Всеобщее использование письменности зафиксировало во времени, привело бы к фиксации определенного момента времени и, следовательно, в определенном смысле, убило бы то, что должно было таким образом жить и возрождаться к жизни вечно.
II. БЕССМЕРТИЕ ДУШИ И МЕТЕМПСИХОЗ
Это оригинальное представление об опасности, которую таит в себе письменность, получает свое наивысшее объяснение в том, что, безусловно, является одним из наиболее значительных дошедших до нас аспектов традиции друидизма, — в вере в бессмертие души. Древние авторы единодушны в этом вопросе: помимо Цезаря,[463 - Caes. В. G., VI, 14, приведено нами на стр. 96 наст, изд.] об этом пишет Лукан:
«По учению вашему тени не улетают от нас в приют молчаливый Эреба,
К Диту в подземный чертог: но то же дух управляет
Телом в мире ином; если гласите вы правду,
Смерть посредине лежит продолжительной жизни. Народы
Северных стран, в ошибке такой, должно быть, блаженны,
Ибо несноснейший страх — страх смерти их не тревожит.
Вот и стремится солдат навстречу мечу и охотно
Гибель приемлет в бою, не щадя возвращаемой жизни».[464 - Lucan. Tharsal, I, 450–458 — Пер. Л. E. Остроумова // Марк Анней Лукан. Фарсалия или поэма о гражданской войне / Под ред. Ф. А. Петровского. М, 1993.]
А вот что говорит по этому поводу Помпоний Мела: «Одно из учений, в которых они (друиды) наставляют, было распространено в народе, очевидно, для того, чтобы сделать людей храбрее на войне, коль скоро они знают, что души вечны, и что у умерших есть другая жизнь».[465 - Pomp. Mela, III, 3.]
Тимаген у Аммиана Марцеллина произносит следующую фразу: «Презирая свойственное человеку, провозглашают души бессмертными».[466 - Amm Marc, XV, 9, 8.]
Диодор Сицилийский утверждает то же самое: «У них (у кельтов) распространено мнение Пифагора, по которому души людей бессмертны и в течение определенного количества лет обретают жизнь в другом теле».[467 - Diod, V, 28, 6.]
И наконец, Страбон: «Не только друиды, но и другие утверждают, что души и вселенная неразрушимы; но все же в конечном счете огонь и вода одержат верх над ними».[468 - Strabo, IV, 4. — Пер. Г. В. Стратановского]
Эти чрезвычайно сжатые по форме, скупые изложения учения, тем не менее, не свободны от тенденции к рационализации, свойственной классическим авторам: в вопросе о бессмертии души, равно как и в случае с письменностью, Цезарь и вслед за ним все остальные следствие принимают за изначальный умысел: друиды якобы проповедовали эту доктрину для того, чтобы вдохнуть в своих соотечественников могучий воинский пыл… Но война была для кельтов делом слишком обычным, слишком естественным, чтобы у друидов возникала жесткая необходимость заниматься разработкой аргументов психологического порядка.
Бессмертие души — вполне самодостаточный догмат. К тому же следует еще немало потрудиться, чтобы ясно разобраться в том, что передали нам древние авторы: по словам одних, душа удаляется жить в иной мир, согласно другим, она попросту меняет тело. Каково было мнение друидов по этому поводу? Бессмертие или метемпсихоз?
Островная литература, похоже, знает главным образом метемпсихоз:
«Ранее я пребывал во множестве форм,
перед тем, как обрел материальный облик:
Я был узким, украшенным пестро мечом,
Я верю в то, что доступно зренью,
Я был в воздухе — каплей,
Я был самой блестящей из звезд,
Я был словом средь букв,
Я был книгой в начале ее сотворенья,
Я был вспышкою света…».[469 - Kad Godeu, ou Combat des arbrisseaux, — Ogam, V, 111.]
