Слепая.
Нет.
Нет, нет, неправда.
Не может, не может быть.
Я… Я же не могу… Я не могу не видеть… Я сойду с ума… Я сойду с ума! Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста! Я не могу! Не могу! Здесь, в Здании – остаться без глаз, жить только слухом и тыкаться в стены, как слепая мышь, нет, это слишком, нет!!! Ты… Как же так… Это не честно! Я не могу ослепнуть, я не могу ослепнуть, я не могу ослепнуть ЗДЕСЬ…
Темнота. Как темно. Темно, как в бреду. И звуки. Конечно, теперь можно. Теперь можно все. Выползайте, давайте, сколько вас там, вы так ждали!
Нет, нет, глупости. Бред. Мне кажется. Это от страха, это все паника. Мне послышалось. Послышалось? Да здесь ничего никогда не слышится просто так! Ничего и никогда! У каждого звука – хозяин, первопричина и следствие! Темно и тихо – так здесь не бывает. Бывает – темно и еще кто-нибудь рядом. А я теперь даже не вижу, кто смотрит мне в лицо. Господи, ну зачем же… за что же… Я не могу! Я НЕ МОГУ ОСЛЕПНУТЬ ЗДЕСЬ!!!
Свет.
Утро.
Мутный серый свет затекает в комнату, он похож на глину. От него душно. Ну и сон. За окном ворочается туман. Сегодня я готова уже ко всему. Я подумала – в конце концов, туман ничего мне не сделает, он за окном, за стеклом, Здание почему-то не хочет пускать его внутрь. Странно, так меня беречь – парадокс. Почему я должна бояться его бессмысленных желтых глаз? Почему я вообще должна бояться? Я не могу. Я устала. Как же, как же давно, невероятно много дней назад, туман первый раз пошевелился за окном, а я в ужасе шарахнулась от стекла, молясь только об одном и неизвестно, кому: нет, пожалуйста, не надо, я не хочу этого… Пожалуйста, нет…
Сегодня я проснулась, а рядом сопит эта мысль. Я должна. Я обязана его увидеть, пока Здание не отняло у меня и этого. Пусть, наконец, его тяжелое ворочание завершится. Пусть он слепится в голову, повернется и посмотрит мне в глаза. Ведь сегодня он особенно густой. Пусть…
Я лежала на диванчике не могла заставить себя пошевелиться. Какое-то странное оцепенение было в этом дне. Бело-серая муть…под дождем не уснуть… – тоскливо подвывал кто-то внутри. Как холодно. И эта мысль носится по моей комнате, задевает лапами воздух. Она, наверное, похожа на кошку. Мутно-жизненных снов… Что будет, если мы вдруг перестанем притворяться, каждый по-своему? Он – туманом, я – что верю ему. Что тогда будет? Беспокойная горечь весны… Голова тяжелая. Странно, совсем не хочется есть.
Я завозилась, закуталась плотнее в плед, села, прислонившись к стене и поджав ноги. Времени у меня достаточно.
Я сидела и смотрела в туман. Непосредственный дым… Он шевелился немного растерянно и, кажется, никак не мог поверить. Я не торопила его. Кто знает, может, для того, чтобы посмотреть мне в глаза, туману нужно не меньшее мужество… Без дождя не вздохнуть… Я хочу ветра и дождя, – подумала настырная мысль – но только чтобы настоящего, без газет. Дождя. И чтобы тепло, и тихо, и дверь открытую… Небольного костра… А слез нет. Они закончились, наверное. Жаль. С ними как-то легче.
Я смотрела в туман. Не знаю, долго ли. Но он все никак не мог собраться с духом. Мысль устала и убрела куда-то в коридор, просочившись в замочную скважину. В голове стало пусто-пусто, тоже как-то туманно. Бело-серая муть… Я думала признаки и смотрела в окно.
А потом прилетел голубь.
Взрыв, молния, грохот! Откуда?!
