– Мы об этом спросим нашего Никиту. Правда, так будет лучше?
Мими с досады топнула ножкой и отвернулась.
Все вместе пошли искать Никиту и нашли его у реки – он косил траву на лугу. Босой, в грубых штанах, с рубахой, закрученной на бёдрах, «самый лучший садовник» выглядел типичным крестьянином и на потомка знатного купца никак не походил. Он отбил поклоны барышням, проигнорировал Сержа и с достоинством пожал руку Стасу.
– Решил я вам, красавицы, накосить копёнку травы, чтоб вы могли поваляться на мягоньком, – сказал он. – Это вам не ваши диваны да перины! Я так скажу: чем к матушке-природе ближе, тем для здоровья лучше. Не правда ли сие, молодой кавалер?
– Правда, – улыбнулся Стас. Очень ему понравился этот Никита.
Садовник снял с бёдер мятую рубаху, вытер мокрое лицо и пожаловался:
– Совсем я взопрел, косючи. Передохну чуток, закончу рядок и пущу вас поваляться.
Стас без сожалений сбросил официальный сюртук, в котором как отправился утром встречать м-ра Кокса, так и промучился полдня, и протянул руку за косой. Никита засомневался:
– А управишься ли ты, барин, с инструментом сим? Это ведь тебе не патефон!
– Я, старик, не такой уж заядлый барин, – ответил ему Стас. Он прикинул на руке косу – она оказалась легче тех, какими ему приходилось работать в Плоскове, – и в несколько минут прошёл оставшийся «рядок». И, судя по довольным вскрикам садовника, прошёл достаточно профессионально – не потерял, знать, навык за годы, проведённые в дружине князя Ондрия. Там-то ему было не до косьбы.
Затем Никита сгрёб граблями траву и куда-то исчез, а Стасу пришлось пожертвовать сюртуком: он бросил его на копёнку, чтобы девушкам не пришлось пачкать о сырую траву платья. Пока усаживались, вернулся садовник, а за ним бежала целая толпа слуг: принесли низкий столик, баулы с напитками и закусками, буфетик с посудой и громадный зонт от солнца. Оказывается, наступило время ленча.
Слегка насытившись, перешли к пустому трёпу; с Мими был снят обет молчания, и она утомила всех рассказом, какие чувства пробудило в ней замечательное умение Станислава Фёдоровича косить траву. Она ухитрилась уместить сюда и природные стихии, и любовь к народу, и графа Толстого Льва, и трепет сердца. На Марину Стас тоже произвёл впечатление.
– В самом деле, князь, – спросила она, – где же вы обучились этой работе?
– Я, Марина Антоновна, некоторое время жил в деревне, – уклончиво ответил Стас. Вдаваться в подробности он не счёл нужным.
– А знаете, князь, мой папенька тоже умеет косить. Он в детстве жил ну просто как обычный крестьянин.
– Мне об этом известно, – ответил Стас, пребывая в сомнении: а читала ли она учебник истории, в котором биография её папеньки изложена превосходно?
– Да, да, как обычный крестьянин!
– А скажите, отчего вы меня зовёте князем? Ведь после Указа об уравнении сословий в правах дворянства как такового не существует?
– Ах, князь, я знаю, и мне это очень обидно. Ну что такого плохого, если бы благородные люди носили благородные звания?
Тяжёлый случай, подумал Стас. Вся страна знает, что детство Деникина прошло в беспросветной нужде, а дочка переживает, что отменили дворянские звания и привилегии! Сам-то он полагал, что высоким происхождением кичиться не следует, а даже надо скрывать его.
Тут девы принялись за десерт, и Стас, извинившись, отошёл по малой нужде. А когда возвращался, навстречу ему попался Никита, уже в сапогах и другой, нарядной рубахе, явно околачивавшийся здесь в надежде встретить «молодого кавалера». Он двинулся Стасу наперерез, улыбаясь и разводя руками:
– Хорошо вы косите, барин! А должен вам поведать, что и предок мой, знаменитый Аверкий Кириллов, царский садовник, хоть и был в больших чинах, тоже сам кашивал, и преизрядно. Не гнушался. Сие нам всем урок и наука!
Ну, Москва! – улыбнулся про себя Стас. Из пустого дела столько разговору. Небось если бы он, князь, из земли редиску выдернул, они бы сагу сложили.
Впрочем, к Никите у него был определённый интерес. Стас обнял его за плечи:
– А скажи-ка мне, друг Никита, что тебе известно про племянника Аверкия, Тимофея Кириллова?
– Про Тимофея-то? Много чего известно про Тимофея. Химик он был, Тимофей. Химик. Химичил всё. Но только он не Кириллов, нет. Он сводной сестры Акинфия был сын. – И Никита замолчал.
– Ну? – поторопил его Стас.
– А что? Больше ничего. Даже фамилии нет.
