ФИЛЬМ, ОСНОВАННЫЙ НА ЖИЗНЕОПИСАНИИ ДЖОНА ВЕСЛИ
(«Вот видите», — сказал полковник.)
АНГЛИЯ XVIII ВЕКА
Четверо мужчин в париках и маскарадных костюмах сломя голову бросились к столу и стали играть в карты. На столе были стаканы, горы денег и свечи. Мужчины играли с лихорадочным азартом и много пили. («Тут должна быть песня, — сказал полковник, — но мой аппарат, к сожалению, не дает звука».) Потом появился разбойник, задержавший ту самую карету, которую Адам видел во время съемок; потом голодные нищие у входа в даутингскую церковь; потом дамы в маскарадных костюмах, танцующие менуэт. Временами головы их исчезали над верхом экрана; временами они по пояс погружались вниз, словно в трясину; один раз сбоку мелькнул мистер Айзекс без пиджака, знаками подгонявший танцующих. («Я его выкину», — сказал полковник.)
ДОМ СВЯЩЕННИКА В ЭПВОРТЕ
ЛИНКОЛЬНШИР (АНГЛИЯ)
(«Это на случай, если картину приобретут в Штатах, — сказал полковник. — Линкольншира, у них там, кажется, нет, но все же уточнить не мешает».)
Появился угол дома в Даутинге, из окон валил дым. Старый священник в лихорадочном темпе передавал стоявшим поблизости ребенка за ребенком. («В доме пожар, — объяснил полковник. — Это мы устроили совсем просто — жгли какое-то снадобье, которое Айзекс привез с собой. Вонь стояла невыносимая».)
Так события в фильме сменялись в течение примерно получаса. Одна из особенностей картины состояла в том, что в самых драматических и важных для развития сюжета местах лента, казалось, крутилась особенно быстро. Крестьяне бежали в церковь, как наэлектризованные; любовники пулей влетали в окна и вылетали обратно; лошади мелькали перед глазами, как автомобили; восстания происходили так мгновенно, что их едва успевали заметить. Зато эпизоды спокойные, статичные — разговор в саду между двумя священниками, миссис Весли на молитве, леди Хантингдота, спящая в своем замке, и т. п. — тянулись нестерпимо долго. Даже полковник Блаунт обратил внимание на этот изъян.
— Здесь, пожалуй, можно кое-что вырезать, — сказал он после того, как Весли просидел за сочинением памфлета четыре с половиной минуты.
Когда пленка кончилась, все с облегчением зашевелились.
— Очень, очень мило, — сказал жена пастора. — Очень мило и поучительно.
— Поздравляю вас, полковник, картина захватывающе интересная. Я понятия не имел, что жизнь Весли была так богата приключениями. Надо будет перечитать Леки[20].
— Просто божественно, папа.
— Большущее вам спасибо, сэр. Я получил огромное удовольствие.
— Что вы, что вы, это не конец, — сказал полковник. — Есть еще четыре катушки.
— О, это хорошо. — Я так рада! — Великолепно. — Да?… Но досмотреть картину им не удалось. В самом начале второй части — когда в Америке леди Хантингдон, переодетая ковбоем, спасает Весли от краснокожих индейцев — произошла одна из тех неприятностей, от которых не застрахованы и самые современные суперкинематографы. Что-то вдруг затрещало, вспыхнула длинная голубая искра, и свет погас.
— Экая досада, — сказал полковник. — Что там еще? Сейчас как раз будет такое интересное место.
Он принялся энергично теребить свои шнуры, в спешке обжигая пальцы. Публика сидела в темноте. Потом дверь отворилась и вошла горничная со свечой.
— Прошу прощения, мэм, — сказал она. — Света нет во всем доме.
Пастор торопливо вышел в коридор и попробовал выключатель. Он несколько раз щелкнул им вверх и вниз, постучал по нему, как по барометру, легонько подергал его.
— Видимо, пробка перегорела, — сказал он.
— Ну, знаете, уважаемый, это не дело, — сказал полковник сердито. — Без электричества я показывать фильм не могу. Вы уж как-нибудь его почините.
— К сожалению, тут потребуется монтер, а вызвать монтера можно не раньше понедельника, — сказал пастор не по-христиански холодным тоном. — Да, мне уже ясно, что нам с женой и всему моему дому предстоит провести рождественские праздники в темноте.
— Признаться, — сказал полковник, — я этого не ожидал. Я, конечно, понимаю, что для вас это так же огорчительно, как для меня. Но все-таки…
Горничная принесла несколько свечек и велосипедный фонарь.
— Последние, сэр, — сказала она. — А лавки только в понедельник откроются.
— Полагаю, что в таком случае мое гостеприимство вам больше не требуется, полковник? Хотите, я позвоню в Эйлсбери и вызову вам такси?
