А потом он уехал на встречу с Роговцевым. Пришло письмо с просьбой увидеться именно с ним, и он ответил согласием. Я восприняла это нормально. Просто ожидала известий. С момента моего приезда прошло три недели. Я обжилась и в командирском доме, и на заставе. Даже ходила раз в день посмотреть на щенков служебной собаки — овчарки Альмы, хотя и не очень любила собак.
Скоро должны были вернуться женщины, а у нас так и не решилось ничего. Нужно было уезжать мне. Держать из-за моих проблем людей вдали от дома и семьи было неразумно. Пока Юра был в отъезде, со мной в доме жил Ярослав. И очередной раз давал мне урок владения собой. Я должна была уметь сдержаться и не допустить обращения. А вот научиться обращаться по желанию у меня не было возможности. Выходить за пределы заставы мне не разрешали, а внутри дома я могла натворить дел.
Ближе к вечеру из штаба прибежал боец и сообщил, что на станцию ушла машина за командиром. Я прикинула, что часа через два он должен уже появиться дома. Настроение поднялось. Нужно приготовить ужин. А Ярослав знает о приезде брата? Конечно, знает. Скорее всего, они подойдут оба, чтобы обсудить новости, которые привезет Юра. Я успевала. Варила мясо, потом перекручивала его на мясорубке, пекла блины, фаршировала, укладывала на противень для запекания в духовке, щедро смазывая сметаной. Большой противень еды для больших голодных мужчин. Переоделась в свежий яркий халатик, причесалась. Все было готово.
Когда на крыльце раздались знакомые уверенные шаги, я кинулась встречать. Распахнула дверь, сияя улыбкой… Из-за спин Юры и Ярослава виднелась бритая голова Романа с повязкой на глазу. Взгляд выхватил его мгновенно и сразу настойчиво заговорил Ярослав: «Настя, зачем тебе это нужно, зачем тебе нужно?» — повторял он мою установку, не позволяющую обратиться. Мы придумали ее для меня, вернее — я придумала, а он одобрил. Это должна была быть фраза-якорь, фраза-стопор, отрезвляющая и останавливающая. Ведь правда — зачем мне нужен сейчас оборот? Сработало. А одного взгляда на застывшего Романа хватило, чтобы задохнуться от нахлынувшей опять боли и обиды. Я подняла больные, заплывающие слезами глаза на Юру — зачем он? Развернулась и ушла в свою комнату, заперев ее на задвижку. В спину неслось:
— Сестра, я подойду сейчас, только я. Слышишь? Настя?
Я открыла задвижку и ждала, что он мне скажет. Обида, и на него теперь, становилась невыносимой. В груди давило и пережало горло. Я не ожидала такого от Юры. Только не от него.
Он зашел в комнату, хотел обнять меня — я отстранилась. Брат тяжело сел на мою кровать. Устал… Весь пропотевший, форма пахнет пылью, вымученный поездкой и моими проблемами.
— Что, Юра? — выдавила я из себя.
— Настя, тебе нужно решить. Он свободен, любит тебя, ты его жена по законам того мира, который скрыт от простых людей. Дело в том, что тобой серьезно заинтересовались соседи из Поднебесной. Это собратья Роговцевых, такие же, как он. Против них я бессилен. Сюда уже возвращаются наши семьи. Я не могу гарантировать их безопасность, пока ты здесь.
Он все тебе расскажет, вы объяснитесь. Мне он рассказал все подробно и понятно. Ни о какой измене тебе не шло и речи. Ты же любишь его — просто выслушай, больше ничего. Без твоего согласия ничего не будет — не переживай. Я уверен, что вы помиритесь. Он защитит тебя, спрячет. Просто выслушай его, Настя.
— Хорошо… я уйду, Юра, я поняла. Но неужели так трудно понять меня? Или это потому, что вы мужчины и не способны на это в принципе? Я же объяснила — он свободен не потому, что это его решение, не потому, что я для него важнее всего, а благодаря той моей выходке. Тот договор был важнее, опасность обидеть чужих в лице невесты страшнее, чем соврать мне в глаза, готовясь жить с другой. Меня слишком низко ценили, считая просто человеком, Юра. А сейчас я освободила его от договора, а еще опять стала очень ценной для них. Это удобно, выгодно и ничего ему не стоило. Не потребовало никаких усилий, решительных действий, самопожертвования, готовности ради меня порвать все их устои, уйти со мной, наконец. Я и не требую этого, но он мужчина… А все, что он сумел, это приехать сюда и заявить свои права. Остальное — не его заслуга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Меня теперь нужно заслужить, Юра. Я теперь должна поверить, что именно я нужна ему. А как я поверю в это теперь? Ему предоставлялась возможность продемонстрировать это тогда, когда он думал, что я просто человек. Я ему доверилась, предлагала свою любовь, много любви. Договор оказался важнее. А отсюда я уйду, не сомневайся.
