Антивоенные группировки состояли в основном из представителей интеллигенции, которые были больше заинтересованы в распространении своих академических идеалов, а не в обретении поддержки народа. В потоке всеобщего военного энтузиазма их храбрые попытки были бесплодными. В конце концов, они были «людьми возвышенной мысли», сиси, обладателями самосознания элитарного слоя общества.
Возможно, только благодаря их активным призывам противники войны смогли добраться до японского народа. В сентябре 1904 года в выпуске «Межо» поэтесса Ёсано Акико опубликовала поэму «Кими синитамо котон акарэ» («Не предлагай свою жизнь»). В поэме описывались несчастья, которые принесла война людям. Другая поэтесса, Оцука Наоко, опубликовала «Охиакудо модэ» («Молитва богам»), в которой сказала: «Если бы меня спросили, что для меня важней: мой муж или мое государство, я бы промолчала, опустив глаза»[53]. Но, несмотря на мощный эмоциональный призыв поэтов и антивоенных сил, они не могли оказать значительное влияние на общественное мнение.
Вопреки почти единодушному требованию продолжать войну, надежды, связанные с ней, у людей были различными. Одни хотели длительной войны с решающим исходом. Другие ожидали скорейшего окончания войны и — во что бы то ни стало — победы Японии.
Те, кто требовал длительной войны, верили в неукротимую военную мощь Японии. Прямые ультранационалисты, такие, как Томизу, восполняли недостаток информации страстностью. Казалось, в начале войны их было меньшинство, но по мере повторяющихся побед Японии на поле боя их число увеличивалось. Постепенно люди начинали верить, что чем значительней будет победа Японии, тем большие преимущества она получит, поэтому народ желал развития войны и полного покорения врага. Их вера укреплялась, а требования к плодам победы возрастали по мере неожиданных успехов японских войск.
Сначала тех, кто ожидал скорого завершения войны, было большинство. В течение многих лет люди испытывали страх перед Россией. И сейчас этот страх был у многих на первом месте. Были и такие, как барон Сибусава, — члены делового сообщества, которые знали об ограниченности военных мощностей Японии и о том, что страна окажется в далеко не выгодном положении в случае затяжной войны. Поэтому они мечтали о быстром и удачном исходе войны. Они рассчитывали на то, что в случае значительной победы японских войск в Маньчжурии Россия запросит мира. Ожидали этого в январе 1905 года, после захвата Порт-Артура, и в марте того же года, когда Япония выиграла битву при Мукдене.
Когда выяснилось, что эти победы не заставили Россию просить мира, а уверенность в силах японской армии росла, разочарование постепенно начало уступать место шовинизму. Те, кто раньше мечтал о скором завершении войны, теперь хотели не только ее продолжения, но и расширения[54]. Это постепенное изменение во взглядах народа достигло кульминации в конце мая 1905 года, когда стало ясно, что даже после сокрушительной победы японского флота над Балтийским флотом России в Японском море Россия не собирается просить о мире. Итак, оставив надежду на скорое завершение войны и будучи ободренными успехами на фронте, японцы, устами своих средств массовой информации начали единодушно пропагандировать развитие и распространение военной кампании. Люди верили, что только решающая победа принесет результаты.
Японский народ не представлял, чтобы Япония предлагала мир России. Не допускал он и чтобы Япония просила о посредничестве другую страну. Поэтому Японии оставалось, по мнению собственного народа, только продолжать войну, несмотря на все беды, которые она несла за собой, до решительной победы над Россией. В порыве отчаянной решительности большая часть японцев потеряла способность реально смотреть на вещи.
ОТВЕТ НА ЛЮБЕЗНОСТЬ РУЗВЕЛЬТА
В сложившихся обстоятельствах принятие Японией предложения Рузвельта о посредничестве, о котором было объявлено 12 июня в Кампо, народ воспринял как гром среди ясного неба. Все газеты, за исключением «Токио нити-нити симбун» и правительственного органа «Кокумин симбун»[55], заявили, что не согласны на временное перемирие и что предложение Рузвельта преждевременно.
Не зная о подоплеке этого предложения, пресса заявляла, что так как решительной победы над Россией Япония не одержала, несмотря на успешный ход войны, то и добиться путем переговоров мирного соглашения, в котором были бы достигнуты все цели Японии, сейчас невозможно. Со временем народ одобрил решение правительства принять помощь Рузвельта. В конце концов, иного выхода не было.
