Дэн, недолго думая, последовал к нему. Он звал именно его.
Глава 21
Глава 21
Часы показывают четыре утра.
Алекс сидит на полу душевой кабины, прямо как есть, в верхней одежде. Вода из лейки хлещет ледяная, словно прямиком из раскинувшегося рядом озера. Он замерз, но готов просидеть еще столько же.
Где-то час прошел с того момента, как Кэш сделала первый вдох, больше похожий на хрип, закашлялась кровью, а потом вновь затихла.
Сначала она была холодной, словно на коленях у него лежал кусок айсберга, потом начала гореть, прожигая, согревая его через промокшую одежду.
Каждый бессмертный проходит это — сначала он ощущает просто боль, потом, на несколько секунд его “окунают” в агонию, затем наступает смертельный холод и смерть. Воскрешение происходит по противоположному пути — сначала будет очень жарко, организм разгонит кровь и все процессы в нем до каких-то невиданных скоростей, пустит все ресурсы на восстановление поврежденных тканей, затем начнет остывать, замедляться, возвращаясь к обычному темпу и нормальной температуре тридцать шесть и шесть.
— Мне не надо было уезжать, прости меня.
Алекс отмыл ее от крови. Все эти часы он сидит и смотрит на ее напряженное лицо, не в силах отказать себе в том, чтобы перестать прикасаться к ней. Он несколько раз ловил себя на мысли, что все это в последний раз. Утром она быть может не станет слушать его. Имеет право между прочим. Он подвел ее. Алекс разозлится на ее упрямство, скажет что-нибудь резкое и она уйдет.
— Ничего не могу поделать с этой порывистостью. Внутри как будто что-то вспыхивает и не отпускает пока не прогорит до конца.
Он проводит по ее бровям, скользит на висок, заправляет несколько приставших к коже лица волосков ей за ухо. Алекс вновь обратил внимание на то, что она не носит сережек. Ей бы подошли сапфиры или лазуриты.
— Успокоившись, я твержу себе, что оно того не стоило, но разве это важно потом? Это всегда касается только тебя и никого больше. Мне кажется ты поняла это, Булочка.
Алекс запрокинул голову, закрывая глаза. Он не знает слышит ли она его, но все равно должен признаться и рассказать ей обо всем хотя бы для того, чтобы его наконец отпустило.
— Я вернулся слишком поздно.
Лекс скрипнул зубами. Он и сейчас видит это: Клейтон прижимает ее бедра к своим. Она улыбается ему, когда тот наклоняется, чтобы поцеловать ее.
— Позже, я нанял детективов, попросил об одолжении нужных людей из Интерпола и нашел тебя в Англии,
О чем он подумал тогда? Что ощутил?
В очередной раз, Лекс почувствовал себя обманутым и наивным дураком. Она так любила его, так упивалась горем, так переживала, что нашла замену спустя какую-то неделю. Ему словно влепили звонкую пощечину, а он, осознав это звонкое и обжигающее прикосновение, продолжал смотреть, как разбивают вдребезги хрусталь его светлых чувств и вновь возродившихся надежд.
Какая ирония, что этой заменой оказался его наставник!
Лекс даже спустя годы не нашел в себе сил и желания, чтобы возобновить общение с ним. Просто оборвал все контакты, не объясняя тому ничего. К чести Клейтона тот не стал допытываться и пытаться найти истину, просто принял все, как данность.
Детский поступок. Алекс прекрасно осознавал это, но что он мог сказать ему?
“Я не хочу иметь с тобой ничего общего, потому что ты т****л любовь всей моей жизни?!”
Девушка вдохнула полной грудью. Алекс потянулся к крану, дергая переключатель вниз.
— Мне надо было поговорить с тобой в Гриндевальде.
Он целует ее прохладные губы, ощущая приятный озноб. Эта женщина волнует его даже в таком состоянии, одним лишь фактом своего существования, осознанием, что в данной секунду она принадлежит только ему.
— Тогда бы не было Аскота. Наверное, мы были бы вместе, а может мне было бы уже наплевать на то, что происходит между тобой и Клейтоном, Кристофером, Дэном или с кем-нибудь еще.
