– Привяжите его к жерлу пушки! – приказал он и, пока они торопливо
выполняли его приказ, сказал, обратясь к остальным: – Отправляйтесь вкормовую рубку и приведите сюда испанских пленных. А ты, Дайк, беги наверх иприкажи поднять испанский флаг.Дон Диего, привязанный к жерлу пушки, неистово вращал глазами,проклиная капитана Блада. Руки испанца были заведены за спину и туго стянутыверевками, а ноги привязаны к станинам лафета. Даже бесстрашный человек,смело глядевший в лицо смерти, может ужаснуться, точно узнав, какой именносмертью ему придется умирать.На губах у испанца выступила пена, но он не переставал проклинать иоскорблять своего мучителя:
– Варвар! Дикарь! Проклятый еретик! Неужели ты не можешь прикончить
меня как-нибудь похристиански?Капитан Блад, не удостоив его даже словом, повернулся к шестнадцатизакованным в кандалы испанским пленникам, спешно согнанным в кают-компанию.Уже по пути сюда они слышали крики дона Диего, а сейчас с ужасомувидели, в каком положении он находится. Миловидный подросток с кожейоливкового цвета, выделявшийся среди пленников своим костюмом и манеройдержаться, рванулся вперед и крикнул:
– Отец!
Извиваясь в руках тех, кто с силой удерживал его, он призывал небо и адотвратить этот кошмар, а затем обратился к капитану с мольбой о милосердии,причем эта мольба в одно и то же время была и неистовой и жалобной. Взглянувна молодого испанца, капитан Блад с удовлетворением подумал, что отпрыскдона Диего в достаточной степени обладает чувством сыновней привязанности.Позже Блад признавался, что на мгновение его разум возмутился противвыработанного им жестокого плана. И для того чтобы прогнать это чувство, онвызвал в себе воспоминание о злодействах испанцев в Бриджтауне. Он припомнилпобледневшее личико Мэри Трэйл, когда она в ужасе спасалась от
насильника-головореза, которого он убил; он вспомнил и другие, не
поддающиеся описанию картины этого кошмарного дня, и это укрепило угасавшуюв нем твердость. Бесчувственные, кровожадные испанцы, со своим религиознымфанатизмом, не имели в себе даже искры той христианской веры, символ которойбыл водружен на мачте приближавшегося к ним корабля. Еще минуту назадмстительный и злобный дон Диего утверждал, будто господь бог благоволит ккатолической Испании. Ну что ж, дон Диего будет сурово наказан за этозаблуждение.Почувствовав, что твердость вернулась в его сердце, Блад приказал Оглузажечь фитиль и снять свинцовый фартук с запального отверстия пушки, к жерлукоторой был привязан дон Диего. И когда Эспиноса-младший разразился новымипроклятиями, перемешанными с мольбой, Блад круто повернулся к нему.
– Молчи! – гневно бросил он. – Молчи и слушай! Я вовсе не имею
намерения отправить твоего отца в ад, как он этого заслуживает. Я не хочуубивать его, понимаешь?Удивленный таким заявлением, сын дона Диего сразу же замолчал, икапитан Блад заговорил на том безупречном испанском языке, которым он такблестяще владел, к счастью как для дона Диего, так и для себя:
– Из-за подлого предательства твоего отца мы попали в тяжкое
положение. У нас есть все основания опасаться, что этот испанский корабльзахватит "Синко Льягас". И тогда нас ждет гибель. Так же как твой отецопознал флагманский корабль своего брата, так и его брат, конечно, уже узнал"Синко Льягас". Когда "Энкарнасион" приблизится к нам, то твой дядя поймет,что именно здесь произошло. Нас обстреляют или возьмут на абордаж. Твой отецзнал, что мы не в состоянии драться, потому что нас слишком мало, но мы несдадимся без боя, а будем драться! – Он положил руку на лафет пушки, ккоторой был привязан дон Диего. – Ты должен ясно представить себе одно: напервый же выстрел с "Энкарнасиона" ответит вот эта пушка. Надеюсь, ты понялменя?Дрожащий от страха Эспиноса-младший взглянул в беспощадные глаза Блада,и его оливковое лицо посерело.
– Понял ли я? – запинаясь, пробормотал юноша. – Но что я должен
понять? Если есть возможность избежать боя и я могу помочь вам, скажите мнеоб этом.
– Боя могло бы и не быть, если бы дон Диего де Эспиноса лично прибыл
на борт корабля своего брата и заверил его, что "Синко Льягас" по-прежнемупринадлежит Испании, как об этом свидетельствует его флаг, и что на бортукорабля все в порядке. Но дон Диего не может отправиться лично к брату, таккак он… занят другим делом. Ну, допустим, у него легкий приступ лихорадкии он вынужден оставаться в своей каюте. Как его сын ты можешь передать всеэто своему дяде и засвидетельствовать ему свое почтение. Ты поедешь с шестьюгребцами-испанцами, из которых сам отберешь наименее – болтливых, а я,знатный испанец, освобожденный вами на Барбадосе из английского плена, будусопровождать тебя. Если я вернусь живым и если ничто не помешает намбеспрепятственно отплыть отсюда, дон Диего останется жить, так же как и всевы. Но если случится какая-либо неприятность, то бой с нашей стороны, как яуже сказал, начнется выстрелом вот из этой пушки, и твой отец станет первойжертвой схватки.Он умолк. Из толпы его товарищей послышались возгласы одобрения, аиспанские пленники заволновались. Эспиноса-младший, тяжело дыша, ожидал, чтоотец даст ему какие-то указания, но дон Диего молчал. Видимо, мужествопокинуло его в этом жестоком испытании, и он предоставлял решение сыну, так
как, возможно, не рискнул советовать ему отвергнуть предложение Блада или,
по всей вероятности, посчитал для себя унизительным убеждать сынасогласиться с ним.
– Ну, хватит! – сказал Блад. – Теперь тебе все понятно. Что ты
скажешь?Дон Эстебан провел языком по сухим губам и дрожащей рукой вытер пот,выступивший у него на лбу. Он в отчаянии взглянул на отца, словно умоляя егосказать что-нибудь, но дон Диего продолжал молчать. Юноша всхлипнул, и изего горла вырвался звук, похожий на рыдание.
– Я… согласен, – ответил он наконец и повернулся к испанцам. – И
