В эти же дни случилась перепалка между Хакетом и Кощеем. Полковник, в отношениях с женщинами совсем не джентльмен, постоянно искал себе приключений, и однажды решил включить «сладкую осаду» в курс обучения Эдика. Тут-то старик и взъярился:
– I am really quite surprised at your behaviour,[33] – сказал он Хакету. – Ты служишь в темпоральной страже, а нарушаешь завет. Ходоку детей заводить нельзя! Сам, коли невтерпёж, гуляй, ты ходок не настоящий, но тянуть сего Эдика в деяния, рождению детей споспешествующие, да ещё и детей, о которых он знать не будет и обучить их правилам завета не сможет, я тебе не дам!
К удивлению Хакета, о. Мелехций поддержал Кощея:
– Полковник, – сказал он, – я буду вынужден доложить начальству, что вы провоцируете объект разработки к нарушению баланса сил.
– Ах чёрт! – стукнул полковник себя по лбу. – В самом деле! Но я же не знал, как они размножаются.
– Вот и я не знал, – усмехнулся о. Мелехций.
На битву они всё-таки опоздали, хоть и добыли в сутках езды от места сражения двух лошадок, и скакали во всю прыть, чтобы успеть к дубу Ми-Вуа близ поля ракитника между Жосленом и Плоэрмелем, – оставив своих «монахов» пить вино в местном кабачке. Они, строго говоря, успели, но только к самому концу, когда победители-французы уже вязали пленных. К счастью, вокруг собралась внушительная толпа фанатиков – крестьян, бродяг, ремесленников и слуг, сторонников и той, и другой стороны, собиравшихся пустить в ход колья и передраться между собой. Они-то и рассказали Хакету, что тут было.
Битву наметили как пеший поединок между маршалом Робером де Бомануаром с тридцатью французами с одной стороны и сэром Ричардом Бэмбро с тридцатью англичанами – с другой. Но если французов действительно было тридцать, то англичан приехало только семеро, а остальные оказались наёмниками из разных княжеств, да и сам сэр Бэмбро был бранденбуржцем.
Сначала дрались врукопашную, и так жестоко, что погибли четыре француза и два англичанина, включая самого Бэмбро. Объявили перерыв. Затем, когда бой возобновился, один из французов поступил неблагородно: сел на лошадь и наехал ею на англичан. Семеро из них упали, и этого оказалось достаточно: французы, едва не проигравшие сражение, накинулись на упавших и всех их перебили, а остальных взяли в плен.
Хакет был вне себя. Но ввязываться в одиночку в сечу с несколькими десятками разгорячённых победой французских рыцарей не стал. Он сорвал свой гнев тем, что разогнал ножнами меча всех их сторонников из числа черни. А потом они с Эдиком поехали прочь.
– Я ещё сюда приеду, – бурчал Хакет, трясясь в седле. – Тогда нас тут окажется уже двое, и эти мерзавцы увидят, каковы настоящие англичане.
– А из-за чего воюют Англия и Франция? – спросил Эдик. Он, конечно, читал про Столетнюю войну, но, глядя на эту «битву», перестал хоть что-то понимать.
– Эх, парень, – вздохнул полковник. – Где тут англичане? Ты же слышал, все эти вояки говорят по-французски. В нашем парламенте-то английский введут только через десять лет. Веришь ли, это война не Англии и Франции, а двух французских кланов, Плантагенетов и Капетингов. Они друг у друга воруют заложников, назначают выкупы – в общем, средневековый терроризм.
– Зачем же тебе ввязываться? – удивился Эдик.
– Из принципа! Раз англичан ещё нет, думаю, надо помочь им появиться. – И полковник, наподдав лошадке пятками по бокам, поскакал в Ренн. Эдик рванул за ним.
Только вечером о. Мелехций рассказал ему, как двести лет назад французские норманны захватили Англию и неплохо там устроились. Теперь выросло новое поколение французских дворян, и они тоже хотят получить земли в Англии. А «новые» англичане желают обеспечить себе безопасность, удержав Гасконь и присоединив Фландрию и Бретань. Разумеется, французские французы кричат на всех углах, будто английские французы хотят их ограбить!
– Английская нация, которая создаётся прямо сейчас, в этом веке, на наших глазах, – сказал о. Мелехций, – очень скоро даст человечеству высший образец культуры! И потом великая Британия понесёт свет цивилизации по всему миру…
В дверь вошёл полковник Хакет с огромным медным блюдом, на котором аппетитно дымился жареный гусь. За штанину его, жалобно завывая, цеплялся какой-то французский мальчишка: ему, наверное, тоже хотелось гуся.
