Я же только фыркнула, ухватилась за пояс её одеяния и повела Максимовскую за собой на кухню. Там быстро сварганила нам яичницу и пару тёплых бутербродов с сыром и томатами. И выставила это всё добро на стол вместе с бутылкой красного вина.
— Не хочу есть, — потянулась Марта к выпивке, но тут же схлопотала от меня по рукам.
— Не зли меня, — короткий бой взглядов закончился моей победой, и Максимовская всё-таки взяла вилку в руку, а затем мы обе умяли завтрак и вновь уставились друг другу в глаза.
— Не смогу говорить, Ник. Опять разревусь.
Я же только молча встала из-за стола и откупорила бутылку, разливая бордовую жидкость по стаканам и протягивая один подруге. Та сразу же присосалась к нему и опустошила его наполовину, закашливаясь и чертыхаясь.
— Ну? И как ты докатилась до такой жизни, Марта? — отхлебнула и я немного вина, а затем выжидательно уставилась на подругу.
— Сама не знаю, — развела она руками. — Мы с ребятами, с потока играли вчера в боулинг, потом кто-то предложил поехать на шашлыки к Фарафоновым, у них родители же в Турцию укатили. И как-то все оказались не против такого продолжения банкета. Ну и я тоже, чёрт меня дери! Раз — и мы уже сидим с девочками в такси. Два — и уже отжигаем с ребятами. И шашлык был вкусный, и песни громкие, и компания собралась приличная, — подруга неожиданно смолкла, опустила глаза и принялась рвать на мелкие кусочки салфетку.
— А потом приехал Стафеев, да? — решила я её поторопить.
— Да. Приехал, Ник. И не один, а со всей своей командой баскетболистов. Девки сразу верезжать принялись от такой концентрации тестостерона на один квадратный метр. Все, кроме меня, конечно.
— Конечно, — улыбнулась я тепло подруге, но она только отмахнулась от меня, продолжая сетовать на судьбу.
— И я бы тут же свинтила оттуда, Ника, да только уже не могла. Машину у боулинга ведь оставила, да и мы с девчонками давно налегли на шампанское. К тому же Фарафоновы меня заверили, что баскетболисты долго не задержатся и скоро свинтят в закат. Да только всё пошло не по плану.
— Ты не смогла удержать свой язык за зубами, так?
— Нет, не так!
— Неужели? — конкретно так удивилась я.
— Клянусь тебе! Я вообще даже в сторону этого переростка не смотрела. Мы с девочками на террасу ушли, где Маринка Арина принялась играть на гитаре, а мы голосить песни во всё горло. И нам было весело. Но нет же! Стафеев сам к нам туда сунулся, принимаясь злобно комментировать мои вокальные данные.
— А ты выцарапала ему глаза за это?
— Нет! Я просто встала и ушла.
— Как у тебя не пригорело?
— Чудо! Но я реально сбежала на кухню. Там Лика Фарафонова как раз закусками занималась. Потом какое-то время всё шло ровно. Мы танцевали, пили, смеялись, дальше кто-то предложил сыграть в фанты. Было по-настоящему весело, знаешь ли. Пока...
— Марта, — ухватилась я за руку подругу, видя, как остервенело и отчаянно она принялась кусать свою нижнюю губу.
— Короче, всё закончилось ужасно, Ник. Кто-то из ребят вытащил мою заколку и часы Стафеева. И нам достался один фант на двоих.
— Ой..., — зажала я рот, предчувствуя скорую развязку этой драмы с элементами хоррора.
— Да! По заданию я должна была целых пять минут признаваться этой заносчивой заднице в любви и делать ему комплименты.
У меня по позвоночнику пробежал холодок, а я сама испытала острый приступ сострадания к своей лучшей подруге. Я не вынесла этого зашкаливающего чувства, встала на ноги и подошла к Марте, а затем крепко-накрепко обняла её, всем сердцем жалея её поруганные чувства.
— Ты только представь себе это, Ник, — снова горько расплакалась девушка, — пока бы я говорила Стафееву о своих чувствах, все вокруг ржали бы надо мной. А уж он-то и подавно. Я так чётко тогда это увидела перед мысленным взором, что чуть не тронулась кукушкой. И меня понесло. Я не знаю, что именно я говорила. Не помню — в голове осталась только мешанина уродливых образов и звуков.
