по уши дура.
Объект мысленных женских терзаний лежал рядом: спал или же просто дремал. Лежал расслабленно, на животе, уткнувшись лицом в подушку, но правая его рука по-хозяйски покоилась на обнажённой груди Ульяны. Можно подумать, та стала его личной собственностью. Да если бы. «Это ведь просто секс. Ничего личного», он сам так сказал. И вряд ли изменил решение.
Осторожно высвободившись, Матвеева, стараясь не наводить шума, приняла вертикальное положение, свесив ноги с кровати. Одежда… где её одежда? Только трусы и нашлись. Лифчик остался на кухне. А где сохли джинсы со свитером?
Её запястье цепко поймали. Загорелся настенный бра.
― Снова решила сбежать? ― взъерошенная и ещё мокрая голова Кирилла оторвалась от подушки.
― Уйти по-английски.
― Зачем?
― Чтобы не навязываться.
Тот непонимающе уселся, продолжая держать её, словно боялся, что она может вскочить.
― О чём ты?
― Совместная ночь, завтрак… это новая ступень. И ни тебе, ни мне не нужно на неё переходить.
― Позволь, я сам решу, что мне нужно.
― И что тебе нужно?
― Тебя, ― Ульяну уронили на скомканные одеяла, затащив женские ноги обратно на постель, обняв их и заваливаясь рядом. Теперь они лежали валетиком. Его голова легла на её колени, её ― на крепкий торс. Для удобства Матвеева положила под подбородок локоть. Абсолютно голые и забывшие про стеснение. Впервые Кирилл мог тщательно и детально разглядеть большое тату пумы на бедре. ― Зачем?
― Она скрывает растяжки, ― так приятно было следить за тем, как гулял по чернильным линиям его палец, выводя невидимый контур хищного кота.
― Растяжки?
― Кожа имеет свойство растягиваться.
― На спине тоже?
― Нет. На спине просто захотела. Я знаю, ты против татуировок. То твоё высказывание часто гуляет по инету. Уверена, многих девчонок ты разубедил идти забиваться.
― Твои мне нравятся.
В грудной клетке что-то чертыхнулось.
― И что это должно значить?
Мягкие губы оставили невидимый, но ощутимый сердцу след от поцелуя на женской заднице. Хм… вернее на одной из её половинок.
― Миром правит красота, ― туманно ответил Кометов. И понимай, как знаешь.
― Не хочу пытаться понять, чтобы не разочароваться, ― покачала головой Ульяна. Её голова скатилась с насиженного места. Лицо Кирилла нависло над ней, сверкая той улыбкой, что способна создавать тропу их потерявших сознание от счастья поклонниц. Вот только сейчас он дарил эту улыбку ей одной.
― Что говорит тебе твоя интуиция?
― Что нужно бежать от тебя сломя голову, ― честно ответили ему.
― Нет. Не слушай её. Она чушь несёт. Тогда послушай сердце.
― Оно тоже настаивает, что с тобой лучше не связываться.
― Да что ж такое, все против меня прямо ополчились. Ну хоть селезёнке я твоей нравлюсь?
― Не особо. Но мочевому пузырю ты точно симпатичен. Во всяком случае, он вроде пока не жаловался.
Кометов рассмеялся. Задорно так, по-доброму.
― Ты особенная.
― Я так не думаю.
― Поверь, мне виднее.
Он не смог бы сформулировать свою мысль, чувствуя это больше на уровне шестого чувства. И дело было не во внешности или таланте красиво крутиться на шесте. Научиться можно чему угодно: танцевать, вышивать, складывать язык трубочкой ― это всё ерунда. Для него, лично для него всегда главным в девушке было умение запомниться.
Так, чтобы потеряв её из виду, та не ушла из головы, прочно поселившись в мыслях. Именно поэтому, наверное, в своё время он оставил Ульяну без внимания. Сложно было зацепиться за какие-либо достоинства через броню собственной неуверенности. Так что девушки, будьте смелее и, не сомневайтесь: никто не сможет пройти мимо. Если вы сами не цените себя, за что вас должны ценить другие?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
― Поверю на слово.
― А ещё у тебя весьма хорошо поставлен удар, ― речь шла явно о вчерашней стычке с Толиком. ― Оказывается, с носом это я малой кровью отделался.
