– Давай вали отсюда! – прикрикнул на распоясавшуюся рыбину Павел.
Мысли заставили от намерений перейти к действиям – оплачены всего сутки, и из них прошло уже… Да, а сколько, интересно, прошло? Час, полтора, два? И платил-то он не за то, чтобы в компании этой холодной и мокрой твари по волнам болтаться. Павел поплотнее завернулся в блестящее и шуршащее покрывало, открыл наконец саквояж и вытащил оттуда целый набор сигнальных средств. На этот арсенал Павел не поскупился, приобрел все, что обнаружил в каталоге, в двойном количестве. И первым делом пустил в ход красный файер, а за ним – белую «дымовуху». То ли рыбине не понравился запах, то ли ей просто надоело и она соскучилась развлекать необщительного пассажира плотика, но она быстро нашла себе новое занятие. Павел отшвырнул использованный фальшфейер в воду и потянулся за следующим, когда акула исчезла. Но убралась она недалеко – ткнулась во все еще дрейфовавший неподалеку полузатопленный гидрокостюм, поддела его носом и утащила за собой под воду. Да так и исчезла вместе со «шкурой» неведомого зверя, а Павел снова остался один.
В который по счету раз он огляделся по сторонам, пытаясь высмотреть хоть что-то в мороси и тумане, и снова уселся, обняв колени, в центре своего крохотного плота. Вокруг не происходило ничего, время словно остановилось, слышался только плеск волн и шорох дождевых капель. «Вернусь – подам на них в суд. Всю сумму назад потребую и компенсацию. Сволочи, только бы денег содрать», – строил планы мести Павел. А что чему еще оставалось делать в свое оплаченное время? Да еще и находится он неизвестно где – кто поручится, что забросили его именно в расчетную географическую точку? И где гарантия, что над головой, там, где нет ни тумана, ни облаков, не летят самолеты, а мимо не идут огромные современные суда? Не попасть бы под винты – тогда ровно через сутки в Сколково вернется то, что осталось от…
Павел насторожился и снова закрутил головой. Где-то рядом что-то происходило, кто-то приближался из тумана, но пока прятался за пеленой дождя. И медленно, очень медленно, как во сне или после наркоза, на молочно-сером фоне проступил силуэт небольшого корабля. По его оснастке можно было определить, что это бригантина – двухмачтовое судно с прямыми парусами на передней мачте и с косыми, как у шхуны, – на задней. Павлу даже показалось, что он слышит плеск крутых волн, ударявшихся в борт корабля, и легкий свист ветра в его туго натянутых вантах. Но нет, бригантина была слишком далеко, а плеск – это шум от весел приближавшейся к «потерпевшему кораблекрушение» шлюпки.
«Я – глухонемой из Австралии!» – мигом вспомнил Павел заранее подготовленную легенду и замахал руками. От резкого движения плот под ним заходил ходуном, край его опасно накренился, и через его прорезиненную поверхность перехлестнула волна. Невесомое спасательное покрывало немедленно вырвалось из рук и улетело прочь. Но Павел потери не заметил, он даже не обратил на нее внимания, не в силах отвести взгляда от подходившей к нему шлюпки. В ней находились двое, один сидел на веслах, второй стоял на коленях на передней банке и, вытянув шею, смотрел прямо перед собой.
– Сюда! – в восторге и одновременно стуча зубами от холода, проорал Павел и тут же осекся, но поздно.
По воде дружно ударили весла, шлюпка повернула нос, обошла плот и остановилась, закрыв сидящего на нем человека от ветра. Оба матроса оказались у правого борта шлюпки, вытянули руки вперед и помогли Павлу влезть внутрь. Он плюхнулся на кормовую банку, прижал к себе саквояж и уставился на своих спасителей. Они сидели напротив – оба невысокого роста, в робах, штанах из грубой серой ткани и тяжелых ботинках. На голове у одного зюйдвестка с широкими полями, рыжую шевелюру второго свободно треплет усиливающийся ветер. Оба бородатые, лица обветренные, глаза чуть прищурены, у одного в левом ухе серьга, у второго, в шляпе, над верхней губой виден старый, давно заживший белый шрам. И оба молчат, глядят то на дрожащего от холода человека на корме шлюпки, то друг на друга.
– Добрый день, очень вам признателен, большое вам спасибо! – Павел повторил эти слова на всех известных ему языках, но ответа не дождался, матросы беседу не поддержали.
