Перепрыгивать на левый берег Ксант вчера не рискнул, лежал на своей любимой ветке и наслаждался, самым вежливым тоном отпуская довольно рискованные шуточки и тем выводя несчастного песика из себя. Довольно долго так наслаждался. Пока не заметил, что неудачливая утопленница плачет. Она старалась делать это как можно незаметнее, глотала слезы и запрокидывала голову, старательно моргая, чтобы они стекали по вискам, теряясь в светлой путанице волос. Но все равно настроение было испорчено. Вот же глупая дура! И что ей втемяшилось? Ксант ушел, не прощаясь.
Да что там, не ушел – сбежал. Даже в полноценный сквот сверзился, так хотелось отхлестать себя по бокам длинным хвостом.
С придушенным мявом вывернулся из мешающей одежды, злобной фурией пронесся по толстым широким веткам, распугивая птичью идиллию. Одна крылатая дура заполошно порхнула прямо из-под лап – прыгнул, но не поймал, да, впрочем, не особо и хотелось, и прыгнул-то так, от злости больше, мол, разлетались тут! Порядочным котам не пройти!
Поорал немного для порядка, подрал кору и таки хлестнул себя хвостом. Полноценного удара по бокам не получилось – все время под хвост попадались какие-то мелкие ветки. И почему-то от этого вдруг стало смешно.
Злость испарилась.
Он вернулся по веткам неторопливой уверенной пробежкой, все еще помякивая и делая хвостом непристойные жесты – но уже больше так, для порядка. Настоящая злость ушла. Надо же, как далеко шарахнуться успел, не на шутку достало, видать. Хорошо, что без майки, из шорт вывернуться несложно, а вот майку бы точно порвал, и хранительница Миурика, ставшая недавно младшей из Старших матерей, ни за что не дала бы новую – одежда драгоценна, ее выдают лишь взрослым, беречь умеющим. Не умеешь беречь – значит, не достоин, ходи голым, как в сквоте. Или сам себе делай кожаную. Как у охотниц. Они утверждают, что гордятся этими грубыми самодельными шмотками. Да только почему-то заядлые охотницы проводят большую часть жизни в сквоте – может, как раз потому, что в сквоте можно бегать голышом? Вряд ли им на самом деле нравится эта грубая и жесткая гадость – Ксант попробовал как-то и полдня не проносил, как стер себе все, что только мог. Нет уж!
Мрявкнув от неприятного воспоминания, Ксант передернулся всей кожей – так, что густая рыжая шерсть прошла волнами от ушей и до самого кончика хвоста, последний раз недовольно мотнувшегося из стороны в сторону. Спрыгнул с дерева, уже на земле вышел из сквота, торопливо натянул брошенные шорты. Огляделся – не видел ли кто?
Хоть в этом повезло – зрителей не наблюдалось. Никто не видел, как он только что самым постыдным образом потерял лицо, ушел в сквот не по собственной воле, свалился, как маленький.
Короче, не очень приятно вчера все кончилось.
А все она, чтоб ей, сучка эта!
И вот – явилась как ни в чем не бывало. Сидит себе, улыбается, болтает ногами над пропастью. Словно вовсе и не она тут вчера рыдала, кусая губы, вся из себя такая разнесчастная. Впрочем, пусть сидит себе. Она забавная. По-своему. Ну, вот кто, например, добровольно захочет вспоминать о собственном Испытании?..
– Вит говорит, что вообще ничего не помнит. Странно, он же меня даже старше, хотя и на чуть всего, но все время это подчеркивает. Я, мол, старший, а ты – так, мелочь пузатая. И вдруг – не помнит. Не понимаю. Я-то ведь помню, значит, и он должен! Правда, я плохо помню… Так, кусками все. Помню боль. Очень больно было, больно и страшно. Словно куда-то падаешь. Как в плохом сне. И нужно что-то сделать, а ты никак не можешь понять – что… Просто падаешь – и никак не можешь проснуться…
– Красиво говоришь. – Ксант передернул плечами, чувствуя, как кожу на спине стянуло ознобом, несмотря на жаркое солнце. – Похоже на начало «Поэмы…».