Он был серый, с белыми пятнами, живой, настоящий, с красноватыми лапками, с бусинками отчаянных глаз – мне казалось, что я держу его на ладони, настолько четко и неотвратимо, в своих руках… Он бился в окно, хлопал крыльями, я даже слышала, как хлюпает вокруг него туман. Я очнулась от столбняка, подскочила на ноги, бросилась к окну, запутавшись в пледе, чуть не упала на пол, но ухватилась за подоконник. Голубь был в нескольких сантиметрах от меня, за глухостью и слепостью стекла, и к его лапе была привязана сложенная бумажка. Перехватило дыхание, во рту пересохло. Он хотел внутрь, ко мне, рвался, бился, словно от этого зависела вечность, казалось, сейчас он разобьется в кровь.
Я забыла обо всем на свете, забыла, что нельзя трогать внешние окна, забыла про Здание, забыла про туман. Существовала только серая безнадежная птица, бьющаяся грудью в стекло, голубь, письмо, Господи, голова кружится! Я ухватилась за оконные задвижки, попыталась открыть, но не смогла. Рама заржавела, или ее просто заклинило, или это Здание, я не знаю, не знаю!
Я сходила с ума от грохота крыльев, я трясла эту проклятую раму, обдирая руки, ломая ногти, с нее слезала кусками краска, оставляя неприкрытые ржавые язвы. Голубь устал, его глаза стали какими-то тусклыми, но он продолжал биться.
Я попыталась выдавить стекло руками, била в него локтем, но все зря. Это окно стало моим ужасом, мне ничего больше не было нужно, я ничего уже не знала и не понимала, кроме того, что мне нужно, необходимо, больше жизни, открыть, впустить…
Я заметалась по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, швыряла в стекло консервы, бросала стул, разбивала в синь кулаки, снося кожу с костяшек. Так мы и бились о стекло, как мухи, навстречу друг другу, я и он, и мне иногда казалось, что мы – одно целое. Я даже что-то кричала, кажется, умоляла Здание выпустить – его или меня, было уже все равно.
Потом я вспомнила, что в соседней комнате в куче хлама валялся обломок железного прута. Я бросилась к двери, чуть не выбив ее плечом, я забыла, что она заперта. Я слышала только шум крыльев и усталый стук, похожий на стук маятника. Я вывалилась в коридор, ворвалась в соседнюю комнату. Пусто. Не смей! Не смей, дрянь! Дрянь поганая! Здание не обиделось. Оно-то знало, все знало заранее. Я нашла прут в третьей по счету комнате. Расстояние до моей двери казалось мне бесконечным, я кричала, просила его, подожди, потерпи, еще немного, ну, пожалуйста, слышишь?! Еще минуту! Полминуты! Четверть!
Шаг, полшага, дверь!
Прут со стуком падает на пол. Он больше не нужен. Шаг. Другой. Третий. Тишина. Как в могиле. Я смотрю на стекло и начинаю кричать. Кричу всеми своими снами, своими разбитыми кулаками, содранной кожей, воспаленными веками, кричу своей мольбой и своей ненавистью к Зданию. Кричу и бегу прочь от комнаты, прочь от окна и от того, что осталось от голубя.
Там кровь стекает мутными полосами, медленно, жутко, а в центре, в том месте, где голубь бился грудью в стекло, два отпечатка рук, две красные ладони с растопыренными пальцами, одна немного выше другой.
* * *
Колдуй, колдуй над мякотью души, закатный остров опиши… прыг-скок, по-во-рот, шаг влево…танцуй, танцуй над святостью костра, авось дотянешь до утра?… Хлоп, хлоп по стене, звук получается звонкий, будто бьешь кого-то по блестящей лысине, и следом: прыг-скок, по-во-рот, танцуй, танцуй над сказкой топора… хлоп! Авось дотянешь до утра?… Шаг влево, прыг-скок… хлоп! По-во-рот, хлоп! Колдуй над тем, кто был тобой вчера… хлоп! Найди того, кто был тобой вчера… прыг-скок, по-во-рот… пойми того, кто был тобой вчера… хлоп! Шаг вправо, хлоп! Убей того, кто был тобой вчера, авось дотянешь до утра?…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
