— Густо наложила. Заметно, если в упор… — Арчев растер мизинцем грим около глаз Козыря. — Ну-ка, покривляйся, — попросил деловито. — Борода не стягивает кожу? Не мешает? — И миролюбиво хлопнул Козыря по плечу. — Ты вот что пойми: другого выхода у нас нет. Либо по одному выловят, либо… Пан или пропал! А с Еремейкой мы, считай, что с золотом — сам черт не брат…
— Замечательно обклеили! — Капитан поцокал языком. — Действительно, ни одна собака не узнает!
— Заткнись, шкипер! — скривился Козырь. И, подпоясываясь веревкой, тоскливо вздохнул: — Фролов, в гробину его кости, наверно, уже пасет нас. А мы прем в нахалку, как с копейкой на буфет!
10
Фролов сидел в кабинете своего начальника и бесстрастным голосом докладывал о побеге с парохода.
— О твоем ротозействе доложу в Москву, товарищу Дзержинскому, — сухо сказал начальник, когда Фролов умолк. — Пусть коллегия вэчека решает вопрос о наказании. — Смахнул ладонью невидимые пылинки с зеленого сукна столешницы. — Ты же, пока не отстранен от работы, обязан как можно скорей поймать этого палача. — Поднял требовательные, немигающие глаза. — Обязан, слышишь! Нельзя откладывать процесс. Надо показать людям, что агонизирующие эсеры выродились в вульгарных уголовников и ничем не отличаются от бандитов Тиунова.
— Тиунов? — удивился Фролов. — Не бывший ли писарь военкомата?
— Он самый. Мы навели о нем справки. До революции был антрепренером. Ярый монархист. Бредил спасением Романовых. Потом примкнул к эсерам. Накануне мятежа был откомандирован контрреволюционным подпольем в Екатеринбург, где сумел ускользнуть от наших коллег. Недавно объявился здесь. Амплуа: грабежи, убийства, налеты… Кстати, при Колчаке он служил в сотне Иисуса-воителя у Арчева.
— Вот как? — Фролов насторожился. — Может, Арчев у него?
— Может быть, — согласился начальник, — но тут есть один нюанс… — Поерзал на стуле, отчего орден Красного Знамени на гимнастерке ало блеснул в лучах солнца. — К сожалению, пока ни мы, ни милиция на людей Тиунова не вышли. Законспирировался, мерзавец, наглухо. — Он сильно потер виски. — Извини, голова раскалывается. Две ночи не спал, материалы для процесса готовлю, — и, продолжая растирать виски, заметил: — Думаю все же, что беглецов приютил капитан. Есть у него в городе родственники, близкие?
— Я уже проверил. Из родственников — только двоюродная сестра. Дочь небезызвестного Аристарха Астахова. Но она, по нашим сведениям, послушница в женском монастыре, в Екатеринбурге. Поэтому…
— В Екатеринбурге? — начальник сложил губы так, словно хотел присвистнуть. — Проверьте, там ли она.
— Хорошо. Разрешите идти?
— Действуй! — И когда Фролов, резко отодвинув стул, встал, начальник напомнил: — Все силы — на Арчева.
Фролов кивнул и торопливо сбежал по узкой деревянной лестнице на первый этаж, заглянул в дежурку — Алексей был уже там, калякал с дежурным. Вскочил со стула, вытянулся по стойке смирно. Фролов бегло оглядел его с головы до ног — клетчатое кепи, русый чуб, веснушчатое лицо, серое потертое пальто с бархатным воротником, брюки-гольф, краги: немного экстравагантно, но ничего, сойдет — и, мотнув головой, пригласил Алексея за собой.
— Немедленно в Первый детский дом, — отрывисто начал объяснять на ходу задание. — Легенда: воспитатель, преподаватель гимнастики. Заведующая предупреждена. Цель: охранять мальчика, Еремея Сатарова. Его покажет Люся… товарищ Медведева, — уточнил, остановившись возле одной из дверей. Постучал в филенку. — От Еремея ни на шаг. Спать рядом.
