Арчев огляделся: широкий утоптанный двор с редкими островками пожухлой травы, распахнутые покосившиеся ворота, кованые копья и завитушки которых красно-буры от ржавчины; по ту сторону двора — двухэтажный, тоже желтой штукатурки дом с пузатыми колоннами у гранитного крыльца.
Пригнувшись, Арчев метнулся к капитану, который тянул руку к окну, закрытому ставнями.
— Позвольте, Виталий Викентьевич, это ведь бывший «Мадрид», — возмущенно зашипел Арчев, показав на дом с колоннами. — Бывшие меблированные комнаты и номера Астахова. А теперь — Дом водников!
— Точно! — подтвердил подскочивший Козырь. — Там же пролетариев, как нерезаных собак! Ну и хату же ты нашел, шкипер! Засыпемся мы из-за тебя, гадом буду!
— Я вам не шкипер и не боцман! — вспылил капитан. — И забудьте наконец свой отвратительный жаргон — все эти «гадом буду»! Иначе кузина откажет нам в гостеприимстве… — Он повернулся к Арчеву. — Не беспокойтесь, Евгений Дмитрич, лучшего места в смысле безопасности нельзя и придумать. — И осторожно постучал в ставню…
В просторной сумрачной кухне, освещаемой лишь бледным огоньком лампады перед простенькой, без оклада иконой богородицы, склонились над столом двое: красивая женщина в черном платье с широкой, низко обвисшей пелериной и лысый, гладко, как актер, выбритый мужчина. Они, любовно перебирая, сортировали кучку драгоценностей: спутанные в клубок жемчужные бусы, золотые браслеты, кольца, колье, посверкивающие зелеными, алыми брызгами камней.
— Все равно мало, — проговорил лысый. — Вот если б еще столько же, тогда можно бы, пожалуй, распрощаться с Совдепией. Увы, жизнь на Лазурном берегу…
И тут раздался стук. Он и она замерли. Переглянулись.
Стук повторился — требовательный, нетерпеливый.
Лысый, посматривая на полупрозрачные оконные шторы, за которыми полосками светились узкие щели ставен, распахнул докторский саквояж, смахнул в него драгоценности.
— В случае чего закашляйся. Я выручу. — Он бесшумно, вьюном скользнул из-за стола. Достал из-под полы пиджака револьвер и боком проскочил в комнату — слегка колыхнулись тяжелые малиновые портьеры с бомбошками и успокоились.
Женщина набросила на голову черный платок, надвинула его до самых глаз, сколола под подбородком — лицо, будто в черной раме, стало скорбным и отрешенным. Оглядела внимательно кухню, вышла в сени и, не спрашивая, кто за дверью, откинула огромный железный крюк. Опустив глаза и не глядя на шмыгнувшую в сени троицу, тенью вплыла в кухню. Повернулась к гостям, сцепив пальцы у груди.
— Разреши, дорогая, представить моих друзей… — льстиво заулыбавшись, начал было капитан, но Арчев перебил его:
— Ба, мадемуазель Ирэн! — обрадованно и удивленно вскрикнул он, но, заметив, как неприязненно дрогнули губы женщины, поправился: — Пардон, пардон, понимаю: не Ирэн, а Ирина Аристарховна?
— И не Ирина Аристарховна, — она строго взглянула на него, — а сестра Аглая.
— Что это вы, из хозяек кафешантана да в монашки? Грехи отмаливать?
Ирина-Аглая не шевельнулась. Пропела постным голосом:
— Милости прошу в скромную обитель, отрешенную от юдоли земной. Отдохните душой от суетного мира, оставшегося за порогом.
— Отдохнем. С удовольствием. Благодарны вам, сестра Аглая, — посмеиваясь, Арчев галантно поклонился. — Однако осторожность — прежде всего.
Он подошел к двери в комнату, откинул портьеру. Перешагнул через порог. Огляделся.
Пыль, запустение. Зашторенные окна, гнутые, вычурные стулья, софа, обитые потертым уже малиновым бархатом.
Быстро пересек комнату, заглянул в другую дверь — спальня: широкая кровать со сбитыми, скомканными простынями, с мятым покрывалом голубого шелка; слева у стены — трюмо в завитушках по красному дереву рамы. Арчев хотел уже развернуться и уйти, но краем глаза заметил свое отражение — длинная потрепанная шинель, затасканная фуражечка со сбитой назад тульей, заляпанные грязью сапоги. Приблизился к трюмо — и отражение приблизилось: лицо изможденное, покрасневшие глаза ввалились, щетина, так и не превратившаяся в бородку, облепила светлым неопрятным мохом щеки, подбородок.
— Вы похожи на красногвардейца, Евгений Дмитриевич. Или на дворника, — незаметно вошедшая Ирина-Аглая взяла его под руку, потянула от зеркала. — Идемте, покажу, где умоетесь.
Когда Арчев, наплескавшись, нафыркавшись над тазом и даже побрившись — на полочке оказались чистые чашечки, кисточка, бритва «Жиллеттъ», — взбодрившийся, появился в кухне, Ирина-Аглая скромненько сидела в углу под киотом, а капитан и Козырь, уже слегка захмелевшие, жадно чревоугодничали за богатым по нынешним временам столом.
— Падай, командир, — Козырь шлепнул ладонью на стул рядом с собой. — Налетай — подешевело, жри от пуза — не хочу!
— Но-но, без фамильярностей, — Арчев высокомерно вскинул левую бровь. — Демократия кончилась, осталась в камере на пароходе. — Сел, расправил, небрежно взмахнув, салфетку, положил ее на колени. Поднял уже наполненную рюмку. — За ваше здоровье, Ирина… извините, сестра Аглая!
Женщина потупилась, оправила платье. Арчев выпил, сложил трубочкой губы, шевельнул ноздрями.
— Померанцевая, — заметил удовлетворенно. Ткнул вилкой в тарелку с маринованными грибами, подцепил крохотный, покрытый слизью боровичок. — Как это удалось вам, сестра Аглая?
— Неприкосновенный запас, — улыбнулась женщина.
— Я не о том. Как удалось вам заполучить это гнездышко в «Мадриде»?
— Господь надоумил… Меблирашка заселялась погорельцами, и мне… посчастливилось оказаться в их числе.
— Но каким образом?
— Долго рассказывать. В жилотделе служит бывший конторщик отца… Разумеется, не обошлось без даров. Но зато теперь этот человек — мой надежный ангел-хранитель. Ведь если все раскроется, ему тоже не поздоровится.
— Весьма предусмотрительно поступили, — одобряя, кивнул Арчев. — Итак, господа, к делу. Я думаю, сестра Аглая умеет хранить тайны, — вежливо, одними губами, улыбнулся ей и снова стал серьезным. — Первая наша задача — выкрасть Еремея Сатарова. Того остячонка, которого я показал тебе на пароходе, — посмотрел на Козыря, — и велел запомнить. Помнишь?
Козырь, обгрызая куриную ножку, кивнул.
— Вот и пойдешь за мальчишкой, — будничным голосом объявил Арчев. — Вместе с Виталием Викентьевичем.
— Со мной?! — Капитан подавился, закашлялся, заперхал, беспорядочно размахивая руками. Щекастое лицо его покраснело. — Не пойду! Ни за какие коврижки! Увольте, Евгений Дмитрич! Не смогу, не справлюсь, все провалю. Меня каждый чекист в лицо знает, меня Фролов за версту, за милю почует…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
