виру за убитых.
— Ещё бы он её не потребовал. Сколько?
— Тридцать золотых.
— Блеск. Вот ты понимаешь, что мы теперь не только в долгу перед одним преступным кланом, но и имеем во врагах другой? Я ведь выплачивать им ничего не буду. И что эти отморозки потом сделают в ответ, одна только Мериан знает. — Тяжёлый вздох. — Шикарно вы съездили, ничего не скажешь. Всё, уйди с глаз моих, герой хренов.
Я кивнул, попрощался и вышел из кабинета.
Ну… Да. Зато спасли всех. Возможно спасли, поскольку ту девушку могли уже попросту убить, как и «археологов». Не то чтобы меня это заботило, просто в таком случае вообще печальная картина вырисовывается… И даже двадцать золотых явно не стоят долга перед кланом.
Печаль, в общем. Ну, будет мне уроком на будущее? Обещаний не давать, брать только официальные задания через ратушу. Ну и не надеяться на благоразумность напарников, а наоборот ждать от них самых неожиданных поступков.
Я прошёл в свою комнату и, не раздеваясь, устало завалился на кровать.
Надо будет ещё с Риной поговорить обо всём этом. Может быть, извиниться за удар. Просто чтобы сохранить более-менее ровные отношения, потому что она-то свою неправоту явно не признает. Будем потом вечность дуться друг на друга, как идиоты…
Ладно, это всё завтра. А пока — спать.
Глава 18
В полной тишине заснеженного двора скрип качелей казался неестественно громким. Да и заледенело место стыка цепей с перекладиной нахорошо, из-за чего толком раскачаться у меня не получалось.
Почему я сижу здесь, а не за школьной партой? Чёрт его знает. И также было непонятно, почему на улице минус двадцать как минимум, а я в брюках и рубашке — и мне ничуть не холодно.
Кроме того, было немного странно что двор абсолютно пуст. Да, Кортаун не самый большой город, который был построен специально для работников артефактного завода, — а это значило, что днём почти все жители были на смене, либо отсыпались дома, — но создавалось ощущение, что вокруг меня всё вымерло.
Я не слышал вообще ничего, кроме скрипа качелей. Пятиэтажки, стоящие вокруг меня тут и там, казались абсолютно пустыми и заброшенными. Все машины засыпало сугробами, а дорожек вдоль домов никто не прочистил, да и тропинок не протоптал.
Ровная белая равнина посреди серых кирпичных скал.
Но все мысли о необычной, выбивающейся из ряда вон обстановке шли у меня как-то на фоне. Да и неуютного ощущения тотального одиночества не возникало — я просто наслаждался свежим влажным воздухом, как во время дождя, тихонько раскачивал сиденье под собой и смотрел в глубину чистого лазурного неба.
В Кортауне почти всегда ясная погода. И потому наслаждаться видом я могу бесконечно.
Скрип-скрип. Вверх-вниз, вперёд-назад — и никаких размышлений, просто полное погружение в синеву над головой.
Абсолютная идиллия…
— Привет, Марк.
…Которая оказалась нарушена с раскачкой ещё одних качелей, заскрипевших слева от меня.
Я повернул голову.
Семилетний мальчик, что сидел по-соседству, был похож на меня. Что неудивительно, мы всё-таки братья. Не близнецы, но и схожих черт лица было довольно много.
— Никита? Тоже решил никуда не идти?
— Угу. Можно и так выразиться.
На лице мальчика возникла кривая, слегка злая ироничная улыбка, которую я видел у него впервые. Брат на моей памяти всегда был предельно искренним, и свои мысли предпочитал доносить до собеседника напрямую, не прибегая к игре в намёки.
— Ты родителей не видел? У меня из головы вылетел их график. Они работают сегодня?
Василий и Анастасия Саридоновы, папа и мама, старший слесарь и контролёр ОТК. Для проверки артефактов требовались совсем небольшие познания в магии, и у мамы они имелись — первый круг эфира давался ей абсолютно свободно.
Познакомились родители именно на работе, спустя некоторое время поженились, и уже тринадцать лет живут вместе, воспитывая двоих сыновей — меня и Никиту.
— Нет, они уже давно не работают. — Я вопросительно приподнял брови, а ухмылка на лице брата стала шире. — У них же отпуск. Бессрочный.
Я было напряг извилины, но вскоре сдался. Я не помнил, когда они на него вышли, толком ничего не понимал, да и не хотел понимать или вспоминать. Мне было хорошо, а остальное не имело никакого значения.
Так что я просто пожал плечами и хотел было снова уставиться ввысь — но тут слева раздался радостный собачий лай.
— Э, а Сару кто на улицу выпустил!.. Стоять! Сара, стоять!!!
Без толку — чёрная самка добермана стремительной торпедой пронеслась от соседнего дома, скрытого в туманной дымке, до детской площадки, играючи перемахивая через декоративный заборчик и в два прыжка добираясь до меня.
С сиденья я спрыгнул, иначе она бы меня просто снесла. Нет, она меня и так снесла, но хоть не вместе с качелями.
— Да хорош, хорош!.. — Мы с собакой валялись в снегу, и я со смехом пытался хоть как-то сопротивляться настойчивому облизыванию лица. — Сара, блин, чего разыгралась-то так!
— Просто она давно тебя не видела.
— Давно — это с утра?
Я кое-как смог сесть, но что-либо противопоставить безудержному веселью собаки было выше моих сил, поэтому приходилось терпеть хаотичное обслюнявливание всей поверхности головы.
— Давно — это давно, Марк. Мог бы и навещать нас хоть иногда, раз уж не ушёл вместе с на… Ау!
Брата прервал смачный хлопок, подозрительно напоминающий подзатыльник.
— Что языком хоть мелешь, идиотина?
— Пап, ну а чего он забыл-то всё?!
Отец появился позади брата неожиданно, по крайней мере для меня. Как всегда небритый, с зубочисткой в зубах, в тёмно-синем обляпанном рабочем комбинезоне и с выражением лица а-ля: «как же меня всё достало, и как мне только хватает сил терпеть чужую тупость».
— Не всё. А то, что забыл, помнить и не надо, ничего хорошего там нет. — Папа посмотрел на меня. — А ничего ты так, возмужал. Только вот это равнодушное безразличие из взгляда убери, нигилист ты мой семнадцатилетний.
Я непонимающе моргнул. И осознал, что мир стал немного ниже — а точнее, я немного выше, — брюки и рубашка сменились на форму Академии, а в правой ноге поселилась уже родная ноющая боль.
И вместе с осознанием пришло понимание. А затем мир вокруг стал потихоньку меняться: снег утрачивал белизну, заменяя её кровавой краснотой, пятиэтажки превращались в багровые костры, а лазурное небо закрывалось едким