– Друзья мои! – возгласил полковник. – Господь послал нам гуся на ужин.
И рявкнул на мальчишку:
– Да отстань ты, противный! Пшёл вон!
Пять лет спустя Эдик, уже повоевавший, поживший в гарнизонах, стоял рядом с Эдуардом, принцем Уэльским, которого друзья и враги называли Чёрным принцем. Победой закончилась тяжёлая битва, а успех её обеспечил план полковника Хакета.
Накануне битвы англичане осадили Раморантен, что южнее Орлеана. Но французы, имея значительный перевес в силах, сшибли осаду и вынудили англичан отступить к Пуатье. Командовал французскими войсками сам король Жан II Добрый.
Тут-то и подскакал к Чёрному принцу, растолкав свиту, полковник Хакет, с Эдиком за спиной.
– Сир! – гаркнул он. – Они думают, что нас мало. Пусть думают! Спрячьте почти всех, покажите ему маленький отряд, уговорите на перемирие.
– Что?! – закричал Чёрный принц. – Поступить против рыцарской чести? Отказаться от боя?
– Наоборот, сир! Мы будто бы побежим, они кинутся за нами, и тут-то спрятанные лучники ударят сбоку, а рыцари покончат с ними, выйдя в контратаку в лоб.
Принц прислушался к совету безвестного рыцаря, и результат превзошёл все ожидания: сам король французов, Жан Добрый, угодил ему в плен! Ох какой выкуп можно за него получить… А пока Эдуард, принц Уэльский, старший сын английского короля Эдуарда III, пригласил своего пленника за богатый стол, а рядом с собою посадил их – полковника Хакета и Эдика – и назвал их своими друзьями. Есть чем гордиться!
Хорошая карьера в британской армии была обеспечена им обоим.
Москва, 25 июля 1934 года
Первого соглядатая Стас заметил, едва выйдя из французского посольства на Николоямской.
С некоторых пор Франция, считавшаяся всё-таки дружественной России державой, вдруг взяла да и ужесточила правила въезда русских: недавние союзники отныне оформляли визы во Францию в своём посольстве. При этом сами французы, приезжая в Москву, визу получали прямо на Брестском вокзале, едва сойдя с поезда и затрачивая на это дело не более секунды своего драгоценного времени. Что касается англичан, те вообще ни в каких визах для поездок в Россию не нуждались.
Граждане же России теперь были вынуждены лично (!) являться во французское посольство и подавать прошение о выдаче визы. Визу ставили в паспорт спустя три-четыре дня после подачи прошения, а кому и неделю приходилось телефонировать в посольство и получать крайне нелюбезный ответ: «Pas encore!»[34]
И ладно бы только это!
В комнате, где принимали прошения о предоставлении визы, стояло шесть столов, и за каждым сидел человек в тёмно-синей униформе. Тот, напротив которого уселся Стас, имел нос размером с колокольню Ивана Великого и в целом туповатый вид. Рассмотрев документы Стаса, он вдруг на ломаном русском языке принялся расспрашивать его о цели визита в Париж.
Стас такого хамства совершенно не ожидал. Можно подумать, что он в эту поездку напрашивался. Очень ему надо ходить по посольствам и общаться с чурбанами в виц-мундирах! И не пошёл бы, если б не попросили. После его встречи с Мариной Деникиной порученец, очень красивый офицер, отвёз его в МИД; там быстро оформили бумаги и попросили для ускорения дела – до отъезда-то осталось чуть больше недели! – утром лично зайти в посольство, а они-де французов предупредят.
Забыли, что ли, предупредить?
Крайне удивлённый, он объяснил носатому про открытие выставки в Париже и про свою скромную роль советника-искусствоведа при дочери российского Верховного, которая вместе с внучкой их, французского, президента будет эту выставку открывать. Чиновник, по мнению Стаса, должен был отреагировать если не на магическое для каждого русского имя Верховного, то уж на своего-то президента – ну хоть как-то! Ничуть не бывало. В ответ на его тираду le bureaucrate достал из нагрудного кармана платок, обернул им свой носище и трубно высморкался.
– Когда ви… собирать возвращаться в Россия? – спросил он, завершив процедуру, которая неаппетитностью своей вполне могла отбить у иного слабонервного путешественника всякое желание посещать страну воинственных галлов.
– Не знаю… вероятно, сразу после закрытия выставки… – предположил Стас. – Что мне там ещё делать?
– Не иметь ли ви намерения остаться во Французской република на постоянно? – спросил чиновник, изучая содержимое своего носового платка.
– Я? – Стас даже не возмутился. – Monsieur, probablement, plaisente? Je comme si ne dois pas me plaindre de ma vie ici.[35]
