— Да бросьте вы. Вы что, серьезно думаете, что я сам не способен рождать идеи и мне нужна в этом ваша помощь?
— Я показывала вам свои выписки из обнаруженного мною дневника. Или вы хотите сказать, что собирались писать об этом прежде, чем я вам все рассказала?
— Конечно, а что?
— Если это так, почему же вы сразу мне об этом не сообщили, когда мы сидели в пабе?
— Еще не хватало, чтобы я трепался о своих находках с кем попало.
— Но с чего это вдруг вам захотелось писать о том же самом, о чем уже писал какой-то, — Клер запнулась, пытаясь вспомнить слово, — придурок из колледжа Святого Иоанна?
— Ах вот вы о чем… — Он пожал плечами, — Должно быть, я что-то перепутал.
— Перепутали? — недоверчиво спросила Клер. Обман был столь очевиден, столь откровенен и нагл, что она на мгновение потеряла дар речи.
— Так вот оно что! Вы все это нарочно подстроили! Это было с самого начала сплошное вранье и притворство, начиная с приглашения в паб и кончая сообщением, что на эту тему уже кто-то писал!
— У вас разыгралось воображение, доктор Донован. Уверяю вас, у меня есть дела интересней, чем водить по ресторанам младших коллег и выуживать из них идеи. Впрочем, что такое идея… пустяк, ведь главное — исполнение, вот что самое трудное. Но простите, между вашей научной работой и моей я не вижу ничего общего.
— Вы хотите сказать, что действительно собираетесь писать на эту тему?
— И писать, и публиковать, а что? Я лучше знаю источники и, смею сказать, способен печь статьи, как блины, на любую тему. Я знаком с редакторами всех научных журналов. Один звонок, и мне оставят место для статьи о чем угодно, тему я выбираю сам. А если будет опубликована моя статья, печатать вашу никому будет не интересно.
Это уже был удар ниже пояса. Конечно, она и раньше слышала про честолюбцев, шагающих к цели по головам других, но такого она и представить себе не могла. Его преимущество было в том, что он нанес ей удар еще до того, как прозвучал гонг, то есть коварно и неожиданно, лишив ее возможности защищаться. Дерек Гудмен не только жестоко обманул ее, но, по-видимому, не чувствовал никаких угрызений совести.
— Вы этого не сделаете, — сказала наконец Клер. — Я подам на вас жалобу вице-магистру.
— Подавайте что угодно и кому угодно. Кто вы такая? Вы хоть представляете, кто вы, а кто я? Кому он поверит, как вы думаете? Преподавателю, который проработал в колледже четырнадцать лет, или неизвестно откуда взявшейся девчонке без году неделя, да еще на временной ставке?
Дерек снова улыбнулся, но улыбка его теперь, увы, не показалась Клер обаятельной.
Дверь в квартиру Эндрю Кента на Грейт-корт была на самом верху, к ней вела лестница под литерой «Е». Клер подняла руку, чтобы постучать, но потом опустила. К вице-магистру с официальной жалобой на Дерека Гудмена она решила пока не ходить. Вот если бы Эндрю Кент смог с Дереком потолковать лично и попросить его не писать на тему, которую он украл у Клер, тогда это все можно было бы тихо спустить на тормозах, без шума и без последствий. Нет, о Дереке она не беспокоилась, что с таким станется, но она понимала, что для нового преподавателя, да еще работающего на временной ставке, выдвигать обвинения против коллеги, неважно, насколько они оправданны, не сулит ничего хорошего. Расклад явно не в ее пользу.
Но что на это скажет Эндрю Кент? Она опять подняла и снова бессильно опустила руку. Ну почему он явился именно в тот момент, когда она целовалась с Дереком Гудменом (полная катастрофа, иначе не назовешь)? Как после этого рассчитывать на то, что он ей поверит? Конечно, знали они друг друга еще не вполне хорошо, но ведь достаточно, он мог бы ей поверить, а что теперь? Что он должен о ней думать?
Клер трепетала при мысли, что Эндрю совсем в ней разочаровался. Неужели он теперь жалеет, что пригласил ее на работу? Но ведь он сам ничего не сделал, чтобы после того ужасного случая связаться с ней, поговорить, дать ей возможность объясниться. Но что бы она сказала ему? «Я просто стояла, а он бросился на меня, как зверь, со своим поцелуем» — так, что ли? Но ведь это, в общем-то, не совсем правда. «Мне было так грустно, так одиноко, и я позволила ему поцеловать меня» — может быть, так? Ближе к истине, но все же еще не полная правда. «Сначала мне показалось, что Дерек Гудмен — человек интересный, к тому же он очень красив, и только потом я поняла, какая это хитрая и коварная змея» — может быть, так? Весьма близко к истине, но как доказать, что поцелуй его имел совсем иной, практический, так сказать, мотив?
Может, лучше вообще никому ничего не рассказывать? Вот сейчас она повернется и уйдет и сделает вид, что ничего такого не было. Станет тянуть нагрузку в двадцать студентов в неделю, найдет другую тему диссертации — если, конечно, останется время на библиотеку. Все это так, но ведь это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Даже если бы такое случилось не с ней, все равно поведение Дерека отвратительно. Завлечь, ловко использовать ситуацию, украсть у молодого коллеги идею — это недопустимо со стороны старшего и более опытного ученого. Он же сам говорил, что уже четырнадцать лет преподает в Кембридже. А что, если она не первая, кого он использует подобным образом?
Похоже, перед ней настоящий ящик Пандоры, который сулит ей множество бед, так стоит ли открывать его? Интересно, что предпримет Дерек Гудмен, когда узнает, чтo она рассказала про его дурной поступок кому-то еще? Не-ет, решила Клер, надо пока подождать, надо все это еще раз как следует обдумать.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге явился Эндрю Кент — в коричневой твидовой куртке, почти такого же цвета широких брюках, желтовато-коричневой рубашке на пуговицах и зеленом галстуке. Неплохой ансамбль для человека, который частенько одевается так, словно он дальтоник. Эндрю вертел в руке очки в экстравагантной старомодной оправе, которая вполне пристала бы какому-нибудь интеллектуалу двадцатых годов; волосы на голове в полном беспорядке, будто, перед тем как открыть дверь, он нарочно взъерошил их всей пятерней. Ни дать ни взять рассеянный профессор, обаятельный и очень милый в своей рассеянности, о чем он сам, разумеется, не догадывается. Но в данный момент она меньше всего хотела бы видеть Эндрю Кента в столь привлекательном виде. Ей тут и без того неловко.
— Ну так что, будете в конце концов стучать или простоите у двери до самого вечера? — спросил он, и в тоне его особого гостеприимства она не почувствовала.
Она сразу вспомнила, что Эндрю Кент человек не только рассеянный. Язычок у него ого-го какой острый.
— Еще не решила, — ответила Клер не менее холодно и язвительно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