Всеобщее внимание обратилось на предстоящие переговоры, исход которых, по мнению прессы, мог быть различным. К положительно настроенным относились «Кокумин симбун» и «Токио нити-нити симбун», которые оценили доброжелательность Рузвельта и рассчитывали на достижение соглашения о мире. Основываясь на личных качествах американского президента, они утверждали, что Рузвельт предложил посредничество, только когда уверился в выгодности мирных переговоров для Японии. Они также были убеждены, что переговоры устраивались по просьбе России. Ходили слухи, будто Рузвельт знал об условиях мира, которых хочет Россия, и, заключив, что они приемлемы для Японии, сообщил о них японскому правительству. Правительство же согласилось на мирные переговоры только после того, как одобрило эти условия — таково было мнение оптимистически настроенных газет.
Такие газеты, как «Тое Кэйзай симпо», «Токио Кэйзай заси», «Диди симпо» и «Асахи симбун», в свою очередь, утверждали, что предстоящие переговоры будут проводиться не по просьбе России, а по инициативе Рузвельта и осуществятся они на равных основаниях для обеих сторон. Поэтому они заключили, что сложившаяся военная ситуация не может обеспечить почетный мир Японии. Газета «Нихон» после возврата Японией полуострова Ляодун обвиняла страну в дипломатической слабости и сомневалась в хороших результатах будущих переговоров.
Больше всех не одобрял предложение Рузвельта профессор Томизу. В номере «Гаико дихо» за 10 июля он поместил статью под названием «Действительно ли пришло время для заключения мира?», в которой раскритиковал японское правительство, с такой готовностью принявшее предложение Рузвельта и согласившееся проводить переговоры в Америке. За эту статью его временно отстранили от должности в Токийском императорском университете[56].
В сущности, как пессимисты, так и оптимисты продемонстрировали представления, довольно далекие от реального хода войны.
Поскольку вопрос о мирных переговорах стал уже свершившимся фактом, в обществе началась подборка полномочных представителей и условий для заключения мира. Общество, озабоченное результатами предстоящих переговоров, требовало, чтобы в Портсмут отправился самый талантливый человек, а именно Ито Хиробуми. Однако Ито, не считая личных и политических причин, отказался ехать на том основании, что это противоречит желаниям императора. Беспокойство, связанное с переговорами, усилилось, когда главным уполномоченным назначили Комуру[57].
ТРЕБОВАНИЯ НАРОДА
После того как мирные переговоры стали реальностью, было высказано множество мнений об условиях мирного соглашения. Требования сильно расходились в деталях, но по меньшей мере в двух пунктах они были более-менее едины: во-первых, изначальная цель этой войны — обеспечить контроль Японии над Маньчжурией и Кореей; во-вторых, Россия должна выплатить Японии контрибуцию. Разные цифры указывались в качестве размеров контрибуции. Заявлялось, что требовать ее выплаты — право победителя. Эта война — всего лишь война за Японию. Россия, несущая полную ответственность за начало военных действий, должна, по крайней мере, возместить Японии все убытки и экономические потери. Без сомнения, огромная сумма, выплаченная Японии после войны с Китаем, убедила людей в том, что победителю всегда присуждается денежная компенсация. Другое обоснование требования компенсации заключалось в необходимости погашать иностранные займы и восстанавливать послевоенную экономику. Народ боялся, что, если мир будет заключен без возмещения убытков, высокие военные налоги не уменьшатся. Деловые круги опасались, что их экономическая деятельность, которая, начиная с середины войны, постепенно восстанавливалась, из-за недостатка капитала пойдет на спад. Более того, контрибуция требовалась для осуществления экономической экспансии в Корее и Маньчжурии.
Вот почему деловые сообщества придавали такое значение получению контрибуции. Сонода Кокити, бывший президент Монетного банка в Иокогаме, а теперь — президент «Юго Гинко», утверждал, что Россия должна выплатить Японии полтора миллиарда иен или даже больше. И хотя Японию удовлетворила бы передача в ее владение российских земель, Сонода заявил, что прежде всего необходимо получить достаточную компенсацию, даже если придется пожертвовать территориальными приобретениями. Икэда Кэнзо, президент «Дай Хуаку Гинко», чьи взгляды совпадали со взглядами Соноды, предложил запросить сумму в два миллиарда семьсот миллионов иен. Вообще, деловые круги считали, что выгодней получить крупную сумму без территориальной прибыли, чем небольшую сумму с некоторыми территориальными приобретениями. Обосновывая свои требования будущими потребностями послевоенной экономики, они предупреждали о последствиях соглашения, заключенного без достаточной компенсации.
