Рецепт второй: чернуха из чернух. Провинция. Угрюмый ряд старух и брошенных детей; любой мужчина от пьянства и безделия опух. Живут в канавах, пьют любую дрянь, уже давно преодолевши грань, что отделяет скот от человека. И диалогов нет — сплошная брань. Я думаю, как это ни смешно, что это все гламурное кино: гламур ведь все доводит до абсурда — и сладкий крем, и всякое г…но. Увидевши такой гламурный трэш, которого у нас чем хочешь ешь, столичный житель, вечно недовольный, смутится и подумает: эге ж! За что же мне ругать мою Москву? Вот я ее проклятием зову, а ежели сравнить с такой картиной — я очень ничего себе живу! На фоне нищих дураков и дур, чей жалок рацион и облик хмур — мы тут же ощутим самодовольство!
А именно оно и есть гламур.
№ 11, ноябрь 2008 года
Наш кризис
Ну вот и все. Пока смотрел я хмуро на Родину в брильянтовом дыму — в который раз прошла пора гламура, причем никто не знает, почему. Коллег, друзей, да хоть жену спроси я — никто не скажет, в чем проклятый грех, за что опять наказана Россия (причем не так, как все, а больше всех). Не понимаю, как я ни кумекай, — ведь механизм на самом деле прост: за что американской ипотекой накрылся наш гламурный быстрый рост? Ведь мы же укрепляли вертикали, мы загребали всякую маржу, пугали всех — и оказались в кале (конкретнее, ребята, не скажу). И странно мне: российская культура всегда смотрела косо на гламур, но почему-то жалко мне гламура! К нему я даже чувствую лямур*. Я не хочу, бомонду потакая, строчить богатым оды без числа, — но жизнь была, какая-никакая. За это время как-то наросла. И клерков славить тоже неохота, они отнюдь не сделались святей, — но все-таки в стране работал кто-то? Надеялся пожить? Рожал детей? Не уподоблюсь дуракам и дурам, что радуются краху, как дитя: да, был гламур. И хрен бы с ним, с гламуром. Я поносил его полушутя. Порою я над ним смеялся дерзко, ругал за культ понтистой пустоты, но это же, товарищи, издержка! А кризис, если вдуматься, кранты. Я разбираюсь, братцы, не во многом, не знаю даже, есть он или нет, но чувствую, что под его предлогом нам сделают такой парад планет, таких напроизводят сокращений, таких запретов вновь нагромоздят, каких, боюсь, и самый злобный гений не выдумал бы, сочиняя ад. Был глянец, а теперь начнется Гойя. Уже мы знаем, жители Москвы: в Отчизне нашей самое плохое лишь худшим побеждается, увы. Преступность зла — но вряд ли хуже МУРа. Что власть, что массы — все не без клешней… Никто из умных не любил гламура, но кризис, разумеется, страшней. Я так смущен привычною картиной, родной, как подмосковный перегной, — когда не чем-нибудь, а гильотиной мы лечимся от боли головной! Для чувств пришла последняя проверка: я раньше был несдержан, даже груб, — а нынче чуть не лобызаю клерка, ходящего на фитнес или в клуб! Пусть ходит, ради Бога, я согласный. Пусть черпает из глянца ум и честь. Когда б его сменил хоть кто-то классный… Но разве кто-то классный нынче есть?
И вот что я скажу вам, не унизясь до слез по нашей глянцевой марже: устроимте себе гламурный кризис! Терять-то, братцы, нечего уже! Уделом всех иллюзий стала урна. Обмануты притом не только мы. Так встретим кризис бодро и гламурно, устроим общий пир среди чумы! Отважные, как ежики в тумане, не станем ныть! Еще мы не в гробу. Наденем униформу от Армани и выйдем на последнюю борьбу. Нажремся дружно. Каждый пусть накупит закусок, непомерных по цене. И кризис — так я думаю — отступит. Он должен отступить, поверьте мне. Воспрянет рубль, и всем вернут работу, и приподнимет голову страна — ведь если вы гламурны хоть на йоту, вы не должны бояться ни хрена! Пускай дрожит презренный иностранец, не верящий ни власти, ни себе, — а нас спасет любимый русский глянец: бессмертное презрение к судьбе. Промаршируем бодро и бравурно по улицам столицы, как один…
И коль умрем — так хоть умрем гламурно.
Но кажется, что все же победим.
№ 12, декабрь 2008 года
