Но мне его показали не сразу. Хозяин провел меня по коридору в противоположном направлении. Проход оканчивался тупиком, но сразу перед ним находилась дверь. Хозяин сказал:
— Это твое убежище, мальчик. Там воздушный шлюз — место, где меняется воздух, — за ним ты сможешь дышать без маски. Здесь ты будешь есть и спать. Когда мне не нужны твои услуги, можешь оставаться здесь или в общем помещении. Сейчас отдохни. В нужное время услышишь звонок. Тогда снова наденешь маску, пройдешь через шлюз и придешь ко мне. Найдешь меня в комнате с окном, в конце прохода.
Он повернулся и легко заскользил на своих толстых ногах вдоль широкого высокого прохода. Я понял, что получил разрешение быть свободным, и нажал кнопку двери прямо перед собой. Она открылась, я вошел и дверь автоматически закрылась за мной. Послышался свист, по ногам подуло — воздух хозяев уходил и заменялся человеческим. Все это заняло мало времени, но мне показалось, что прошел целый век, прежде чем открылась дверь в противоположной стене и я смог войти. Дрожащими пальцами я сорвал крепления пояса, удерживающего маску.
Не думаю, чтобы я смог дольше выдерживать эту затхлую маску с лужей собственного пота на груди. Но позже я узнал, что мне повезло. Фрица еще несколько часов учили его обязанностям, прежде чем позволили отдохнуть. Поведение моего хозяина и в другом оказалось особым. Помещение для слуги было маленьким по площади, но таким же высоким, как все другие помещения в доме. Хозяин соорудил промежуточный пол, к которому вела лестница, там была моя спальня. У других рабов постель помещалась в том же крохотном пространстве.
Помимо этого, здесь находился стул, стол (оба простые), шкаф с двумя ящиками и отделением для запаса пищи, маленькая туалетная секция. Все голое и некрасивое. Дополнительного подогрева не было, но не было и возможности освежиться. Изнемогая от жары, можно было лишь пройти в туалет, где специальное приспособление позволяло разбрызгивать воду по телу. И эта вода, и вода для питья всегда были теплыми, но по крайней мере холоднее окружающего воздуха. Я долгое время стоял под ней, потом переоделся. Чистая одежда тут же стала влажной от воздуха. В городе никогда не ходишь сухим.
В шкафу я нашел еду в пакетах. Она была двух разновидностей: нечто вроде сухаря и порошок, который нужно было смешивать с водой. Пища всегда была одинаковой и невкусной. Ее изготовляли где–то в городе машины. Я попробовал сухарь, но обнаружил, что недостаточно голоден, чтобы есть его. Устало вскарабкался я по лестнице — в городе свинца это тяжелая работа — и упал на жесткую голую постель, ожидавшую меня. В моей комнате, конечно, не было окон. Свет давал зеленый шар, который включался нажатием кнопки. Я нажал кнопку и погрузился в темноту и забвение. Я снова был в Белых горах и говорил Джулиусу, что треножники сделаны из бумаги, а не из металла, и что можно отрубить им ноги топором. Но в середине моего рассказа Джулиус начал звонить. Я тут же проснулся, вспомнил, где нахожусь, и понял, что меня зовут.
Ничего не зная об условиях внутри города, мы с Фрицем не могли конкретно условиться о встрече, хотя, разумеется, нам хотелось увидеться, как только появится возможность. Когда я оценил размеры и всю сложность города, отчаяние овладело мной: у нас не было никакой надежды на встречу. В городе были тысячи хозяев, даже учитывая их любовь к просторным помещениям. Если у каждого из них есть слуга…
В одном отношении это оказалось гораздо легче, чем я думал; в других — труднее. И начать с того, что не каждый хозяин обладал рабом. Это была привилегия определенного ранга, и ею пользовались, вероятно, менее тысячи хозяев, да и не все использовали это право. Среди хозяев было распространено движение, возражавшее против присутствия людей в городе. Оно основывалось не на страхе перед восстанием: никто не сомневался в покорности рабов. Но многие считали, что, пользуясь услугами враждебных рабов, хозяева ослабнут и деградируют. Общее количество людей, отбираемых на играх и другими способами, никогда не превышало пятисот–шестисот.
