Отец русского единорога и рынка: Петр Шувалов
Верные и неприхотливые
Как любили все при дворе Елизаветы Петровны братьев Разумовских, так все ненавидели и боялись братьев Шуваловых: Петра — старшего и Александра — младшего. Они были из числа самых давних сподвижников Елизаветы, знакомые с ней с самого детства. Бок о бок с камер-пажами Шуваловыми (это был низший придворный чин) цесаревна пережила трудные для нее годы царствования Анны Иоанновны. Было неясно, что случится завтра с дочерью Петра Великого — то ли ее отправят в монастырь, то ли выдадут замуж за границу, за какого-нибудь худородного принца или герцога, и тогда братья Шуваловы отправятся со своей госпожой в дальнее изгнание и канут в безвестность. Но Петр и Александр оставались верны полуопальной цесаревне, всегда были с ней рядом — бедны, бесправны, не уверены, как и она, в завтрашнем дне.
Волшебная ноябрьская ночь
Словом, поначалу Петр Шувалов, как и его брат Александр, ничем особенным, кроме верности Елизавете, не выделялся. Два обстоятельства вынесли его на самую вершину служилой карьеры и успеха. 25 ноября 1741 года цесаревна Елизавета Петровна совершила государственный переворот, захватила престол. Все, кто был с ней в ту осеннюю ночь, превратились в больших господ, получили награды и ценные подарки. Петр Шувалов стал подпоручиком Лейб-компании — особой привилегированной придворной воинской части, чин его соответствовал чину армейского генерал-майора. Стал Петр также сенатором, а в 1746 году — графом. Отныне голод и бедность Шувалову не грозили. Второе обстоятельство возвышения Петра Ивановича оказалось даже более важным, чем последствие переворота: он удачно, очень удачно женился.
Не имей сто друзей, а имей жену Мавру
Его женой стала некрасивая фрейлина и подруга Елизаветы Петровны — Мавра Егоровна Шепелева. Она была женщиной удивительной. Как известно, Елизавета Петровна сверкала необыкновенной красотой и, естественно, не терпела рядом соперниц с пригожим личиком. Мавра выполняла роль подружки-«крокодила» при красавице, чтобы ярче оттенить неземную прелесть Елизаветы. А это, конечно, ценилось госпожой. Другое достоинство Мавры заключалось в том, что она была необыкновенная говорунья, сплетница и хохотушка с «непробиваемым» оптимистическим характером. Как писала Екатерина II, хорошо знавшая Мавру в молодости, та была «воплощенная болтливость» и, кроме того, «была очень весела и всегда имела наготове шутку». Это тоже было очень нужно Елизавете, которая, как и всякая настоящая красавица, порой впадала в «меланколию» и тоску из-за обнаруженной морщинки на лице или неудачно сшитого платья.
Ко всему прочему Мавра Шепелева была большой пройдохой. Она нашла ключик к сердцу цесаревны и умела им пользоваться. Ее письма к Елизавете из дальних поездок преисполнены легкой болтовней, приятными новостями, намеками на необыкновенные подарки, которые «верная раба» везет своей повелительнице, но до поры до времени держит в секрете. Читая эти письма, понимаешь, чем истинный царедворец отличается от имитатора, притворяющегося верным рабом. Нужно полностью раствориться в госпоже, думать ее думами, жить ее интересами, угадывать ее сокровенные желания, шутить, но без фамильярности.
Были у Мавры и особые хитрости, непрямые пути к сердцу повелительницы. Князь Шаховской в своих мемуарах рассказывает, как ловко однажды Мавра опорочила его, соперника Петра Шувалова, в глазах императрицы. Мавра с какой-то кумушкой устроились в укромном уголке дворца и стали шушукаться в тот самый момент, когда мимо проходила скучающая государыня. Якобы внезапно увидав ее, сплетницы мгновенно и демонстративно смутились, чем вызвали особый интерес охочей до сплетен царицы. После долгих отнекиваний Мавра, как бы нехотя, рассказала Елизавете порочившую Шаховского сплетню. Государыня, таким образом, была настроена в «нужном» направлении! До самой смерти Мавры в 1759 году никто не мог заменить ее в роли любимой подружки императрицы.
Талантливый муж талантливой жены
Мавра, эта воплощенная болтливость, была гораздо умнее, чем многим это казалось. Она изо всех сил тянула наверх своего муженька, создавая ему, как теперь говорят, «благоприятный пиар». Да и сам Петр Шувалов был не промах и стоптал много крепких башмаков на скользких дворцовых паркетах. Он не меньше жены был опытен в искусстве интриги и ремесле лести. Как с желчью писал о нем князь M. М. Щербатов, Петр Шувалов достиг успехов и богатства, «соединяя все, что хитрость придворная наитончайшая имеет, то есть не токмо лесть, угождение монарху, подслуживая любовнику Разумовскому, дарения всем подлым и развратным женщинам, которые были при императрице… а также пышное, мало что значащее красноречие». Все верно описал князь Щербатов! Доказательств его правоты хватает…
Всем было известно, что именно Мавра Шувалова после возвращения двора с охоты всякий раз ставила в церкви свечку, если тайный супруг императрицы Елизаветы Алексей Разумовский, обычно буйный во хмелю, не побил Петра Шувалова. А «побитие» это бывало часто — видно, угодливая физиономия Петра Ивановича сама просилась на оплеуху. И Разумовский удержаться не мог… Но Шуваловы терпели… А как же иначе! Так было и потом. Когда в 1761 году к власти пришел Петр III, Шувалов, к этому времени уже смертельно больной, но не утративший жажды славы, денег и власти, сумел найти общий язык с новым государем и получил вожделенный чин генерал-фельдмаршала.
