— Я уже больше не коммунист, — сказал он. — Ты это осознаешь, я думаю.
— Я заметил некоторое разочарование, — было моим ответом.
— Разве могли цари помыслить о таком империализме? Разве могли гонители евреев мечтать о такой поддержке? Русские преследуют, травят всех нас, Чарльз, мой мальчик. Они подстрекают арабов, чтобы те не давали нам нефть, они передают оружие, бомбы, реактивные гранатометы любой группе сумасшедших, маньяков, готовых жечь и калечить, взрывать аэропорты и угонять самолеты. Они договариваются с профсоюзными деятелями, и по их велению закрываются доки, останавливаются поезда, замолкают фабрики.
Я взял чашку и отпил немного кофе.
— Что, в горле пересыхает? — возбужденно воскликнул Френкель. — От этого — вполне может. Ты осознаешь, что происходит? В сущности мы увидим еще перекачивание богатства в арабские страны подобное тому, как в восемнадцатом веке богатство перемещалось из Индии в Британию. И ведь именно это вызвало к жизни промышленный переворот! СССР теперь является крупнейшим экспортером вооружения в мире. Алжир, Судан, Марокко, Египет, Ливия — я уж не буду перечислять тебе неарабские страны — покупают советское оружие, тут же пускают его в ход и снова покупают. Ты спрашиваешь, помогаю ли я израильтянам! Помощь Израилю может оказаться для Запада единственным шансом выжить.
— А роль Шемпиона во всем этом?
— Хороший вопрос. Действительно, какова его роль! Зачем арабам связываться с дешевым торгашом, как Шемпион, когда все продавцы оружия в мире соревнуются друг с другом, чтобы продать тем все, что только их душе угодно.
— Не держите меня в неизвестности!
— Твой сарказм неуместен, мой мальчик.
— Тогда скажите мне.
— Шемпион пообещал продать им то единственное, что не могут купить их деньги.
— Вечное блаженство?
— Ядерное устройство. Французское ядерное устройство.
Воцарилась тишина, прерываемая только моим тяжелым и неровным дыханием.
— Откуда вы можете знать это, Серж?
Френкель пристально смотрел на меня, ничего не отвечая.
— А если он доставит им это?
— Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов.
Я улыбнулся.
— Вы рискуете, рассказывая мне… а что если я вернусь обратно и все выложу Шемпиону…
— В таком случае он либо откажется от этого плана — что меня безмерно обрадует, либо приложит все усилия, чтобы воплотить его в жизнь.
Серж пожал плечами.
— Он может изменить план, — заметил я.
— Мне кажется, что в подобном рискованном предприятии вряд ли сразу же окажется наготове альтернативный план.
— Да-а, — протянул я. — Наверное, вы правы. — Я сунул руку в карман, нашел сигареты и спички, неторопливо прикурил. Предложил закурить и Сержу.
Он отмахнулся от предложенных сигарет.
— Ты не сказал мне, что ты думаешь по этому поводу, — он наклонился ко мне, заглядывая в глаза.
— Я как раз думаю, смеяться мне или плакать, — поведал я ему.
— Что ты имеешь в виду? В каком смысле?
— Серж, вы переутомились. Вас беспокоит арабо-израильская война, нефтяной кризис, ваш бизнес, наверное… и вот уже ваши страхи приобретают соответствующую форму. Вы сами изобрели этот кошмар и назначили Шемпиона на роль сатаны.
— И совершенно справедливо, — выпалил Серж, но как только произнес эти слова, он осознал, что они лишь подтверждают мою правоту. Френкель был стар и одинок, у него не было ни жены, ни ребенка, ни близких друзей. Мне стало его очень жаль. Захотелось успокоить, рассеять его страхи.
— Если Шемпиону удастся украсть атомную бомбу, то он достоин того, чтобы получить за нее то, что вы говорили.
— Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов, — сказал Серж, повторяя слово в слово ту фразу, которую произнес ранее, как будто у него в голове без остановки прокручивались несколько одних и тех же кадров из какого-то фильма.
— Почему именно французская атомная бомба? — спросил я. — Почему не американская, или английская, наконец не русская атомная бомба?
Лучше бы я не спрашивал его об этом, так как он совершенно очевидно нашел для себя ответ на этот вопрос очень давно.