Я гладила Максимовскую по волосам и пыталась безмолвно её утешить, но помогало это слабо. Ведь я точно знала, что разбитое сердце не склеить жалостью или простым человеческим участием. Оно, глупое, просит другого лекарства. Горького и запретного.
— Стафеев назвал меня трусихой. Принялся откровенно стебать. И бил точно в цель.
— Что он сказал? — вся ощетинилась я.
— Хэй, Максимовская, я люблю тебя. Просто жить без тебя не могу. Видишь, это легко сказать, когда на человека наплевать. Понимаешь, на что именно я намекаю?
— Урод, — выплюнула.
— И всё это он говорил так непринуждённо. Так легко и играючи. Бил меня в самое сердце и улыбался.
— Скотина!
— Фарафоновы поняли, что дело пахнет керосином, и принялись резко менять тему, игру и вообще пытались замять конфликт. Но с меня было достаточно этой дешёвой комедии. Я рванула наверх, в ту комнату, в которой обычно оставалась, когда тусила у ребят. А потом услышал, что он идёт за мной.
— Стафеев? — и Марта кивнула на мой вопрос.
— Я не успела закрыть перед его носом дверь. Он же влетел за мной, как ураган. Ну и мы начали орать друг на друга как ненормальные. Или это только я орала, не знаю. Потом мы перешли на личности. А дальше...
Я затаила дыхание и ещё сильнее сжала хрупкое, дрожащее тело Марты в объятьях, пока она продолжала свой рассказ.
— А дальше он меня заткнул. Всего одно движение — резкий рывок ко мне. Схватил за шею и дёрнул на себя. А затем впился в меня таким бесстыдным поцелуем, что у меня в момент снесло крышу. Раз — и нет её больше.
— Ох, боже...
— Одежда слетала с меня, со скоростью света. С него тоже. Это было похоже на сумасшествие, Ник, но я была не силах сказать ему «стоп» или «нет». И всё дошло до точки невозврата: он трогал меня так жадно, ласкал и целовал повсюду, а потом… трахнул. И это было так чертовски сладко, Ник. Господи!
— Тише, тише, — шептала я, — не плачь.
— Мы отрубились только под самое утро. Он меня просто ушатал. Брал снова и снова, пока у меня эйфория уже из всех щелей не полезла. А потом наступило утро.
— И?
— Нас разбудил звонок от некой Анечки, — с критической дозой яда произнесла Марта.
— Ох...
— Стафеев перегнулся через меня, достал из своих штанов телефон, вздохнул устало и посмотрел мне в глаза без единой эмоции. Я, конечно же, сразу задала вопрос в лоб, мол кто такая? А он просто ответил: «это моя девушка, не шуми, мне надо с ней поговорить».
От шока я только открывала и закрывала рот, как глупая рыба, выброшенная на берег. А потом почувствовала, что у меня и самой на глаза навернулись слёзы. Потому что я знала, каково это, когда любимый человек делает выбор не в твою пользу.
Это почти смертельный удар. Такой, от которого можно уже никогда не стать прежним.
— Пока Стафеев мило развешивал своей Анечке лапшу на уши, я быстро оделась и выбежала за дверь. На моё счастье, многие из ребят проснулись, и кто-то из девочек уже вызвал такси до города. Спустя минут пять спустился и сам герой-любовник, смотря на меня как на предмет мебели. Лика Фарафонова спросила, где он спал этой ночью, многозначительно поглядывая на меня. Но тот лишь равнодушно выдал, что отрубился на диване в игровой. И ни один мускул на его лице не дрогнул от этого откровенного вранья.
— Трус.
— Не знаю, каким чудом я смогла держать лицо всю дорогу до города. Но дома я окончательно разбилась, Ник.
— Ох, милая!
— Что мне теперь делать? — расплакалась Марта навзрыд. — Как я смогу ходить мимо него в институте, учиться с ним в одной группе? Как? Вероника, это же такой стыд! Боже!
— Ты ему в чём-то призналась? — осторожно уточнила я.
— Словами нет. Но телом — тысячи раз. И мне казалось, что всё было взаимно. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнула я, вспоминая, как когда-то и мне мастерски врал Басов. Что любит, что всегда будет рядом, что я ему нужна.
А я слепо ему верила. Дура!
В груди медленно начали ломаться рёбра — это сердце со всей дури пыталось вырваться наружу, сходя с ума от боли, тоски и мучительных воспоминаний. И страха, что я до сих пор не выкорчевала из своей души все те тёплые и светлые чувства к этому предателю.
