вытолкнуть к нам очередную волну. Я сняла обувь и прошла по кромке воды. Тёплая. Но меня всё равно била лёгкая дрожь. Я оглянулась. Катя тоже сняла обувь и подошла ко мне:
– Ничего, что от луны только серп виден? Сколько звёзд!
– Да, сегодня удивительно чистое небо! Сакатов говорит, что для того, чтобы просить прощения, совсем не важна ни фаза луны, ни место, ни время.
– Такие очевидные истины Алексей Александрович говорит, мы и так должны были их всегда знать!
– Мы их всегда и знали. Но забыли о них. А теперь нам о них напомнили.
Баба Нина зашла в воду, и встала на колени. Она прижала руки к груди и опустила голову. Рядом с ней опустилась её сестра. Катя встала рядом с Лидией Фёдоровной. Светлана Николаевна, подвела Дашу к ним, и та опустилась на колени рядом с бабой Нюрой, с другой стороны возле неё опустилась на колени Светлана Николаевна. Они так и стояли все в один ряд, а вода серебрилась рядом с ними, и казалось, что силуэты женщин скользили по воде, не касаясь её. И было в этом что-то торжественное, даже тихий шум реки стал другим, словно река прислушивалась к их мыслям, решая, открыть ли им свой заповедный мир.
Сначала все просто стояли, долго стояли. Но потом головы их будто поникли, а плечи стали у́же, съежились, и они сами стали меньше. У бабы Нюры задрожали плечи, она всё больше и больше наклонялась над водой. И вот громкое рыдание вырвалось из её груди, и пронеслось над рекой, как рухнувшая в воду лавина. Оно было как освобождение, эта выпущенная из груди тяжесть, которая сидела в ней все эти годы. Я встала на колени позади них и словно застыла, впустив в себя оцепенение, которое сковало моё сердце и всё моё тело.
Горько плакала Катя, наклонившись к плечу Лидии Фёдоровны. Та гладила рукой её голову, а другой рукой вытирала свои слёзы. Светлана Николаевна прижала к себе Дашу, которая опустила в воду руки и они обе плакали, а Даша дрожала, то ли от холода, то ли от страха.
Над рекой вдруг повисла тишина, на какое-то время оглушив нас своей тяжестью. Свет от луны стал ярче, и её отражение в воде застыло. Где–то на середине реки от воды пошёл синий свет, принеся с собой тёплый ветер. Рябь на воде сразу очертилась светлыми линиями, которые огибали нас, словно отделив границу между миром живых и неживых. Синий неясный свет плавно поплыл к нам, и та поверхность, откуда он уходил, становилась чёрной, как зловещая пропасть в небытие. В том месте, где собрался свет, вода приподнялась, словно скатываясь со спины гигантского кита. Потом из воды начали подниматься светлые фигуры, будто сотканные из тонких стеклянных нитей. Вода несла их к нам, и мы слышали, как ветер проходит сквозь них, создавая немыслимую музыку, похожую на плач. Пять светлых фигур. Они замерли в паре метров от нас. И мне показалось, что незримая преграда отделила бабу Нюру и пять этих силуэтов от всех остальных. За этой преградой была боль, которая не утихла с годами, не стала меньше, а стала только тяжелее. Я не знаю, говорили ли с ней светлые фигуры, или просто молчали, но плечи бабы Нюры всё так же сотрясали рыдания, которые мы больше не слышали, а голова её была так низко опущена, что я видела только её сгорбленную спину.
Вода вокруг меня стала ледяной, я опустила глаза, и увидела, как чёрный поток струится возле меня, захватывая всех нас в один большой круг. Чёрная вода была такая густая, словно в реку вылили самую чёрную краску на свете. Ещё это было похоже на то, как будто исчезает небо над нами вместе со всеми звёздами, которые больше не отражались в реке. И нас окружило безвременье. Мы стояли в нём, мы были открыты ему, и оно словно изучало нас, и от этого я перестала слышать своё сердце.
Баба Нюра зачерпнула обеими ладонями воду. Я услышала её голос, он будто прорвался сквозь густую тишину. Она сказала всего одно слово – «Простите». Слово вырвалось у неё как пленник, выпущенный на свободу после долгого заточения, или как птица, выпущенная птицеловом. Снова зазвучала музыка ветра, но теперь к грусти прибавилось ещё что-то, всего одна нота, но она снова запустила наши сердца.
Баба Нюра приблизила руки с зачерпнутой из реки водой к лицу и сделала глоток. От самой первой фигуры отделился светлый луч, словно рука, и дотронулся до головы бабы Нюры. В тот же миг схлынула вся чернота с воды, снова побежали по ней светлые блики, и звёзды радостно высыпались в реку. Всё пространство вокруг нас на короткий миг вспыхнуло светом, который разом пролился в реку, унося с собой светлые фигуры. Такое никогда не забудешь. Мы медленно возвращались в наш мир, чуть-чуть заглянув в тот, незнакомый и далёкий.
Я обернулась, позади меня стоял Сакатов. Он стоял с закрытыми глазами. Неужели он ничего не видел? Я встала и пошла к берегу, по пути тронув его за плечо. Катя и Лидия Фёдоровна помогли подняться бабе Нюре. Когда она повернулась, я была готова поклясться, что это не она! Заплаканные глаза, и выражение их было не озлобленно-недоверчивым, а беззащитно – горьким.
Все молчали, никто уходить с берега не спешил. Первой нарушила молчание Светлана Николаевна:
– Даша, покажи руку. Он всё ещё здесь. – Это она уже мне сказала.
Я подошла к Даше, и она протянула мне руку. Под кожей пульсировала тёмная тень.
– Он уйдёт. Верь мне. – Уверенно сказала я. Я и правда была в этом уверена. – Давайте всё оставим до утра. Может не всё сразу отступает, а постепенно.
– Да. – Светлана Николаевна прижала Дашу к себе и сказала – Странные какие были эти фигуры, безликие!
– Почему безликие? – Раздался голос бабы Нюры – Какими я их всегда помнила, такими и остались.
– Но нам они не показали свои лица. – Сказала я – Действительно, это странно.
– Ничего странного нет! – Ответил Сакатов – Они пришли к Анне Фёдоровне. Нас они, скорее всего, даже не видели.
– И что теперь нам делать? – Спросила Лидия Фёдоровна.
– Ничего, спать пойдём. Утро вечера мудренее.
– Даша, прости меня. И ты, Катя меня прости. И спасибо вам.
Я обернулась, говорила баба Нюра. Она подошла к лежащему на берегу бревну и села на него, тяжело дыша. Поправила на голове платок, стряхнула песок с