— Что такое? Такси? Да это просто смешно — вызывать такси из Эйлсебри, чтобы проехать четверть мили.
— Миссис Литлджон едва ли захочется идти пешком в такую погоду.
— Может быть, правда вызвать такси, папа?
— Разумеется, если вы предпочитаете переждать… метель, возможно, утихнет. Но не думаю, чтобы вам улыбалось сидеть здесь вот так, в темноте.
— Нет-нет, вызывайте такси, — сказал полковник. По дороге домой он сказал: — Я совсем было решил дать ему на праздник две-три наши лампы. А теперь и не подумаю. Это надо же — гнать такси за семь миль, чтобы проехать несколько сот ярдов. Да еще в сочельник. Жалуются, что народ мало ходит в церковь, а чего же и ждать, когда у них у самих такое понятие о рождественском братстве. И я-то еще старался, привез ему показать мою картину…
Наутро Адам и Нина проснулись под Адиной веткой омелы и услышали гудящий над снегом рождественский благовест. «В церковь, люди добрые, в церковь поспешайте». Накануне они повесили на видном месте по чулку, и Адам положил Нине в чулок флакон духов с пульверизатором, а она ему — два галстука и безопасную бритву новой марки. Ада принесла им чай и поздравила с праздником. У Нины были приготовлены подарки для обоих Флоринов, но про Аду она забыла, поэтому подарила ей свои духи.
— Радость моя, — сказал Адам, — они стоят двадцать пять шиллингов — записаны в магазине Астри на счет Арчи Шверта.
Крошки от хлеба они высыпали на подоконник, прилетел снегирь и стал их клевать. В таком духе прошел весь день.
Завтракали Адам и Нина в столовой одни. На поставленных в ряд спиртовках грелись серебряные блюда с омлетом, жареной куропаткой, пловом, почками, рыбой и булочками; был там еще окорок, холодный язык, солонина и маринованная селедка. Нина съела яблоко, Адам — несколько гренков.
Полковник Блаунт спустился сверху в одиннадцать часов, облаченный в серый фрак. Он поздравил их с праздником, и они обменялись подарками. Адам подарил ему ящичек сигар, Нина — большую иллюстрированную книгу о современном кинематографе. Он подарил Нине брошь с мелкими бриллиантиками, принадлежавшую ее матери, Адаму же — календарь с цветной картинкой — бульдог, курящий трубку, — и строкой из Лонгфелло на каждый день года.
В половине двенадцатого они пошли в церковь.
— Преподам ему урок истинно христианского всепрощения, — сказал полковник (однако с начала до конца проповеди демонстративно читал свою Библию).
После службы они навестили нескольких арендаторов. Флорин еще накануне обошел их и оставил пакеты с провизией. Арендаторы были очень рады познакомиться с мужем мисс Нины. Многие из них помнили его мальчиком и отметили, что он изменился прямо до неузнаваемости. Они взахлеб напоминали ему про всякие компрометирующие эпизоды из детства Рыжика, главным образом случаи жестокого обращения с кошками.
После второго завтрака они пошли смотреть праздничные украшения в людской.
Это был обычай, освященный временем, и Флорины, соблюдая его, развесили в комнате бумажные вымпелы, прикрепив их к газовым рожкам. Ада ушла обедать к родителям, жившим в деревне среди заправочных колонок, так что Флорины ели индейку и плумпудинг вдвоем.
— На моей памяти за этим столом обедало об Рождестве по двадцать пять человек, — сказал Флорин. — Когда полковник и мистер Эрик были школьниками, вот уж бывали праздники, так праздники. Спектакли ставили, весь дом, бывало, вверху дном перевернут, и каждый гость приезжал со своим лакеем.
— Да, — вздохнула миссис Флорин.
— Теперь не то, — сказал Флорин и потянулся за зубочисткой.
— Да, — вздохнула миссис Флорин.
И тут из столовой пришли господа.
Полковник постучал в дверь и спросил:
— Можно нам войти, миссис Флорин?
— Можно, сэр, милости просим, — ответила миссис Флорин. Адам, Нина и полковник полюбовались украшениями и преподнесли Флоринам подарки, завернутые в папиросную бумагу. Потом полковник сказал:
— Давайте-ка выпьем вместе по бокалу вина.
Флорин откупорил принесенную еще утром из погреба бутылку хереса, налил бокалы и подал сперва Нине, потом миссис Флорин, потом полковнику, потом Адаму, а последний взял себе.
— Примите мои наилучшие пожелания, миссис Флорин, — сказал полковник, поднимая бокал, — и вы тоже, Флорин. Годы идут, и мы не молодеем, но я надеюсь и верю, что мы еще не раз вместе встретим Рождество. Миссис Флорин — та вообще изменилась с тех пор, как сюда приехала. Желаю вам обоим и в наступающем году здоровья и счастья.
