Вначале ничего не происходило, Махмуд стоял вблизи от меня и все что-то бубнил и бубнил себе под нос в отношении того, что я недостоин жизни, потому бог и карает меня его руками. Но вдруг он выронил кнут из рук, схватился обеими руками за голову и заорал, что я настоящее исчадие ада, что меня нужно не наказывать, а казнить на месте. Он орал также, что я не имею права проникать в чужие головы и внушать им, что можно делать и что нельзя делать.
Своим поведением и бредовыми выкриками Махмуд обратил на себя внимание членов экипажа, матросы которого давно разбрелись по палубе и вновь занялись свой работой, их абсолютно не интересовала моя судьба и наказание, которому будет подвергнута моя бренная плоть. Меня приятно удивил лишь тот факт, что в этом экипаже не оказалось садомазахистов, которые стали бы смотреть, как наказывают человека из-за одного только удовольствия наблюдать за его страданиями. Из-за поведения и нелепых криков Махмуда они вновь собрались вокруг нас с Махмудом, с недоумением поглядывая на его кривляния передо мной.
ххх
Шкипер отозвал Махмуда в сторону и что-то ему строго выговорил. Смиренно выслушав шкипера, Махмуд молча поднял с палубы кнут и для разогрева мускулов несколько раз нанес удары кнутом по палубе, проимитировав процесс наказания. При этом он опасливо посматривал на меня и старался близко ко мне не подходить.
Острая боль резанула спину, словно рваный осколок стекла проехался по ней сверху донизу, оставив за собой красный рубец. Я почувствовал, как этот рубец начал заполняться кровью, которая, собравшись внизу спины, тонким ручейком устремилась на палубу Раздался гортанный оклик шкипера, в этот момент я был сосредоточен на боли в спине, что не понял, почему он прервал наказание сразу после первого же удара. Но моя надежда, что наказание ограничится одним только ударом, исчезла без следа, когда один из матросов быстро притащил и подстелил под меня огромный кусок промасленной материи. Стало понятно, что шкипера больше беспокоил порядок и чистота на палубе, а не мои муки и страдания. В этот момент в моем сердце и душе родилась дикая ненависть к мучителям, я мысленно поклялся, что, когда наступит момент и я смогу отомстить этим людям за свои мучения и страдания, то моя рука не дрогнет. За первым ударом последовал второй..., третий... которые были уже более болезненными, чем самый первый удар. Может быть потому, что в душе я все же готовился к этим ударам кнута и ожидал появление боли, но должен признать, что реальное проявление боли от ударов кнута по спине воспринималось более болезненно.
Махмуд оказался настоящим садистом и наносил удары, стараясь, чтобы ремень кнута ровно ложилось на поверхность кожи спины вдоль хребта спинного мозга, одновременно на все протяжение от основания шеи до ниже некуда. Но самую страшную боль и повреждения телу приносил фол, этот тонкий сыромятный ремешок на конце ремня. Он при качественном замахе и ударе мог развивать сверхзвуковую скорость, а Махмуд, хоть и был по жизни не вполне нормальным человеком, кнутом пользовался на высоком профессиональном уровне. И когда ремень ложился на поверхность спины, то он в момент скольжения по коже, глубоко прорезался кожу, оставляя за собой рваную и глубокую кровавую борозду, быстро заполнявшуюся кровью. Фол и крекер с грузилом из свинца рвали в разные стороны ровную борозду, остававшуюся от ремня кнута, вырывая из спины кусочки мяса, полоски кожи и ошметки мускулов.
Я чувствовал, как ремень кнута касался моего тела в районе лопаток спины, в поясе и по бокам тела, и постепенно это касание ремня начинало жечь кожу на спине. Ожог следовал за ожогом, удар - за ударом. Вначале удары наносились с равными промежутками, во время которых я только успевал сделать вдох или выдох, но эти чередования давали мне возможность передохнуть и запрятать боль от предыдущего удара в глубину подсознания. Когда фол с крекером рвали мое тело, то боль охватывала все тело и требовалось время, чтобы нейтрализовать. Кровавых рубцов с рваными ответвлениями на спине становилось все больше и больше, вначале рубцы строились аккуратными рядами, затем они начали пересекаться, иногда ложась на спину крест на крест. Пока спина и задница не превратились в одну сплошную рану и не стали темно-красными от крови. В этот момент я почувствовал, что еще какая то сила помогает мне переносить боль и не терять много крови. Когда первые ручейки крови стали течь по поверхности моей набедренной повязки, то они впитывали эту кровь и возвращали в мой организм.
Не знаю каким образом, но Махмуд догадался, что я привык к его равномерно наносимым ударам кнутом и на тридцатом счете он изменил технику нанесения удара, стал наносить их рваной чередой. Охвостье фола и крекера стало более глубже зарываться в кожу спины, разрывая на ошметки мясо и мускулы, со спины во все стороны полетели кусочки и полоски мяса одновременно с брызгами крови.
Боль теперь не концентрировалась в отдельно взятом месте, а расходилась по всему телу. Я не успевал от нее бежать и прятаться в подсознании. Она накатывалась неравномерными волнами и каждая последующая волна приносила все большую и большую боль. Я уже не стонал, а захлебывался в криках боли и отчаяния. На сороковом ударе я спекся, боль подавляла основные жизненные процессы, но мне очень хотелось жить и ради того, чтобы остаться живым, я был готов пойти на все, даже на предательство и, если потребуется, то был готов и убить человека. Если бы Махмуд не получал бы такого удовольствия от работы палачом, а внимательно наблюдал бы за состоянием жертвы. Если бы он сумел бы вовремя остановиться и прекратить наказание, почувствовав, что его жертва морально и физически сломлена, то я до конца жизни был бы его рабом, но он не остановился и не прекратил порку в тот критический момент.
Махмуд не был нормальным человеком, он продолжал работать кнутом, словно робот нанося удар за ударом, к этому моменту превратившись от вида и запаха крови жертвы в дикого зверя. Даже такая, казалось бы, очень простая работа палача оказалась не под силу этому недочеловеку. Он так и не сумел правильно оценить ситуацию и прекратить экзекуцию в тот момент, когда жертва была морально и физически сломлена. Он даже не заметил того, что после сорокового удара раб потерял сознание и продолжение наказания превратилось в убийство. Под конец порки, когда палач большей частью работал по инерции, удары наносились беспорядочно и неприцельно. На пятидесятом ударе Махмуд завершил свою трудную работу палачом.
А раб повис на козлах, борясь за свою жизнь и с натугой пытался протолкнуть в легкие очередной глоток живительного воздуха. Но легки, как и многие другие внутренние органы этого человека, были отбиты ударами кнута и уже не могли в должной мере обеспечивать организм и кровь человека кислородом. По всей очевидности, этот кусок мяса, а не человек доживал последние минуты своей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