Стас просто рассвирепел:
– А говоришь, много известно! Ведь он женился на крестьянке, на Дарье из Плоскова! Что дальше-то с ними было?
– Так это и есть много; больше кто скажет? Он химичил, химичил, сварил мыло с травами. Хотели Тимофея сжечь за колдовство, он и пропал. Может, сожгли, может, в Польшу ушёл. Но вряд ли успел, стрельцы бузили – страх. Аверкия-то уходили до смерти, злодеи.
Как ни пытал его дальше Стас, ничего не добился. Старик и сам уже был не рад, что завёл толк про своего «предка Аверкия». С тем Стас и вернулся к Марине. Но с нею, вопреки ожиданиям, пустого трёпа больше не было. Юная девица устроила ему форменный экзамен: всю вторую половину дня они провели в разговорах об искусстве, съездили в Третьяковку, к директору, звонили в Петроград. А зачем всё это было надо, он понял не сразу. Вопросы-то она задавала незначительные и ответы получала поверхностные. Всё выглядело так, будто Марине позарез нужна консультация искусствоведа. Но к её услугам вся Академия художеств! Зачем ей он?!
Наконец прояснилось: Марина собиралась в Париж, открывать художественную выставку совместно с внучкой престарелого президента Французской республики. Та была серьёзной художницей, а Марина – может, и хороший ботаник, но искусствовед никакой. А ей не хотелось ехать с сонмом академиков, хотелось блеснуть самой, и для этого она желала иметь «домашнего» консультанта, никому не известного.
Стас честно сказал ей, что он просто хорошо учился по учебникам, опыта у него нет вовсе – разве что в изготовлении фресок – и на роль советчика он не годен.
– Посмотрим, – ответила загадочным тоном дочка Верховного.
Домой он вернулся поздно вечером. Отчима не было – задержался, видать, на банкете с м-ром Коксом. Зато матушка засыпала вопросами. Стас ужасно устал; он даже отказался от чая и просто повалился в кресло. Кратко сказал о встрече английского министра на вокзале, но потом оживился:
– Ты, оказывается, знакома с Деникиным? – спросил он.
– Да, мы встречались, – удивилась она. – А ты как узнал?
– А вот и я с ним встречался, – похвастался Стас. – И он мне поведал, что хорошо знал отца, и тебя тоже. Кручинился, что после гибели папы не уделял тебе должного внимания.
– Ах, Стасик, мне тогда ничьего внимания не было надо, – отмахнулась она. – Однако приятно, что Антон Иванович меня помнит.
Затем он в красках рассказал ей о прогулке с Мариной и намеченном на конец месяца плавании во Францию, и они обсудили всё это, но на протяжении всего разговора Стасу не давала почему-то покоя мысль об отце. Что-то было сказано сегодня о нём необычное…
– Расскажи мне про отца, – попросил он. – Антон Иванович вспомнил, что он возлагал на меня какие-то особые надежды.
– Да-да, ты знаешь… Вроде бы это естественно – когда у мужчины рождается сын, он… Но Фёдор действительно относился к тебе преувеличенно серьёзно. Он ведь служил, на фронте пропадал, хоть и штабной. А как приедет – только о тебе. Буквально ждал, что ты в два-три года осилишь грамоту. Я же над ним смеялась! – И она засмеялась, и тут же заплакала. Стас подошёл к ней, погладил по спине. Сказал тихо:
– Не плачь, дорогая моя.
Она вытерла глаза, виновато взглянула на сына:
– Я его очень любила… Понимаешь… И он тоже. А ты был наш, общий. Когда тебе исполнился годик, он принёс домой книгу, научную, сказал, для тебя. Я опять смеялась – рано такие книги, зачем они младенцу. А он говорит: ничего не рано, пусть будет. Ещё высказался так высокопарно, что мужчины нашего рода оставили свой след во всех эпохах. Она потом долго у нас была… Кто-то унёс…
– А что это была за книга, мама?
– Я пыталась её читать, но так и не поняла ничего… Что за книга? Николая Морозова книга. Это такой учёный. В те годы он был страшно популярен, на него только что не молились. Фёдор про него часто говорил, так образно… Сейчас вспомню. А, да! «Отгадчик тайн, поэт и звездочёт». Унёс её кто-то, жаль.
– Ты её название не помнишь?
– Ещё бы! «На границе неведомого» называлась, 1910 года. Такая обложка бумажная, синее небо, тучи, белые колонны, ветер и дождь.
Верховья Волги, 1351 год
Старый Кощей – дедок с виду такой, о каких говорят «сам с ноготок, борода с локоток», – появился на летней лесной полянке из ниоткуда, сразу твёрдо встав на ноги. В ту же секунду юнец лет тринадцати – пятнадцати грохнулся на спину в двух метрах от него. Оба были совершенно голы, но в окружающей природе не было ни одного существа, способного удивиться этому обстоятельству.
