Излишне, конечно, говорить, что Пенкроф, Герберт и Наб, так грозно вооруженные, громко выражали свое удовольствие по этому поводу, хотя Сайрес Смит и взял с них торжественное обещание не делать ни одного выстрела без крайней необходимости.
В шесть часов утра пирогу оттолкнули от берега. Колонисты вместе с Топом сели в нее и быстро направились к устью реки Милосердия.
Прилив начался не более получаса назад, и колонисты могли плыть еще несколько часов, пользуясь могучей силой прилива, а затем начнется отлив и плыть против течения будет труднее. Прилив в это утро был сильным, потому что полнолуние – время особенно больших приливов – должно было наступить через три дня, и благодаря этому пирога без помощи весел быстро неслась между крутыми берегами. Пенкроф только управлял кормовым веслом, стараясь удерживать лодку посередине реки.
Через несколько минут исследователи достигли того места, где река Милосердия делала поворот и где семь месяцев назад Пенкроф построил свой первый плот.
За этим довольно крутым поворотом река, закругляясь, текла на юго-запад между высоких вечнозеленых хвойных деревьев.
Вид берегов реки Милосердия был великолепен. Сайрес Смит и его спутники любовались теми чудесными эффектами, которых природа так легко достигает, комбинируя воду и деревья. По мере того как лодка двигалась вверх по течению, характер леса постепенно менялся. На правом берегу реки возвышались громадные, прямые, как стрелы, ильмы, или вязы, которые так высоко ценятся судостроителями, потому что обладают свойством долго сохраняться в воде, не загнивая. За ними виднелись в таком же изобилии группы деревьев того же семейства ильмовых, и среди них, между прочим, каркасы, железные деревья, плоды которых содержат очень полезное масло. Затем Герберт заметил несколько кустарников с гибкими тонкими ветвями, из которых получаются прекрасные канаты, если их вымочить в воде, и два-три эбеновых дерева красивого черного цвета.
Время от времени в таких местах, где можно было пристать к берегу, пирогу останавливали. Гедеон Спилет, Герберт и Пенкроф брали ружья и вместе с Топом обследовали берег. Их влекло в незнакомую часть леса не только желание поохотиться, но и надежда обнаружить какое-нибудь полезное растение. Молодой натуралист нашел многое из того, что хотел. Так, ему удалось разыскать дикий шпинат, множество растений из семейства крестоцветных, которые легко можно было разводить и вблизи Гранитного дворца, кресс-салат, редьку, репу, брюкву, редис и, наконец, растение с ветвистыми опушенными стеблями, высотой около метра, с семенами светло-коричневого цвета.
– Знаешь ли ты, что это за растение? – спросил Герберт моряка.
– Табак! – воскликнул Пенкроф, который видел свое любимое растение только в трубке в виде готового продукта.
– Нет, Пенкроф! – ответил Герберт. – Это не табак, это горчица!
– Хорошо, пусть будет горчица, – разочарованно проговорил моряк, – но, если случайно тебе попадется хоть один листик табака, вспомни тогда, мальчик, обо мне и не проходи мимо него!
– Не горюй, Пенкроф, найдем как-нибудь и табак! – сказал Гедеон Спилет.
– Обещаете? – воскликнул Пенкроф. – Чудесно! Когда это случится, в тот день на нашем острове ни в чем не будет недостатка!
Все полезные растения были осторожно вырыты из земли вместе с корнями и перенесены в лодку, в которой оставался Сайрес Смит, погруженный в свои размышления.
Несколько раз Спилет, Герберт и Пенкроф высаживались то на правый, то на левый берег реки Милосердия. Левый берег был гораздо менее крутым, зато лес на правом берегу был более густым. Инженер все время не выпускал из рук компаса и, внимательно следя за показаниями стрелки, определил, что река, начиная от первого поворота, шла с северо-востока на юго-запад и текла на протяжении почти трех миль по прямой линии. Но были основания предполагать, что выше река еще раз изменит свое направление и потечет на северо-запад к контрфорсам горы Франклина, где, вероятно, должны находиться ее истоки.
Во время одной из этих экскурсий в лес Гедеону Спилету удалось захватить живьем двух птиц, похожих на кур. Пойманные птицы были с длинными тонкими клювами, чуть вытянутыми шеями, короткими крыльями и без всяких признаков хвоста. Герберт, взглянув на птиц, назвал их «тинаму». Колонисты решили сделать пернатых пленников первыми обитателями будущего птичника.
Но ружья до сих пор еще молчали. Первый выстрел, раздавшийся в тот день в лесу Дальнего Запада, был вызван появлением красивой птицы, очень похожей на зимородка.
– Я знаю, что это за птица! Я ее узнал! – вскричал Пенкроф, и в ту же минуту его ружье выстрелило как бы само собой.
– Кого узнали, Пенкроф? – спросил Спилет.
– Это та самая птица, которая ускользнула от нас, когда мы с Гербертом первый раз были в лесу… На память об этом мы и лес назвали ее именем…
– Якамар! – воскликнул Герберт.
Это и в самом деле был якамар, красивая птица, мягкое пушистое оперение которой отливало золотистым блеском. Заряд дроби уложил птицу на землю, и Топ принес ее в лодку вместе с дюжиной турако, лазающих птиц величиной с голубя. У них были зеленые перья, ярко-малиновые крылья и большой хохолок с белой каемкой. Герберт убил этих птичек одним метким выстрелом и очень этим гордился. Турако оказались гораздо вкуснее якамара, мясо которого было жестковато. Но Пенкроф так не считал, и его трудно, если не невозможно, было убедить, что он застрелил не самую лучшую из съедобных птиц.
В десять часов утра лодка достигла второго поворота реки Милосердия, примерно в пяти милях от устья. В этом месте сделали привал, чтобы позавтракать. Отдых под тенью больших и красивых деревьев продолжался полчаса.
Ширина реки в этом месте по-прежнему была шестьдесят-семьдесят футов при глубине от пяти до шести футов. Инженер заметил, что в реку Милосердия впадало с обеих сторон много притоков, но все они были, несмотря на свою многоводность, в сущности узкими и несудоходными ручьями. Леса и справа (лес Дальнего Запада), и слева (лес Якамара) нисколько не меняли своего характера и казались бесконечными. Ни в чаще леса, ни у берегов реки под сенью деревьев исследователи не обнаружили никаких признаков присутствия человека. Было ясно, что никогда еще топор дровосека не стучал в этом лесу, срубая деревья, и ничей нож никогда не прокладывал себе дорогу сквозь густую сеть лиан, переплетавшихся между деревьями и густым кустарником. Если потерпевшие крушение высадились на острове, то они, очевидно, не покидали еще побережья, и следы их следовало искать где угодно на берегу, но только не в лесной чаще.
