Я ушел, сопровождаемый тем же шелестящим ритмом самбы, под который проснулся. Желания танцевать я не испытывал.
* * *
Зная, что надо заполнить день чем-то безличным — иначе сойду с ума, — я поехал в Биомедицинскую библиотеку университета поискать справочный материал для монографии. Я нашел массу вещей, которые выглядели многообещающе на дисплее компьютера, но относящегося к теме оказалось мало. К полудню я выработал массу теплоты, очень мало света и понял, что пора впрягаться и браться за обработку своих собственных данных.
Вместо этого я прямо из библиотеки позвонил по автомату в телефонную службу — узнать, кто мне звонил. Из Сан-Лабрадора не звонили, было шесть других звонков, ничего срочного. Я ответил на все. Потом поехал в Уэствуд-Вилледж, переплатил за парковку, нашел кафе, выдававшее себя за ресторан, и стал читать газету, одновременно пытаясь прожевать похожий на резину гамбургер.
Ко времени возвращения домой мне удалось протолкнуть день до трех часов пополудни. Я сходил к пруду. Икры немного прибавилось, но рыбки все еще казались вялыми. Я даже засомневался, все ли с ними в порядке, потому что где-то читал, что они могут и покалечиться в судорогах страсти.
Меняется лишь спортивная форма, а сама игра — никогда.
Я покормил их, подобрал сухие листья. Двадцать минут четвертого. Слегка повозился по хозяйству — это заняло еще полчаса.
Когда все предлоги для отсрочки кончились, я пошел в кабинет, вытащил рукопись и принялся за работу. Дело пошло хорошо. Когда я наконец поднял голову от рукописи, то оказалось, что прошло почти два часа.
Я подумал о Робин. Ты ведь знаешь, как это бывает: стоит втянуться, и уже не остановишься. Мы подходим друг другу...
Импульс одиночества — вот что толкает нас друг к другу.
Рыболовные крючки.
Работать, работать.
Защита усердием в нудной работе.
Я сделал над собой усилие и взял ручку. Продолжал работать, пока не кончились все слова и в груди не стало тесно. Было семь часов, когда я поднялся из-за стола, и раздавшийся телефонный звонок обрадовал меня.
— Доктор Делавэр, это Джоан из вашей телефонной службы. Вам звонит какая-то Мелисса Дикинсон. Говорит, что у нее к вам крайне срочное дело.
— Соедините, пожалуйста.
Щелк.
— Доктор Делавэр!
— Что случилось, Мелисса?
— Это мама!
— Что с ней?
— Она исчезла! Боже мой, пожалуйста, помогите мне. Я не знаю-что-делать!
— Подожди, Мелисса. Говори медленнее и скажи мне точно, что произошло.
— Она исчезла! Ее нет! Я не могу ее найти нигде — ни на участке, ни в одной из комнат. Я искала — мы все искали — и ее здесь нет! Пожалуйста, доктор Делавэр...
— Сколько времени ее уже нет, Мелисса?
— С половины третьего! Она уехала в клинику — у нее там в три часа занятия в группе, должна была вернуться к половине шестого, а сейчас уже четыре минуты восьмого, и они тоже не знают, где она. Боже мой!
— Кто «они»?
— Клиника. Эти Гэбни. Она туда поехала — у нее занятия в группе... с трех до... пяти. Обычно она ездит с Доном... или с кем-нибудь еще. Однажды я ее отвозила, но в этот раз... — Она задыхалась, судорожно глотала воздух.
Я сказал:
— Если ты чувствуешь, что сбиваешься с дыхания, найди бумажный пакет и медленно дыши в него.
— Нет... нет, я в порядке. Должна рассказать вам... все.
— Я тебя слушаю.
— Да-да. На чем я остановилась? О Боже...
— Обычно она ездит с кем-нибудь, но в этот раз...
— Она должна была ехать с ним — с Доном, — но решила, что поедет одна!Настаивала на этом! Я сказала ей, что не думаю, что это разумно... Но она заупрямилась — повторяла, что справится, но не смогла! Я знала, что она не сможет, и была права — она не справилась! Но я не хочу, чтобы я была права, доктор Делавэр. Мне не важно, права я или нет, вышло по-моему или нет, вообще ничего не важно! Боже мой, я просто хочу, чтобы она вернулась, хочу, чтобы с ней ничего не случилось!
— Она вообще не появлялась в клинике?
— Нет! И они позвонили нам только в четыре часа и сказали, что ее не было. Они должны были позвонить сразу, правда?
— Сколько нужно времени, чтобы доехать до клиники?
— Двадцать минут. Самое большее. Она выезжала за полчаса, этого более чем достаточно. Они должны были понять, когда она не... Если бы они позвонили сразу же, мы бы сразу и начали ее искать. А теперь ее нет уже больше четырех часов. Господи!