– Ну… да. Извини… Знаешь что? Я думаю, она как раз об этом. Об Испытаниях. И о том, что нам надо сделать, чтобы их выдержать.
– Вырастить крылья? – ехидный смешок замер на заледеневших губах. Откуда она знает? Откуда вообще кто-нибудь это может знать?!
– Извини, но мне кажется, что крылья – не на самом деле крылья. Это иносказание такое, загадка для нас. Мне, например, тогда казалось, что у меня в животе растет черная квазироза. Тонкий стебель тянется вверх, через грудь к горлу, распускает вокруг шипы, они рвут меня изнутри, потому-то и больно так… Но эта боль почти приятна, потому что под самым горлом уже появился черный бутон. И лепестки дрожат, разворачиваясь… А когда он раскроется – я всё узнаю и всё смогу сделать, как надо… Но Испытание кончилось раньше, чем я успела понять. Цветок так и не раскрылся. А ты? Извини, конечно, что я спрашиваю, но… Ты что-нибудь помнишь?
Она – песик. Просто песик. Маленький глупенький песик-девочка. Она, наверное, даже и не догадывается, насколько неприлично спрашивать о таком. И насколько невозможно на это ответить… Ксант пожал плечами, пытаясь выглядеть равнодушно-нейтральным и не топорщить шерсть на загривке. Но все-таки не удержался:
– Не знаю. Во всяком случае, я не помню ничего такого, из-за чего мне вдруг захотелось бы умереть.
– А я и не хотела. – Она снова улыбалась, склонив голову к плечу и поглядывая на него из-под светлой челки. – Я просто подумала – а вдруг, если я прыгну с этой ужасной скалы и как следует испугаюсь – всё получится? Ну, понимаешь, тот черный бутон… Это очень похоже на открытие сквота. Такое же легкое шевеление раскрывающихся лепестков под самым горлом… Вот я и подумала – а что, если это и есть цель Испытаний? Открытие лаза в новый сквот! Лучший! А мы малы, перепуганы и ничего не понимаем. Но теперь-то я взрослая и всё понимаю! Главное – суметь как следует испугаться. Первый раз – это всегда очень трудно, мы выросли и не помним про свой первый раз, но я видела, как мучаются малыши. И ты тоже, наверное, видел, да? Но если напугать – то всё намного проще! Срабатывает автопилот – оп, и ты уже на четвереньках! Ну что ты улыбаешься? Думаешь – глупости? А вот и нет! Все детские игры на страшилках почему основаны? Чтобы переход облегчить! И на Испытаниях нас именно поэтому так пугали! Не улыбайся, я же вижу, ты понимаешь. С нашими об этом невозможно говорить, они не понимают, а ты – понимаешь. Ну что ты молчишь?
Интересно, все сучки столько болтают – или это ему персонально так повезло? Не то чтобы ее нескончаемая трескотня особо раздражала, но какое-то время он всерьез обдумывал – а не вернуться ли на любимую ветку? Впрочем, лень победила.
Он неопределенно дернул ухом – думай что хочешь. То ли согласен, то ли нет, то ли просто муху прогнал.
– А ты хороший, – сказала она вдруг. – Вит не хотел меня одну пускать, он глупый и всего боится. Считает, что все коты – извращенцы, только об одном и думают. А ты меня и не трогал ни разу даже! Это потому, что я для тебя слишком старая, да? Если ты тоже с Последнего Испытания – то мы ведь односезонники, да? – Она хихикнула. – Почти однопометники. Наши парни предпочитают помоложе. Но я слышала, что у вас все наоборот, и коты очень любят старых женщин. Может, я как раз таки недостаточно старая для тебя?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