«Я ветер на море,
Я волна в океане,
Я грохот моря,
Я бык семи схваток,
Я ястреб на скале,
Я капля росы,
Я прекрасный цветок,
Я свирепый вепрь
Я лосось в реке…».[470 - Lebor Gabala, — Ogam, XII, 90. — Пер. С. В. Шкунаева «Из книги захватов».]
Считалось, что один знаменитый мифологический персонаж пережил многочисленные реинкарнации, что послужило историческим или, скорее, историографическим целям: «Вся раса Партолона (первая из пяти рас, населявших Ирландию) погибла от болезни, за исключением одного единственного человека, Туана, сына Сдарна, сына Сера, сына брата отца Партолона. Бог облек его во множество форм, и он прожил со времен Партолона до времен Колум Килле; он поведал знания и историю, рассказал о завоеваниях Ирландии и о событиях, начиная с прихода Кессайр до тех времен. Именно с такой целью Бог сохранил его живым до времени святых, до тех пор, когда его назвали, наконец, Туаном, сыном Кайрелла, сына Муиредаха Муиндерга; вот в каких обликах он побывал: три сотни лет в облике человека, три сотни лет в облике дикого быка в пустынях; двести лет в облике дикого козла, триста лет в облике птицы, сотню лет в облике лосося. Один рыбак поймал его в свою сеть и отнес королеве, жене Муиредаха Муиндерга; она отведала лосося, и именно в ней был, наконец, зачат Туан. Знатоки рассказывают, что это был Финтан Финеолах…».[471 - Lebor, Gabala, III, § 236.]
Следует подчеркнуть тот важный факт, что кельтский метемпсихоз не носит всеобщего характера, как, к примеру, перерождение души во многих религиях Индии. В то время как в них ему подвержены все живые существа, ирландская легенда приписывает его лишь нескольким мифологическим или божественным существам,[472 - Ogam, XII, 77.] заставляет менять облик и судьбу лишь нескольких предназначенных к тому персонажей, отмеченных особой миссией, потомков первозданного человека, носителей многочисленных аспектов истины и познания.[473 - Идея «реинкарнации» в индийском смысле чужда учению друидизма.]
Совершенно иным по своей форме и по своему объему, соответственно, и по своему значению, является ирландское представление о потустороннем мире, в котором умершие ведут райское существование (Fir па тВео, Fir па mBan, Mag Мог, Mag Mela),[474 - См. имя Meldi (Meaux), исследованное Хр. Ж. Гийонварком, op. cit, — «Ogam», XI, 285–287.] «Земля живых, Земля Женщин, Великая Равнина, Равнина Услады», чаще «Земля Молодых» (Tir па nog), — этот кельтский «рай» помещается очень далеко, к западу от Ирландии, за закатным солнцем, там, куда уходят мертвые. Иногда это даже «Земля Обетованная» (tir Tairngiri), где растет древо жизни.[475 - A. Nutt — К. Meyer, «the Voyage of Bran», I, 226.] Умершие обретают там завидную участь, по сравнению с долей живущих в этом мире: «Приятные и радостные игры — они веселятся перед пенящимся вином — мужчины и красивые женщины, за кустом — без греха и всякого беззакония.
По вершинам деревьев плывет — корабль среди крон — деревья полны сочных плодов — под носом твоего суденышка.
Деревья с цветами и плодами, — над которыми витает настоящий запах вина — деревья нестареющие и без изъяна, — листья у которых золотого цвета.
Мы с самого начала времен, — без старенья, без кладбищенской ямы, — мы не ждем возраста бессилья, — нас не поражают недуги».[476 - Ogam, IX, 307.]
Именно поэтому в Другой Мир уходили так охотно. Смерть не являлась для древних кельтов ни избавлением от жизни, полной тягот и слез, ни воздаянием за множество дурных деяний. Она была, используя выражение Лукана, серединой долгой жизни; и наиболее изящным, одним из самых привлекательных сюжетов островной мифологической литературы был сюжет о богинях, которые приходят в поисках смертных и уводят в свое вечное блаженство тех, кому они подарили свою любовь.