Брат тяжело вздохнул, мотнул головой, вставая. Дверь открылась, на пороге стоял Роговцев. Я усмехнулась:
— Слышал?
Голос пропал, смогла добавить только шепотом:
— Видеть тебя не могу…
Зажмурив глаза, я представила тот камень и мгновенно оказалась на нем. Это перемещение уже не было спонтанным и не сопровождалось обмороком. Его мы тоже тренировали с Ярославом. Я свободно прыгала из комнаты в комнату. Просто нужно было знать место, в которое хочешь попасть.
Камень, нагретый за день солнцем, был теплым. Сейчас был ранний вечер, солнце еще не село совсем, но уже скрылось за вершинами деревьев, росших по берегам реки. Я легла на теплую шероховатую поверхность, расслабившись и раскинув руки. Мне нужно было подумать куда идти. Вариантов было мало. Мышка и братья отпадали — я была опасна сейчас. В мою квартиру нельзя. В наш домик в лесу можно. Там сейчас Саша, но это, как передышка, промежуточный этап, а нужно опять устраивать свою жизнь. Можно к Карине, она поможет. Но что дальше? Я никогда не легализуюсь, не в том смысле, что у меня нет документов — я сунула их в карман халата еще до прихода брата, предполагая, что придется удирать от Роговцева. Все — паспорт, диплом, даже трудовая книжка, банковская карточка и медицинский полис. Они лежали в ящике тумбочки, упакованные в полиэтилен и аккуратно стянутые резиночкой. Это была норма для заставы, как и всегда собранный тревожный чемоданчик с самым необходимым.
Слезы высохли на ветерке, я опустила руки в быстро бегущую воду. Золото, все дело в нем. И в прииске, и в золотоволосых детях, и в моих волосах… Я придвинулась к краю камня и опустила концы их в воду. Хочу больше, длиннее, как на той черно-белой иллюстрации в большой, толстой книге сказов Бажова, с маленькой бумажной картинкой в центре черной коленкоровой обложки. На ней была изображена Хозяйка Медной горы — ящерица в платье малахитового цвета. А на том рисунке, в начале сказки — женщина в длинном платье, обтягивающем высокую грудь и тонкую талию, спадающем до поверхности камня. А перед ней ставший на одно колено молодой бурятский охотник, обхвативший ее стан двумя руками. На голове у него лисий малахай, за спиной лук со стрелами. Золотой Волос смотрит на него вниз, а с головы у нее спадает водопад пышных воздушных прядей, доставая до самого камня, исчезая в воде. Художник смог передать в малюсенькой картинке их чувства. Я смогла увидеть восторг и любовь во взгляде удалого парня, а в глазах девушки — гордость за него и нежность.
Чтобы добраться до нее и увезти от недоброго отца, он целый год рубил просеку в лесу, купил самых быстрых коней, оборудовал для нее жилище на защищенном острове. И успел увезти за один световой день, до заката солнца, когда ее отец Великий Полоз набирал силу. Это был подвиг, все ради нее, все для нее.
Я не хотела и не ждала подвига, хотя бы — поступок… А сейчас я хотела хоть что-то, как у них — у тех двоих. Хотя бы частичку сказки о большой любви. По волосам пробежали крохотные искорки, рассыпались по всей длине. Мокрые пряди поплыли по реке, освещая быстро бегущую темную воду. Процесс накопления пошел. Я лениво откинулась на камень. Он стал прохладнее. Скоро станет темно и зябко, нужно будет что-то решать… Тихий голос вывел меня из состояния полусна:
— Анастасия, я могу поговорить с вами? — Тихий, очень тихий, спокойный голос. Я почти не испугалась. Искры вспыхнули особенно ярко, я приподнялась, оглянувшись на звук.