― Я ещё и с колена в пах могу. Показать?
― Лучше повтори то, что делала в ванной.
Ульяна смутилась. А затем смутилась повторно, когда почувствовала, как в неё упирается кое чьё вновь приподнявшееся желание. Он робот или кто?
― Уже? ― не сдержала удивления она. ― Ты таблеток никаких не принимал?
― Я не виноват, что ты меня заводишь.
― И насколько тебя хватит такими темпами?
― До утра точно.
В подтверждении её рывком перевернули, вынудив принять позу «наездницы». Теперь она сидела сверху, обхватив его за шею. Губы Кирилла уже с готовностью блуждали по её ключице, будя только-только задремавшие эмоции. Сбившееся дыхание и участившееся сердцебиение обещали новую порцию волшебных ощущений…
― Я дома, ― в момент наивысшей кульминации отрезвил их женский голос, донёсшийся снизу.
Застигнутые врасплох они застыли в компрометирующей позе. Н-неловкость.
― Сейчас спущусь, ― сконфуженно зажмурившись, крикнул Кирилл. М-да, такого палева у него не случалось последние лет… восемь. Он переглянулся с едва сдерживающей смех Ульяной. ― И я не один.
― Да поняла уже, ― прилетело к ним. ― Надеюсь, вы мне там внуков делаете. Годы идут, а я не молодею.
― Мама!
― Всё, всё. Не мешаю. Я пока пойду… накрою… что-нибудь. Свои клумбы. А то зальёт.
Хлопнула входная дверь. Как любезно, им великодушно позволили закончить прерванное занятие. Казалось бы, какой там продолжать, но Матвеева, и она в очередной раз поражалась собственной наглости, и не думала слезать с Кометова. С вызовом проиграв бровями, она напрягла бёдра, красноречиво намекая, чтобы он немного ускорился. Инициатива Кириллу понравилась. Как и эта их нелепая попытка не выдать себя стонами и скрипом мебели. А кровать и до этого так скрипела или это они её так растрясли?
Ускориться получилось, но процесс всё равно затянулся. Когда они всё-таки вышли из комнаты, отрыв в шкафах новую одежду взамен утерянной, Надежда Ярославовна уже снова топталась на кухне.
― Ещё раз привет, детишки, ― она стянула с плиты лифчик, многозначительно кашлянув и протянув его пунцовой от стыда Ульяне. ― Это, кажется, твоё.
― Спасибо, ― потупила глаза та, комкая его и торопливо пряча за спину.
― Я думал, ты останешься в больнице, ― ногой подцепляя валяющийся у холодильника топ, заметил Кирилл.
― Надо было, по всей видимости.
― Нет, нет… ― замотала головой Матвеева. ― Я уже ухожу. Мне всё равно пора.
― Я тебя подвезу, ― тут же нашёлся Кометов. Оба торопливо покинули гостиную, скрываясь от насмешливого родительского взора.
― Передавай привет маме, ― с улыбкой бросила вслед обувающейся в прихожей гостье Надежда Ярославовна.
Вся обратная дорога сопровождалась непрерывным смехом. Сама ситуация, их нашкодившие моськи, то, как Ульяна чуть не сломала ногу, прыгая и напяливая высохшие джинсы в прачечной. Какие-то сумасшедшие два дня.
Феррари слишком быстро тормознул у подъезда. Расставаться оказалось тяжело. Разговоры, рука в руке, прощальный поцелуй, который за пару минут разгорелся до уровня пожара. Не удержавшись, в тесном низком спорткаре, прямо на переднем сидении было совершенно новое прелюбодеяние. Бедный мужик, проходящий мимо, подскочил от протяжного гудка, когда женская задница в запале вжалась в руль.
В конечном итоге, домой Ульяна поднялась, когда перевалило далеко за полночь. Счастливая, обессиленная и уже не способная нормально формулировать речь. Родители, слава богу, спали, так что, не раздеваясь, она дотопала до своего разобранного дивана и рухнула на него, как подкошенная.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Поразмышлять о насущном и том, как теперь можно охарактеризовать их с Кириллом взаимоотношения ей не дали. В шесть утра из глубокого сна Матвееву вырвал телефонный звонок.
