Все это я описывал раньше, однако предмет столь удивителен, что зовет возвращаться к нему вновь и вновь. И едва я касаюсь темы Эллрингтона и Доуро, меня стремительно увлекает в старое русло.
В прошлой своей повести я упомянул о визите герцога Заморны в Селден-Хаус, где очередной раз возобновилась близость Эллрингтона и Доуро. Позвольте мне набросать сцену как сумею.
— Артур здесь? — спросил граф Нортенгерленд, открывая дверь в библиотеку жены.
— Нет, — отвечала графиня, поднимая глаза от страницы, тускло озаренной последним светом уходящего дня.
— Где он, Зенобия?
— Не знаю. Последний раз я видела его в гостиной леди Хелен — он разговаривал с герцогиней. Однако это было сразу после чая.
Нортенгерленд притворил дверь так же неслышно, как и открыл, и двинулся по длинному пустому коридору, разделяющему две анфилады второго этажа.
— Артур здесь? — осведомился он, беззвучно приоткрывая дверь, ведущую в покои матери.
— Нет, — ответила высокая, одетая в черное фигура, сидящая в полутьме перед открытым ящиком секретера.
— Где он, матушка?
— Не знаю, сынок. Может быть, Мэри скажет. Она у себя в туалетной.
Его сиятельство снова закрыл дверь и той же тихой, медленной поступью отправился дальше. Войдя в большую комнату, он потянул на себя боковую дверь.
— Артур здесь? — в третий раз произнес он так же сдержанно и негромко, как в предыдущие два.
— Нет, отец, — отвечал мелодичный голос, и говорящая оторвала взор от темного окна, за которым лежало притихшее поместье.
— Где он, Мэри?
— Ушел, отец, три часа назад, посмотреть, что там с посадками лиственницы, которые он сегодня утром велел Уилсону подстричь и проредить.
— К дьяволу посадки лиственницы! — очень тихо проговорил граф. — А скажи мне, Мэри, когда он обещал вернуться?
— До ужина.
— Почему он от тебя бегает? — продолжал его сиятельство тоном, в котором угадывалось легкое раздражение.
— Я не могу привязать его к своей юбке, — ответила герцогиня. — Я просилась поехать с ним, но он сказал: не стоит, — поскольку день был слишком жарким, и добавил, что к утру, наверное, будет сильная роса.
Нортенгерленд сел и погрузился в молчание.
— А зачем вам Адриан? — спросила герцогиня, подходя и усаживаясь рядом с отцом на кушетку.
— Да незачем особенно. Просто хочу сказать ему, что он здесь слишком долго. Меня утомляет эта суета; из-за него весь дом кверху дном.
— Хотите послушать музыку? — предложила дочь, улыбаясь про себя.
— Нет, Мэри. Не сейчас.
Граф погладил ее кудри, чтобы смягчить отказ, который, он видел, пришелся ей не по душе.
— Отец, вы же не желаете, чтобы Адриан уехал? — спросила она, глядя ему в лицо.
— Он к тебе добр? — полюбопытствовал граф, оставляя без внимания вопрос.
— Да, — быстро ответила герцогиня, краснея, хотя сумерки скрыли ее румянец.
— Ты сегодня гуляла? — осведомился он.
— Да. Прокатилась верхом до самого Олдерлейского леса.
— Одна?
— Нет, с Адрианом.
— Ты сейчас хорошо себя чувствуешь?
— Да, отец.
— А как стеснение в груди, на которое ты жаловалась раньше?
— Совершенно прошло.
— А кашель?
— Тоже!
— Ладно, береги себя.
Нортенгерленд встал и медленно вышел из комнаты. Через мгновение на застланной ковром лестнице раздались его шаги — граф спускался на первый этаж.
— Чтоб ему! — воскликнул Нортенгерленд некоторое время спустя, исходив большую гостиную вдоль и поперек. Там царил полумрак; свечей не зажигали, огонь в камине не горел, в окна холодно заглядывал безлунный вечер. Граф, прекрати хождения, простер усталое тело на диване. Стояла полная тишь, и лишь угрюмый шепот листвы дразнил ею нетерпеливое ухо. Наконец-то раздался какой-то звук: в кухне или на втором этаже не то что-то уронили, не то хлопнула дверь. Нортенгерленд встрепенулся, напряг слух — но все уже умолкло. «Чтоб ему!» — снова простонал граф и обессиленно уронил голову на подушку.
Что-то прошелестело в траве за стеклянной дверью в дальнем конце гостиной, послышалось фырканье, и за стеклом возникла большая собака. Она что-то обнюхивала на земле. Перси видел ее, однако не шелохнулся, только плотнее прижал к подушке ноющий висок. Вдалеке прозвучал голос, он с каждой минутою приближался.
— Уилсон, когда закончишь обрезать лиственницы, займись деревьями перед домом — они совсем запушены. Плющ надо подрезать — свет не попадает в окна. И надо пересадить розовые кусты вон туда. Эй, Юнона, что там у тебя? Летучая мышь? Лапой сбила? Уилсон, отними у нее. Фу, старушка, фу! Умница! Ладно, Джемми, на сегодня все. Не забудешь про решетки для винограда? Их надо починить.
— Не забуду, милорд. Спокойной ночи, ваша светлость.
— Спокойной ночи! Да, загляни по дороге в сторожку и спроси Крэбба, хорошая ли наживка получится из тех мух, что я ему прислал. И пусть его старший сын зайдет ко мне завтра в восемь утра — я собираюсь на рыбалку.
— Передам, милорд. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Джемми. Ну ладно, Юнона, забирай свою летучую мышь — она уже дохлая. Что? Родословная не позволяет такое есть? Лежать, старушка! Положи голову мне на ногу.
Голос умолк, и в комнате стало еще темнее, чем прежде. Высокий джентльмен стоял на лужайке сразу за упомянутой дверью, спиною к дому, лицом к широкой равнине под синим шатром небес. Он застыл молча и неподвижно, словно погруженный в вечерние размышления, подняв голову к южному созвездию, которое медленно зажигало в ночном небе звезду за звездой.
Впрочем, раздумья длились недолго: насвистывая удалой мотивчик, джентльмен повернулся к стеклянной двери, открыл ее и шагнул в дом.
— Темень-то какая! — С этими словами вошедший потянулся к сонетке.
— Я просил бы вас не требовать свечей, — донеслось из непроницаемой тьмы.
— Это еще почему? Что вы тут делаете в одиночестве, старый сумасброд?
— Я буду очень признателен, — отвечал слабый голос, — если вы совершите насилие над своею всегдашней бесцеремонностью и станете в моем доме обращаться ко мне по имени.
— Какие нежности! — воскликнул ночной гость. — Я вынужден буду поступить в пансион для благородных девиц и улучшить свои манеры, иначе не сумею угодить жеманному щеголю ушедшего века в его сельской норе. Браммел, где вы?
— Браммел, быть может, и вправду имя, — отвечал сладкогласный незримый дух, — но точно не мое. Полагаю, вы употребили его в качестве прозвища — вульгарный обычай, принятый у вульгарных людей. Вероятно, лорд Арундел называет мистера Энару Кровопийцей, а синьор Фернандо в ответ именует шевалье Фредерика Обмылком. Мистера Говарда Уорнера при вашем дворе величают не иначе как Козочкой, а мужлана, обитающего в Гернингтоне, кличут Навозной Кучей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
