деятельного участия в управлении государством, то можно думать, что его отсутствие мало было заметно в отношении к текущим делам администрации и законодательства.
Сначала Петр намеревался отправиться прежде всего в Вену, для заключения наступательного и оборонительного союза с императором, а затем поехать оттуда в Венецию, для изучения морского дела. Узнав, однако, в самом начале 1697 года о том, что заключение союза с императором уже состоялось, он переменил свой план и, оставляя Москву 10 марта, решился отправиться прежде в Голландию и Англию. На пути в Западную Европу нужно было миновать польские владения, потому что там происходили беспорядки по поводу выбора короля. Таким образом, Петр должен был ехать через шведские владения.
В Риге царь остался крайне недоволен оказанным ему приемом. Когда через три года началась Северная война, на этот эпизод было указано как на casus belli. В сущности, жалобы на рижского губернатора, Эриха Дальберга, не имели основания; он исполнял лишь свою обязанность.
В Лифляндии в то время был голод. Правительственные места не без труда поставляли необходимое для русского посольства число лошадей и экипажей. Вследствие этого, а также и по причине весенней распутицы путешествие совершалось медленно. Как кажется, русские путешественники не известили заблаговременно лифляндские власти о своем предстоящем приезде и о числе лиц, для которых нужно было держать наготове подводы[208].
Прием, оказанный в Риге русским послам, был довольно пышный и торжественный, но путешественникам приходилось платить дорого за все необходимое. Дальберг имел полное право и даже был обязан не показывать виду, что знает о пребывании царя в свите посольства, и поэтому не искал случая встретиться с Петром. К тому же у него не было ни малейшего повода к личному сближению с русскими дипломатами, так как посольство находилось в Лифляндии лишь проездом, не имея поручений вступить в какие-либо переговоры с представителями шведского правительства. Впрочем, Дальберг относился к русским путешественникам без всякой предупредительности, с некоторой холодностью, не забавлял их увеселениями, не устраивал фейерверков, парадов и проч.[209]
Происходили даже столкновения между путешественниками и городскими властями. Когда Петр в сопровождении некоторых лиц спустился однажды к берегу Двины для осмотра стоявших там на якорях голландских судов, шведские офицеры и солдаты не хотели пропустить его туда, потому что на пути к набережной царю приходилось проходить мимо крепости. Кроме того, некоторые лица из свиты послов – а между ними, быть может, и сам царь – попытались осмотреть, хоть издали, укрепления города и даже измерить глубину рвов, окружавших крепость. Шведская стража не хотела допустить этого. Дело дошло до объяснений между Дальбергом и Лефортом. Капитан Лильешерна, отправленный губернатором к Лефорту, составил впоследствии записку об этом эпизоде. В ней, между прочим, было сказано: «Я имел поручение от графа Дальберга просить от его имени извинения за то, что стража не хотела дозволить некоторым лицам, принадлежавшим к свите посольства, прогуливаться на валах и по контр-эскарпам крепости и, так как эти лица не хотели удалиться, была вынуждена настаивать на запрещении, грозя оружием. Господин первый посол принял эти объяснения очень благосклонно и возразил, что стража исполнила свой долг и действовала совершенно правильно; он обещал даже дать приказание, чтобы такого рода приключения не повторялись»[210].
Желание Петра, замечает Соловьев, осмотреть рижские укрепления не могло не возбудить подозрительности губернатора. Отец этого самого царя стоял с войском под Ригой, а сын без устали строит корабли и, вместо того чтобы сражаться с турками, предпринимает таинственное путешествие на Запад.
Из писем Петра к Виниусу видно, что царь, находясь в Риге, зорко наблюдал за всем, относившимся к вооружению и укреплению города. Он писал о числе солдат, составлявших гарнизон, и послал Ромодановскому образчики солдатских перевязей, бывших в употреблении в шведском войске[211].
Петр, как мы уже заметили, был недоволен своим пребыванием в Риге. «Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением, – писал он Виниусу, – здесь зело боятся и в город, в иные места, и с караулом не пускают, и мало приятны». Он припомнил нанесенное ему оскорбление через 12 лет потом, когда, осадив Ригу и там бросив в нее первые три бомбы, написал князю Меньшикову: «Тако Господь Бог сподобил нам видеть начало отмщения сему проклятому месту»[212].
Прожив в Риге неделю, Петр отправился в Курляндию и 10 апреля прибыл в Митаву. Герцог Фридрих Казимир принял русских путешественников с особенным радушием. Он когда-то, гораздо раньше, в Голландии, находился в близких, чуть не дружеских отношениях к Лефорту. Свидание бывших приятелей происходило при совершенно изменившихся обстоятельствах[213].
Петр был в гостях у герцога и герцогини, познакомился с разными частными лицами и беседовал с ними совершенно непринужденно… В письме одного современника, познакомившегося в Митаве с царем, говорится подробно о Лефорте и лицах, составлявших свиту посольства. «Царь, – сказано в этом любопытном источнике, – желает усовершенствовать свой народ и для этой цели предпринял путешествие»[214].
Во время своего трехнедельного пребывания в Митаве царь занимался, между прочим, плотничьей работой. До новейшего времени в Митаве показывали отесанное им бревно, имевшее 11 сажен длины[215].
В Либаве Петр впервые увидел Балтийское море. Едва ли он считал тогда вероятным, что через несколько лет значительная часть берегов этого моря сделается достоянием России. Не раз русские государи напрягали усилия занять эти берега. Старания Ивана IV и Алексея Михайловича оставались тщетными. При царе Борисе со стороны Польши было сделано московскому правительству предложение соорудить на Балтийском море общий польско-русский флот. В 1662 году московское правительство обратилось в Курляндию с вопросом, не можно ли будет завести строение русских кораблей в одной из курляндских гаваней? На он возразил: «Думаю, что пристойнее государю заводить корабли у Архангельска»[216].
Желая отправиться из Либавы водой в Кенигсберг, Петр по случаю неблагоприятной погоды должен был оставаться несколько дней в Либаве, где сошелся с некоторыми шкиперами, сиживал с ними в винном погребе, шутил и до излишества угощал их вином, выдавая себя за шкипера одного из московских судов, назначенных для каперства[217]. Из Либавы же Петр писал Виниусу: «Здесь я видел диковинку, что у нас называли ложью: у некоторого человека в аптеке сулемандра в склянице, в спирту, которого я вынимал и на руках держал; слово в слово таков, как пишут»[218].
В то время как посольство отправилось в Кенигсберг сухим путем, Петр сам поехал в Пиллау, а оттуда, для свидания с курфюрстом бранденбургским, в Кенигсберг.
Встреча Петра с Фридрихом III происходила, так сказать, накануне превращения бранденбургского курфюрста в прусского короля; немного позже последовало превращение московского царя во всероссийского императора. Пруссия и Россия, не имевшие важного значения в европейской системе государств в продолжение XVII века, сделались первоклассными державами в XVIII столетии. Поводом к сближению