— Французское ядерное устройство, — поправил он меня. — Технология его изготовления проста. Французы создали свою бомбу без чьей-либо помощи, она гораздо проще и, наверное, не так строго охраняется. — Серж Френкель с трудом, сосредоточив на этом усилии все свое внимание, как все, страдающие артритом, поднялся на ноги. Он выпрямился, опираясь на подоконник, где соседствовали медный письменный прибор и дорожный будильник, который неизменно показывал четыре минуты второго. Глядя на его осторожные движения, я подумал, не были ли поражены болезнью и суставы пальцев. А Серж в это время смотрел не на загроможденный подоконник, а в окно, на улицу внизу, живущую своей жизнью.
Словечко «наверное» оставляло мне лазейку.
— Ну вот, Серж, вы же не думаете действительно, что французы будут охранять свое добро хуже, чем кто-либо еще на всем свете! Ну же, Серж!
— Я беру обратно «не так строго охраняется», — бросил он через плечо.
Из окна его кабинета открывался вид на рынок в Кур Салейя. Я подошел к нему, чтобы с того места, где он стоял, разглядеть, на что был направлен его столь пристальный взгляд. Губы его шептали:
— Любой из них, может оказаться, работает на Шемпиона.
Я понял, что он имел в виду темнокожих североафриканцев на рынке, так выделяющихся как среди продавцов, так и среди покупателей.
— Совершенно верно.
— Не надо поддакивать мне, — голос Сержа снова стал пронзительным. — Шемпион дюжинами привозит во Францию арабских головорезов. Алжирцам даже не нужно оформлять иммиграционные документы. Это один из пунктов договора между нашими странами, уступка им со стороны Де Голля.
— Я, пожалуй, пойду, — вздохнул я, поглядев на него с жалостью.
Он не ответил. Когда я уходил, он все еще стоял, уставившись невидящим взглядом в окно, и перед его мысленным взором разворачивались, одному только Господу Богу известно какие, жуткие сцены кровавой резни.
Как только я начал спускаться по каменным ступеням лестницы, я услышал сзади торопливые шаги с площадки этажом выше. Эхо от тяжелых ботинок с металлическими подковками откатывалось от голых стен, и я предусмотрительно шагнул в сторону, когда человек приблизился ко мне.
— Ваши документы! — Это был старый как мир окрик французского полицейского. Я повернулся и посмотрел на него, что меня и сгубило. Он толкнул меня в плечо с такой силой, что я чуть сразу не рухнул головой вниз, еле удержался, но все же потерял равновесие на последних ступеньках лестничного пролета.
Но я не упал на площадку. Внизу меня подхватили двое и так швырнули к окну на площадке, что у меня перехватило дыхание.
— Давай-ка посмотрим на него. — Один из них неожиданным тычком пригвоздил меня к стене.
— Подожди минутку, — произнес второй голос. И они обыскали меня с компетентностью и тщательностью, присущей опытным полицейским в городах, где самое распространенное оружие — складной нож.
— Отпустите его! Я знаю, кто это, — услышал я третий голос. Я узнал его — он принадлежал Клоду-адвокату. Они повернули меня, очень медленно, так примерно ветеринар обращается со свирепым животным. Теперь я мог их разглядеть. Их было четверо: трое цветных и Клод, все в штатском.
— Это ты звонил Френкелю, не так ли? — я наконец обрел голос.
— Это было настолько очевидным?
— Серж пустился в чрезмерно долгие рассуждения насчет вдов коллекционеров…
Клод всплеснул руками и с шумом шлепнул себя по бедрам.
— Серж! — воскликнул он. — Должен же кто-нибудь за ним присматривать и заботиться о нем!
— И ты занимаешься именно этим?
— Чарльз, он нажил себе столько врагов!
— Или думает, что нажил.
Клод бросил взгляд на французских полицейских в штатском.
— Спасибо. У нас теперь все будет нормально. — Он посмотрел на меня, произнес с особой интонацией: — Правда ведь?
— Идиотский вопрос. Это же вы на меня набросились. Может, припомнишь, как это случилось? И чего ты от меня теперь хочешь, чтобы я еще и принес свои извинения?!
— Все, все, ты прав, — отозвался Клод. Он поднял руку, как бы стараясь успокоить меня. Затем он жестом пригласил меня пройти из подъезда на улицу. Полиция Ниццы выделила ему свой опознавательный знак, и теперь белый «БМВ» Клода, нахально заехав колесом на тротуар, расположился прямо под знаком «Стоянка автотранспорта запрещена». — Я тебя подброшу, куда надо.
— Не нужно, спасибо.
— По-моему, нам надо поговорить.
— Как-нибудь в другой раз.
— Ты вынуждаешь меня предпринять действия к тому, чтобы наш разговор состоялся на официальной основе.