Дверь, щелкнув изнутри задвижкой, приоткрылась. Высунулся взлохмаченный, с замороченными глазами единственный в губчека специалист по технической, баллистической, почерковедческой и прочим экспертизам.
— Простите, Яков Ароныч. Вынесите, пожалуйста, на минутку карточки, которые я вам дал, — попросил Фролов.
И, приняв из рук эксперта стопку фотоснимков, развернул их веером.
— Может появиться вот этот, — ткнул в изображение Арчева. — Или вот этот, — показал на Козыря. — Запомни их.
— Ясно…
— Спасибо, товарищ Апельбаум, — Фролов вернул снимки. — Достали гипосульфит?
— Ищем. По всему городу. Энергичней, чем Врангель кредиторов, но… — Эксперт драматически развел пухлые руки. — Чего нет, того и нет. Ничто не породит нечто, извините меня…
— Надо найти! — жестко перебил Фролов. — А пока подключите художника. Пусть нарисует как можно больше портретиков Арчева и Шмякина. Идем! — кивнул Алексею и быстро направился к выходу. — Может появиться еще один, — продолжил инструктаж. — Бывший капитан «Советогора». Ты его знаешь. Мальчика, возможно, попытаются выкрасть. Он им нужен только живой. Стрелять в него не станут. Поэтому держись в тени. Но рядом. Все! Отправляйся.
Торопливо пожал руку Алексея, вернулся к себе, чтобы отправить в Екатеринбург срочный запрос о послушнице женского монастыря, звавшейся в миру Астаховой Ириной Аристарховной.
Алексей не спеша, праздной походкой двинулся вниз по улице. Мимо первого извозчика, который стоял около Расторгуевских бань, прошел, даже не поглядев на него; не окликнул и второго и, лишь поравнявшись с третьим, за два квартала от губчека, вскочил в пролетку.
— В первую детскую коммуну, — попросил важно.
— Энто в астаховский монплезир, что ль? — Дремавший на козлах рябой старичишко встрепенулся. Оглянулся, прицениваясь, на седока. — Доставим единым моментом, ваше степенство… то исть гражданин служащий… Аль не служите? Из новых коммерсантов будете?
— Служу, служу, — снисходительно пояснил Алексей. — В наробразе… Побыстрей, папаша!
— Н-но, милая, н-но, кормилица! — Извозчик принялся яростно крутить над головой вожжи.
Тощая буланая кобыла, застоявшаяся в безделье, встрепенулась и припустила вдруг с места неожиданно лихой рысью.
На углу Базарной площади, сворачивая мимо чайной Идрисова на Зеленую улицу, затененную могучими тополями, лошадка чуть не сбила двух мужиков-горемык, исхудалых, почерневших от несладкой жизни. В потрепанных армячишках, в помятых шляпенках, они устало плелись по дороге — один нес под мышкой завернутую в мешковину пилу, другой перебросил за спину торбу с торчащими из нее топорищами. Мужики проворно отпрыгнули в сторону; тот, что с топорами, тряся пегой бороденкой, даже рванулся было за пролеткой, но седоватый напарник удержал его.
— Не разевай рот, деревня! — выкрикнул фальцетом извозчик. — Затопчу, христарадники!..
И в небольшом тамбурке-прихожей детдома, и в широком длинном коридоре никого не было. Только у раскрытой двери, откуда тек стихающий уже гомон, топтались, заглядывая внутрь, несколько парнишек — среди них и дежурный с красной повязкой на рукаве. Алексей навалился на него, тоже заглянул в дверь — небольшое зал, забитый мальчишками, точно подсолнух семечками, небольшая сцена, над которой плакат: «Грамотность — путь к социализму!», а по сторонам нарисованные художником-любителем портреты: слева — Маркс, справа — Ленин; на сцене ораторствует, взмахивая кулаком, паренек с ежиком огненно-рыжих волос:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