— Может быть такое, — спросил я, — что по дороге она передумала и поехала куда-нибудь еще вместо клиники?
— Куда? Куда она могла поехать?
— Я не знаю, Мелисса, но после разговора с твоей мамой я могу понять ее желание... поимпровизировать. Вырваться из рутины. Такое не так уж редко встречается у пациентов, преодолевающих свои страхи, — иногда они становятся немного безрассудными.
— Нет! — воскликнула она. — Она бы так не поступила, она бы обязательно позвонила. Она знает, как я буду беспокоиться. Даже Дон волнуется, хотя обычно его ничем не проймешь. Он позвонил в полицию, и они начали искать, но до сих пор не обнаружили ни ее, ни «зарю»...
— Так она за рулем своего «роллс-ройса»?
— Да...
— Но тогда ее наверняка не так уж сложно будет найти, даже в Сан-Лабрадоре.
— Тогда почему же никто не видел машину? Как может быть, что никто ее не видел, доктор Делавэр?
Я подумал о пустынных улицах и готов был ответить ка это.
— Наверняка кто-то ее видел, — сказал я. — Может, у нее случилась поломка — это ведь старая машина. Даже «роллсы» имеют недостатки.
— Этого не могло быть. Ноэль содержит все машины в отличной форме, и «заря» была как новенькая. И даже если у нее действительно возникли проблемы, она бы позвонила! Она бы со мной так не поступила. Она ведь как ребенок, доктор Делавэр, — она ни за что там не выживет, она не имеет ни малейшего понятия о том, что такое жизнь там, снаружи. Боже мой! Что, если у нее случился приступ, и она сорвалась со скалы, и теперь лежит там без всякой помощи... Я больше этого не вынесу. Это уж слишком, слишком!
В трубке послышались рыдания — такие громкие, что я невольно отстранился.
Я услышал, как у нее перехватило дыхание.
— Мелисса!..
— Я... мне плохо... не могу... дышать...
— Расслабься, — скомандовал я. — Ты можешь дышать.
Ты прекрасно можешь дышать. Делай это. Дыши размеренно и медленно.
На другом конце провода послышался сдавленный вдох.
— Дыши, Мелисса. Дыши. Вдох... и выдох. Вдох... и выдох. Почувствуй, как расслабляются и растягиваются мышцы с каждым вдохом и выдохом. Почувствуй, что ты расслабилась. Расслабься.
— Я...
— Успокойся, Мелисса. Не пытайся разговаривать. Просто дыши и успокаивайся. Дыши глубже и глубже — вдох... и выдох. Вдох... и выдох. Все твое тело тяжелеет, все больше и больше расслабляется. Думай о чем-нибудь приятном — как открывается дверь и входит твоя мама. С ней все в порядке. С ней все будет в порядке.
— Но...
— Ты просто слушай меня, Мелисса. Делай, что я говорю. Ты не поможешь ей, если выйдешь из строя. Ты не поможешь ей тем, что будешь расстраиваться, или тем, что будешь волноваться. Тебе надо быть в самой лучшей форме, так что продолжай дышать и расслабляться. Ты сидишь или стоишь?
— Нет, я...
— Возьми стул и сядь.
Шорох, потом удар.
— Вот... я сижу.
— Хорошо. Теперь найди удобное положение. Вытяни ноги и расслабься. Дыши медленно и глубоко. С каждым вдохом и выдохом расслабление становится все более глубоким.
Молчание.
— Мелисса?
— Все... все нормально. — Шумный выдох.
— Прекрасно. Хочешь, чтобы я приехал?
Шепотом сказанное «да».
— Тогда тебе надо продержаться столько времени, сколько я пробуду в пути. Это займет по меньшей мере полчаса.
— Хорошо.
— Ты уверена? Я могу остаться у телефона, пока ты не придешь в норму.
— Нет... Да. Я в норме. Пожалуйста, приезжайте. Пожалуйста.
— Держись и не сдавайся, — сказал я. — Я уже еду.
13
В темноте пустынные улицы казались еще пустыннее. Когда я одолевал подъем на Сассекс-Ноул, у меня в зеркале заднего вида возникли автомобильные фары и остались там с постоянством двойной луны. Когда я повернул к сосновым воротам дома номер 10, над фарами зажглась красная мигалка.
Я остановился, выключил двигатель и стал ждать. Усиленный динамиком голос сказал:
— Выходите из машины, сэр.
Я повиновался. Патрульная машина сан-лабрадорской полиции уткнулась в мой задний бампер — с зажженными фарами и работающим двигателем. На меня пахнуло запахом бензина и теплом от радиатора. Красная мигалка окрашивала мою рубашку в розовый цвет, обесцвечивала и снова окрашивала.
