предупредить действие оппонента, выбирали правильную реакцию и безупречный момент ее исполнения.
Только в нашем поединке не было победителя. Кто бы ни успел сделать движение первым, а второй опередить на одно мгновение, проигрывают оба.
Я перевел взгляд на дорогу в поисках долгожданной бреши. Прорешка образовалась в двух секундах от нас, но ее было недостаточно для Альфы, тем более для меня. Когда я возвратил взгляд, мне представилось, что Альфа готовится воспользоваться ею. Какой-то неконтролируемый механизм вопреки разуму и природному рефлексу самозащиты толкнул меня на дорогу. Высоко подняв руку, чтобы лучше был виден, бросился к ней. Она увидела меня начинающего бег, еще раз взглянула на дорогу, громко жалобно всхлипнула. Я услышал ее прощение и прощание, и в тот же момент меня пронзила мысль – Альфа не имела намерений рисковать и бездумно бросаться в металлические волны-жернова и готова терпеливо ждать безопасного момента. Все ее приготовления предназначены только для того, чтобы предупредить мой рискованный маневр в случае, если окажусь настолько глуп, что не пойму умное и преданное животное. Однако мое открытие свершилось слишком поздно.
С невероятным ускорением Альфа бросилась ко мне. Она достигла середины дороги – пока я успел сделать два шага – не дав мне приблизиться к смертельной лавине.
На середине дороги траекторию ее бега переломила неопределенного цвета и неизвестной марки Грязная Легковушка. Альфа взлетела вверх, тремя лапами в сторону. Одна передняя переломилась и теперь болталась под прямым углом к туловищу, соединенная с ним обрывком шкуры. Грязная Легковушка, со скрежетом безуспешно пытавшаяся остановиться до удара, после … с облегчением набирает скорость и несется подальше от места бедствия, освобождая место на дороге и упавшую на бок Альфу для следующего за ней Красного Москвича. В отличие от Грязной Легковушки он не подбросил Альфу, а сам подпрыгнул сначала передним правым колесом, раскрошив грудную клетку моей подруги, сопровождая прыжок треском ее ломающихся ребер. Едва приземлившись, еще не выровняв траекторию, Красный Москвич подскочил во второй раз задним правым колесом. Послышался глухой звук ломающихся поясничных позвонков.
Красный Москвич не стал набирать скорость. Притормозил со скрипом и визгом. Остановился. Выпустил на дорогу негодующего водителя. Боковым зрением вижу, как тот осмотрел ушибы, нанесенные автомобилю Альфой, зло сверкнул в нашу сторону, вывалил изо рта неразличимые слова, плевком поставил за ними точку, вернулся к рулю и утренним хлопотам.
Следующая за Красным Москвичом Новенькая Победа оттенка слоновой кости успела остановиться до того, как Альфа забрызгала кровью зеркальную поверхность ее нарядного корпуса. Послышался визг тормозов, эстафетой передающийся в хвост образовавшегося скопища машин, возмущенно сигналящих клаксонами.
Я бросился к Альфе.
Новенькая Победа не может двигаться вперед – путь ей преграждают туловище Альфы и я. Не может подать назад – маневр не позволяют рассерженные автомобили, впритык выстроившиеся вслед за ней. Чтобы выбраться из пробки, им необходимо вырулить влево от Новенькой Победы, после чего откроются просторы свободы и скорости.
Объехать Новенькую Победу справа невозможно из-за ее близости к тротуару. Старый Москвич за спиной у Новенькой Победы все же навострился испытать судьбу и мастерство водителя, стараясь обогнуть препятствие справа, взобравшись правым колесом на пешеходный бордюр. Но его план неожиданно сорвался.
Девушка выбежала на дорогу. Развернувшись лицом к теряющим остатки терпения машинам на дороге, и спиной к нам с Альфой. Наклонившись вперед, выставила перед собой ладони, демонстрируя готовность отшвырнуть любой автомобиль, посмевший двинуться в ее сторону, давая тем временем мне возможность оттащить Альфу с проезжей части дороги на тротуар. Я не могу видеть выражения лица девушки, но слышу реакцию на него. Бросив взгляд в ее сторону, Старенький Москвич, готовый было оглушить улицу клаксонным воплем возмущения, испуганно промолчал.
Меня не истязают зияющие раны, из которых алыми струйками сочится кровь, глупо и бессмысленно, сквозь грязь и мерзость улицы. Меня не терзает некогда рыжая с серыми бликами шерстка, теперь почерневшая, с грядами слипшейся шкуры, пересекающими растерявшее былые могучие формы туловище. Меня мучают ее молчаливые вздрагивания – она все еще жива. Только смотрит мимо меня, не в силах направить ко мне ослабевший взгляд. Вспоминаю, что я все еще на середине улицы и каждую секунду какой-нибудь водитель-ас может добраться до нас колесами или передком.
Мне кажется, если я буду толкать Альфу, то причиню ей меньше страданий, чем, если буду тянуть. Одновременно стараюсь максимально увеличить площадь соприкосновения, чтобы уменьшить давление на ее тело. Это должно смягчить боль. Опускаюсь на колени в лужу крови. Кладу ладони Альфе на спину и начинаю медленно давить. Туловище не двигается, только слегка изгибается, и я чувствую собственным телом, какую адскую боль Альфа испытывает, но не издает ни звука, только временами вздрагивает. Мои ладони беспомощны сдвинуть ее, будто она прилипла к крови, которая в свою очередь намертво приклеилась к мостовой. Заменяю ладони предплечьем и локтями. Наклоняюсь еще ниже и упираюсь щекой в ее шерсть. Колени проскальзывают, и я животом распластываюсь в лужи крови, как в ванной. Кто-то из наблюдателей бросил на мостовую один кирпич, следом второй. Позже я понял, что кирпичи были вытащены из ограды садика, в некоторых местах развалившейся.
Кирпичи лежат со стороны тротуара. С их помощью мне придется не толкать, а тянуть Альфу. Упираюсь коленом в один кирпич – подошвой туфли в другой. Это дает мне опору. Пытаюсь ухватиться за шкуру, но она выскальзывает. Единственные части тела, за которые могу ухватиться, лапы. «Потерпи, милая!» – умоляю ее. Одна лапа значительно короче своей нормальной длины. Два обломка костей сложились параллельно под шкурой и выпирают сквозь нее обломанными остриями. Выбираю другую лапу. Тяну. Лапа неестественно легко вытягивается. Этот образ уже отравлял мой взгляд минуту назад, когда Грязная Легковушка подбросила Альфу над дорогой, а теперь обжигает жутким прикосновением – лапа присоединена к туловищу не костями, а обрывком шкуры. Как два несовместимых и неразлучных полюса скручены во мне брезгливость к изуродованному телу и патологическая потребность касаться, гладить лапу, облегчать боль Альфы, как когда-то она зализывала мои раны на школьном дворе.
Следующая лапа целехонька, но и за нее не могу тянуть. Слишком много крови на ней и на мне, и ни малейшего сцепления между нашими телами.
Останавливаюсь, вынужденный признать, что не могу сдвинуть Альфу с места. Не могу ей помочь. Ничего не могу…
Как мало я знаю о жизни и смерти. Как понять, завершила ли она последний прыжок через нестерпимую боль в пропасть спокойствия и небытия? Или в чудовищных муках застряла на вершине страданий?
«Господи, если ты