Два лица Петра Шувалова
В 1749 году власти Алексея Разумовского пришел конец. У Елизаветы появился новый, юный фаворит, и — какая удача! — он оказался двоюродным братом Петра и Александра, Иваном Ива новичем Шуваловым. С этого момента Петр и Александр, пользуясь фавором кузена, стали быстро шагать вверх по служебной лестнице. В 1750-е годы Петр Шувалов стал одним из самых влиятельных и сказочно богатых людей своего времени. К тому же он обладал полной информацией обо всем — его младший брат Александр долгие годы был начальником Тайной канцелярии. Он имел репутацию мрачного кнутобойца. К тому же был он, так скажем, не особенно красив от природы, да еще, застудив в сыскных подвалах лицевой нерв, приобрел престранный тик лица. Этот тик устрашал окружающих и вводил в панику беременных женщин, боявшихся, что, поглядев на страшного главу тайной полиции, они могут испортить свое еще не родившееся дитя.
Было бы наивным уверять читателя, что на пути к вершине власти и почестям Петр Шувалов пользовался исключительно честными методами и не топтал своих противников, соперников и недругов. Как писал его биограф Д. Бантыш-Каменский, он «употреблял все средства, чтобы достигнуть предположенной цели». Шувалов болел всеми типичными звездными болезнями выскочки и нувориша. При дворе любезный, ласковый, тихий, с гибкой спиной, он преображался, как только оказывался за пределами дворца: властен, груб, нетерпелив, злопамятен, словом, обычный хам, да еще похожий на индюка — настолько он раздувался от спеси и любви к самому себе. Как и многие люди его типа, он никогда не мог утолить жажду богатств, наград и почестей. Современник писал о нем, что Шувалов «возбуждает зависть в дому и в своем образе жизни: он всегда покрыт бриллиантами, как Могол, и окружен свитою из конюхов, адъютантов и ординарцев».
Показная бурная деятельность и, особенно, писание десятков проектов об улучшении разных сфер жизни — все это, как отмечал современник, «доставляло графу Петру случай прославлять себя и приобретать своего рода бессмертие посредством медалей, надписей, статуй и т. п. Во всей Европе, кажется, нет лица, которое было бы изображаемо и столь часто, и столь разными способами… У него мания заставлять писать с себя портреты и делать с себя бюсты». Впрочем, Шувалов был не чужд прекрасному, будь то картина, скульптура или прелестная женщина, словом, как писал он сам, с радостью «глазами и сердцем приносил жертву красоте».
Вельможа-труженик
Дом Шувалова на Мойке отличался невероятной роскошью. Тут было все: золото, серебро, богатые ткани, редкие картины. Проникнуть туда просителю было нелегко, но возможно. Для этого нужно было попасть на прием к… фавориту, доверенному любимцу Шувалова, его генерал-адъютанту Михаилу Яковлеву, который во всем копировал манеру своего напыщенного господина. И хотя за глаза все презирали это ничтожество, оказывавшего Шувалову «нежные услуги», но подобострастно гнули перед ним спину.
Вместе с тем в характере, личности Петра Шувалова были такие черты, которые позволяли людям прощать ему и хамство и спесь. Среди пышного праздничного застолья он мог вдруг увлечься беседой со скромным артиллерийским поручиком, которого специально посадил возле себя. Отодвинув в сторону золотую посуду и драгоценные бокалы, граф и поручик что-то старательно чертили на бумажке и громко спорили о технических тонкостях устройства орудия или фейерверка, недоступных уму блестящих шуваловских гостей. Вообще, он был увлекающимся, живым, думающим человеком. Даже беспощадный к Шувалову князь Щербатов вынужден был сквозь зубы признать: «Шувалов был человек умный, быстрый, честолюбивый». Закованный в бриллиантовый панцирь вельможа обладал редким даром — умел видеть и ценить новое в идеях, проектах, мыслях людей. Он был властен и крут, но при этом брал на себя ответственность за дело, а не стремился, как многие его коллеги, «ставить парусы по ветру» и ковырять в носу на заседаниях Сената, лишь бы его не беспокоили. Наоборот, Шувалов был редким типом высокопоставленного труженика и ценил людей, которые могли так же, как он, увлеченно работать.
