задание. Вам начислено 15 очков основного уровня.
До стоек с оружием я успел быстрее, чем появившиеся от камня возрождения бандиты. Увидев меня, они остановились, а я воткнул меч в землю и не спеша, вытянул копье из трупа уже дважды убитого за сегодня противника. Взял со стойки круглый шлем с кольчугой закрывающей шею с затылком и надел на голову. Критический урон штука серьезная, если череп разобьют, то и двадцать тысяч здоровья не помогут. Толпа полуголых мужиков, но с оружием. Все были за третьим уровнем и имели инвентарь, а в нем, какое-никакое оружие и одежду. Я специально не спешил к камню. Надо дать толпе собраться и поверить в свои силы. Их много, а я один, но уровня не видят, сомнения есть, однако, есть и лидер за спиной в авторитет которого они верят и боятся его. Мне же нужно максимально быстро их перебить и занять камень, а там они уже будут без оружия и в шоке от возрождения. Царь горы епт. Жалости к этим шакалам у меня не было. Сколько в караване было мужиков? Точно не четыре. А эти падальщики скормили их каким-то тварям из класса нежити.
- Чего вы стоите! Вперед бараны! Он один! А-а-а! – заорал предводитель, вскинув дубину и добавив отстающим тумаков, побежал в атаку.
Следующая минута растянулась в череду кровавой карусели и непрерывных сообщений о нанесенном критическом уроне и полученных повреждениях. Копье сходу пробило самого первого и ретивого. Застряло, мотнув наколотого и еще не понявшего что он уже полутруп бандита, завалил бегущих за ним. Трещат разрядами молнии, улетая в гущу врагов. Крики боли и получившие разряд электричеством бандиты падают, мешая напиравшим сзади. Руки, ноги все, что попадало в завертевшийся кровавой жатвой двуручник, отлетают прочь. До этого у меня не было возможности проверить свои возросшие физические возможности, а теперь, я понял, что они несоизмеримо выше прежних. Дубина главаря распадается на две части и он, не успев удивиться, лишается полчерепа. Последними погибли Манс с караульным торчком. Горе сторож, попытался дать стрекача, но получив разряд молнии, упал на тропу, ведущую к камню. Ковыляя мимо из-за пробитой в бедре ноги, пришпилил бандита к земле трофейным мечом. Из многочисленных порезов и ушибов на теле убегает кровь, а с ней и здоровье. Активировал кольцо следопыта и когда добрался к камню, на теле ни одного ушиба или раны. Бесценный артефакт подарил мне дух.
К камню я успел, когда первые убитые во втором раунде, начали возрождаться. Это была не битва, а бойня. В предыдущей схватке они имели какие-то шансы, в этой же мясорубке, никаких шансов они уже не имели. В середине этого избиения пришло сообщение о повышении уровня. Последним погиб не главарь, как я ожидал, а Манс, успевший выругаться и кинуться на меня с голыми руками. Сначала я отрубил ему эти самые руки, а потом и голову. Вся площадка возрождения завалена трупами и частями тел. Двуручный фламберг оказался штукой страшной и безотказной, что ни удар, то труп или почти труп. Перед глазами стоит кровавая пелена, а руки подрагивают от усталости и вброшенного в кровь адреналина. Как бы не было тяжело, но впереди еще осталась работа и ее надо сделать до темноты, или все было зря и кровопийцы загоняют меня ночью как зайца. В своей победе над ними я был не уверен. Точный выстрел и критический урон до темноты не восстановятся. Пришлось немного напрячь память, вспоминая, где я последний раз убил Готли. Вспомнил, а голова оказалась неповрежденной, в отличие от туловища, вскрытого наискосок. Ведь я не удосужился узнать, какую именно голову надо отправлять по магической почте, недоработка, однако. Осмотрев себя, нашел несколько синяков, один порез на руке и изорванную в нескольких местах броню, всю залитую кровью. Для верности забрал голову Манса и еще двоих самых боевитых и уровневых бойцов Готли. Шагая по тропе, я осознал что устал, двуручник отлично поработал, но махать им в пылу драки это одно, а ощущать последствия, совсем другое. Так с четырьмя головами в одной руке и с фламбергом в другой я и подошел к клетке с невольниками. Они пытались разломать клетку, но не преуспели, только оторвали одну из перекладин. Увидев меня, они отошли в дальний конец загона и уставились с ужасом на залитого кровью незнакомца с четырьмя головами в руке.
- Главный кто? – спросил я и не узнал своего голоса, словно ворон прокаркал.
Но они поняли, вперед вышел мужик лет сорока пяти с залысинами и умным взглядом, в котором было меньше ужаса по сравнению с остальными. Скорее, вопрос и осторожность, а сказанное им это подтвердило.
- Я не главный, но в нашем обозе имел наибольшую часть товара. Константин Милош, извините, а вы нас не выпустите? А то, скоро ночь, а у Готли на магическом поводке было три вампира. Без его управления они будут еще опаснее и они уже знают наш запах и… Боюсь, мы не успеем далеко уйти. Моим товарищам по несчастью может и повезет возродиться в Хоране, а у меня осталась последняя жизнь. Чем быстрее вы нас выпустите, тем больше у нас шансов на выживание.
- Игрок? – спросил я, опуская меч на перекладины клетки, с треском разлетевшиеся напополам.
Искать ключ у крысеныша помершего в первый раз на обеденном перерыве, не было сил и желания.
- Нет, дедушка был игроком, а отец и я торговцы. Это имеет значение? – осторожно переступая через изломанные доски, спросил Милош.
- Теперь не имеет, - буркнул я, показал им на кучу под навесом и приказал: - Одевайтесь, можете взять оружие, но ты, как оденешься, подойди к котлу, задам несколько вопросов и свободен. А вы, как доберетесь до города, позовите капитана Немиса и сообщите ему, что Владимир Шилов ждет его здесь, для описи награбленного, все ясно? – последнее я сказал трем молчавшим все это время мужикам.
- Все сделаем, - подтвердил один из них и поспешил к куче вещей, среди которых наверняка лежало и их барахло.
На пути к котлу, убрал головы в инвентарь, сполоснул лицо и руки в бадье, что притащили покойные бандиты. Воткнул фламберг в землю возле печи и понял, что мне надо поесть, регенеративная способность медведя сожрала все, что я съел утром. Набрал в тарелку каши, взял ломоть хлеба, свежего хлеба, а не сухарь и присел на табурет повара. Каша была вкусной. Манс отменно готовил, гореть ему в аду сотни лет, а со свежим