Тот, который с серьгой, уселся на весла, второй матрос, на вид постарше первого, остался напротив Павла и, не стесняясь, принялся изучать чужака. И смотрел он без угрозы, без чувства собственного превосходства и без насмешки – просто рассматривал Павла, как заморскую диковину или редкого зверя. А шлюпка уже быстро шла против ветра сквозь холодный, почти зимний туман к дрейфовавшей неподалеку бригантине. Она постепенно выступала из мороси и дымки, контуры корабля приобрели четкость и цвет. Черный, как уголь, борт без полутонов и оттенков, и такого же цвета были фигуры и лица людей, смотревших с борта вниз. Эти трое, чуть в стороне, наверняка матросы, они и выглядят почти так же, как и те, что сидят вместе с ним шлюпке. Рядом еще один, но он лишь глянул быстро вниз и тут же исчез. Зато остальных Павел узнал сразу, он уже видел их раньше на старых фотографиях. Вон тот, остановившийся неподалеку молодой человек со светлыми усами, ухватившийся левой рукой за канат, это наверняка Альберт Ричардсон, помощник капитана. Самого капитана не видно, зато показавшуюся на мгновение женщину Павел узнал сразу. Сара Элизабет Бриггс собственной персоной, жена капитана, сопровождавшая мужа в его последнем плавании. Значит, здесь должна быть и их дочь – двухлетняя София Матильда Бриггс.
Шлюпка шла рядом с бортом бригантины, а Павел все сидел, задрав голову вверх. Он никак не мог отделаться от ощущения, что смотрит на мир вокруг себя словно сквозь мокрое мутное стекло. И корабль – вот он, качается на волнах совсем рядом, только протяни руку и коснись пальцами холодного мокрого дерева. И люди, те, чья странная судьба и необъяснимая смерть волновали его столько лет, тоже близко, и все они здесь, все пока живы и здоровы. И все похоже на кадры при замедленной съемке, время движется медленно, растягивается и норовит вот-вот остановиться совсем. Да еще и лица людей вдруг помутнели, расплылись в сизой дымке, и Павел почувствовал, как страх становится сильнее холода. Павлу показалось, что с борта еще не успевшего стать призраком корабля смотрят души тех, кто сгинул тогда в океане. А отступать поздно – шлюпка уже подошла к забортному трапу. Павел поднялся на затекшие от долго сидения и от холода ноги и медленно, цепляясь за поручни, начал подниматься по деревянным ступенькам вверх. Саквояж вдруг стал неподъемным, тянул вниз, ноги отказывались подчиняться, отяжелели, Павел оступился несколько раз и оглянулся назад. Но, кроме покрытой серой рябью поверхности воды, не увидел ничего, исчез даже крохотный плот. Отступать было некуда, дорога вела только вперед. А на палубе его уже ждали – высокий подтянутый молодой человек в белой офицерской форме быстро двигался навстречу новому пассажиру. А следом за ним показался другой человек, и в нем Павел узнал капитана Бенджамина Бриггса. Трое матросов сделали несколько шагов вперед и остановились, пропуская начальство. Воздух и туман сгустились, стали липкими и тягучими, люди двигались в нем плавно и медленно. Павел, как сквозь вату, услышал за спиной шаги поднимавшихся по трапу следом за ним матросов, их голоса. Он сделал шаг в сторону и обеими руками вцепился в свой саквояж, огляделся затравленно. Ему почему-то пришло на ум дикое сравнение: этот корабль – плавучее кладбище, а те, кто на нем, – как восставшие из могил мертвецы. Или не восставшие, а, наоборот, жаждущие упокоения. «Их же никто не похоронил тогда… Ты бы еще на „Летучий Голландец“ тур купил…» – здравая мысль пришла, как всегда, вовремя. Впереди оставалось еще часов двадцать, не меньше, и как прожить, как продержаться эти неполные сутки до своего возвращения в Сколково…
Справа, со стороны носового трюма, раздался сильный хлопок, затем треск и грохот. Все шедшие навстречу Павлу люди остановились, замерли на мгновение, развернулись и дружно бросились назад. Матрос, тот, с серьгой, идущий следом за Павлом, непочтительно оттолкнул его и, тяжело топая по мокрой палубе подошвами башмаков, побежал следом за всеми. Второй не отставал, и через мгновение палуба опустела, Павел остался совершенно один. Он осмотрелся еще раз, но толком ничего не понял – увидел высокие тонкие мачты, мокрые паруса на них, доски палубы под ногами – все как присыпанное пеплом. Но в ту же секунду все изменилось – взрыв словно разогнал низкие тяжелые тучи. Дождь прекратился, и сквозь прорехи в облаках на мокрые доски палубы «Марии Селесты» упали первые солнечные лучи. И все преобразилось, вернулись краски, запахи и звуки, светло-серые паруса захлопали над головой, порыв ветра едва не сорвал с головы кепку. Павел успел подхватить ее и прислушался к крикам, смог даже разобрать несколько слов. Все верно, это и был тот самый взрыв, когда в носовом трюме бригантины рванули скопившиеся там пары спирта. И поэтому люковые крышки, отброшенные взрывной волной, оказались перевернутыми. А что делается на корме? Там лючные крышки должны быть аккуратно сложены – их наверняка сняли еще раньше по приказу капитана, чтобы проветрить трюм. Ведь был еще один взрыв, и именно на корме, но гораздо слабее этого…