Но для этих пяти или шести сотен средства общения были крайне ограниченны. Помимо индивидуальных помещений для еды, сна и тому подобного, в каждой пирамиде имелись общие помещения для рабов. В большой без окон комнате можно было встретиться и поговорить: на стенах в специальных окошках загорался номер раба, которого вызывал хозяин. В общие места других пирамид нельзя было уходить без риска, что тебя потребует хозяин. И рабы никогда не шли на этот риск, не из страха перед наказанием, а потому что не представляли себе, что могут доставить какое–нибудь неудобство своим хозяевам.
Мы могли встретиться на улице, исполняя поручения своих хозяев, но вероятность этого была мала. Наиболее реальной возможностью встретиться, по–видимому, служило место, где наши хозяева выполняли какие–то функции и где также имелось общее место–помещение для рабов.
Я обнаружил, что таких функций несколько. Самым любимым занятием моего хозяина было погружение в бассейн в центре пирамиды; в гостиной группы хозяев особое устройство, приводимое в движение щупальцами, волновало воду, издавая в то же время дикие звуки, которые мне казались отвратительными, а хозяевам доставляли удовольствие. В другом случае хозяева разговаривали друг с другом на своем языке, полном свистящих и хрюкающих звуков; в третьем хозяева на помосте подпрыгивали и кружились — я думаю, это было их вариантом танцев.
Я всюду сопровождал своего хозяина и охотно отправлялся в общее помещение, чтобы вымыться, съесть сухарь и лизнуть соленую палочку, которыми нас снабжали. И поискать среди других рабов Фрица. Но я его не видел и начал думать, что это безнадежная задача. Я знал, что не все хозяева отпускают своих рабов. К счастью, было одно событие, которое привлекало к себе общий интерес. Они называли это охотой за шаром.
Оно происходило через равные промежутки времени на арене шара. Это было большое открытое пространство в центре города, и разумеется, в форме треугольника. Его покрывал какой–то красноватый материал: на пространстве было установлено семь столбов около тридцати футов высотой, на конце каждого столба имелось приспособление в форме корзины. Три таких столба стояли в вершине треугольника, три — на полпути к центру и один — в центре.
Смысла того, что происходило на площадке, я не понял. Вероятно, это была какая–то игра, но она резко отличалась от игр людей. Маленькие треножники, не больше двадцати футов высотой, появлялись из–под земли, выстраивались на площадке и начинали преследовать друг друга. В ходе этого преследования между щупальцами треножников появлялся один или несколько золотых шаров. Их появление приветствовалось гулкими возгласами хозяев, которые следили за происходящим с террас вокруг площадки. Возгласы усиливались, когда золотые шары начинали взлетать в воздух. Время от времени один из шаров оказывался в корзине и вспыхивал там, а зрители разражались пронзительными возгласами. Когда шар оказывался в корзине центрального столба, то вопли усиливались. Потом преследование начиналось заново, и появлялся новый шар.
Я обнаружил, что в маленьких треножниках находились один или два хозяина. Казалось, охота шаров требует немалого искусства, и лучшие ее участники пользовались почетом.
Именно охота шаров дала мне возможность после нескольких недель бесплодных поисков найти Фрица. Я проводил хозяина к его сиденью на той стороне площадки, которая отведена для хозяев высшего ранга, и заторопился — то есть потащился несколько быстрее обычного — в общую комнату. Она была больше других общих комнат, но густо заполнена: в ней было не менее нескольких сотен рабов. Я стянул маску, положил ее в один из ящиков у входа и отправился на поиски. Он стоял в дальнем конце в очереди за солеными палочками, которые мы сосали, чтобы возместить соль, утраченную нами при постоянном потении. Он увидел меня, кивнул и принес две соленые палочки туда, где стоял я.
Я был поражен его видом. Я знал, что такая жизнь, сочетание тяжести с жарой и влажностью, быстро губит людей. Многие из них находились в жалком состоянии, они состарились и ослабли гораздо раньше времени. Я понимал также, что и мои силы постепенно слабеют, хотя и научился беречь энергию. Но перемены во Фрице превосходили все мои ожидания.
Мы все похудели, но он, высокий и отлично сложенный, казалось, потерял в весе гораздо больше. Ребра его торчали, лицо было истощено. Он согнулся так, как те, что провели год и больше в городе. Я с ужасом заметил кое–что еще — следы ударов на его спине. Я знал, что некоторые хозяева бьют своих рабов за неосторожность и глупость, пользуясь при этом чем–то вроде летающего хлыста. Его прикосновение обжигало тело. Но Фриц был не глуп и не допустил бы неосторожности.