Алекс и сейчас слышит эхо своих прошлых, таких злых, отравляющих душу мыслей:
“Хороша же любовь! Такая достойная женщина! Добрая, веселая, нежная, красивая и такая дрянь при этом!”
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты отъелась, — говорит он, поднимаясь со своей драгоценной ношей, — тебе не стоит злоупотреблять своими же шедеврами.
Он укладывает ее на кровать.
— Поверь мне, я перепробовал их все и нет в них ничего диетического!
Теперь самое сложное. Ему надо раздеть ее. Не во влечении дело, а в том, что стоит быть очень осторожным, не сломать ничего повторно и постараться сохранить вещи.
— Я скоро вернусь.
Плевать на одежду! Алекс спускается вниз, на кухню, чтобы взять ножницы. Он выдаст ей все, что нужно. В ее распоряжении целый шкаф, если она придет в себя до того, как он привезет что-нибудь из ее дома.
***
На пол летит мокрое покрывало, одеяло, полотенца, к ним же присоединяется впитавшая влагу подушка. Спальня превращается в склад вещей или в ристалище после великого боя подушками.
“Терпение и добродетель!” — говорит он про себя, хмурясь и улыбаясь при этом.
Ему ничего не стоило освободить от одежды ее. Кажется, что силы, энтузиазм и энергия закончились стоило только вспомнить о себе. Горячая вода не взбодрила, она лишила последних сил, заставила размякнуть согревшиеся мышцы, потребовала завалиться спать, отложить на потом оставшиеся на сегодняшний день заботы.
— Задала ты мне задачку, Булочка.
Алекс борется с желанием притянуть ее к себе, уговаривает себя отправиться в соседнюю спальню. Напряженность последних дней дала знать о себе именно в эту минуту. Кажется, что все было как обычно, если только вычеркнуть из этого списка истерику Минди, поездку в Ванкувер и быстрый перелет в Чикаго, вертолетную площадку и бюрократическую волокиту.
— Пару часов, — говорит он себе, глядя в потолок.
****
Перед глазами встает ее машина. Он еще думает о том, что там был еще кто-то.
“Наверняка, я видел его! Здесь негде прятаться!”
Алекс еще думает о том, что нужно проверить запись видеорегистратора. Сознание заволакивает тьма.
***
Ему кажется, что он пришел в себя через пару минут. Комната залита первым утренним светом, насыщенным, красноватым, словно алый туман. Перед глазами еще кружит нарезка из кадров, мыслей, желаний, симпатичных видений.
— Алекс.
Его занимает совсем не это, а собственные ощущения — горячее тело женщины, что прижимается к нему сбоку, легкие прикосновения щекочут губы, чертят по подбородку, дотрагиваются до кадыка, вновь поднимаются к лицу, задевают мочку уха.
— Кэш?
Голос подвел его в ту же секунду, стоило ей придвинуться к нему. Мысли о сне пропали окончательно и бесповоротно стоило руке оказаться на ее пояснице, задеть пальцами резинку кружевных трусиков. Он пока раздевал ее, несколько раз спросил себя: куда она ездила в таком виде? Для кого наряжалась? Сейчас выходит, что крошечный треугольник кружева, шелка, атласных ремешков и тесемок предназначался для него.
— Я забыла какой ты.
Карие глаза исследуют его лицо. Темные волосы еще влажные, но уже рассыпаются по ее плечам и его груди темной волной, кругами и кольцами, чуть-чуть холодят кожу и тревожат воображение.
— И как? Изменился?
Думать о чем-то еще, поразмыслить над смыслом ее слов у Алекса не получается. Это удивительно! Терпение всегда значилось в списке его добродетелей. Но только не с ней — он сам признался в этом.
— Чуть-чуть. Стал колючим.
Горячая ладонь согревает скулы и щеку. Она тянется к его лицу, прикасаясь к губам, целует так нежно и едва уловимо. Это дезориентирует и сводит с ума.
Щелчок! А не пошли бы к черту, все эти разговоры и планы на это утро?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Алекс не знает чего он ждет. Наверное, этого. Он проводит ладонями по двум таким замечательным, идеальным и аппетитным полушариям, сжимает их и тянет на себя. Девушка смотрит на него сверху. Его завораживает ее темный взгляд.
— В остальном, — шепчет она ему в губы.
Он не дает ей договорить.
