— Вот это да.
— Ты сейчас про лягушку?
— Прости.
Гурни закрыл глаза, стараясь справиться с досадой, что Мадлен не впечатлила его внезапная удача.
— В каком-то смысле мир искусства и есть одна большая дурка, — произнес он. — Зато у некоторых пациентов куча денег.
— Что именно он хочет купить за эти сто тысяч?
— Уникальный принт. Возьму портреты, которые ретушировал в том году, и как-нибудь обработаю, чтобы они отличались от тех, что в галерее.
— И он реально хочет за это заплатить?
— Со слов Сони, да. Возможно, он даже захочет купить несколько принтов, а не один. Итоговая сумма может оказаться семизначной.
— Семизначной? Больше миллиона?
— Да.
— Н-да, в этом… что-то есть.
Он нахмурился.
— Ты нарочно реагируешь так вяло?
— А как мне отреагировать?
— С любопытством? С радостью? С предположениями, куда потратить кучу денег?
Она сделала вид, что задумалась, а потом улыбнулась:
— Можно месяц пожить в Тоскане!
— Ты способна потратить там миллион долларов?..
— Какой-такой миллион?
— Я же сказал: семизначная сумма.
— Да, я расслышала. Но как-то не вижу причин этому верить.
— Соня никогда меня не обманывала. Коллекционера зовут Яй Йикинстил. В субботу я с ним встречаюсь.
— Где, в городе?
— Ты спрашиваешь таким тоном, словно мне забили стрелку на помойке.
— Что именно он коллекционирует?
— Понятия не имею. Какие-то арт-объекты, которые кажутся ему стоящими.
— И тебя нисколько не смущает, что он готов платить баснословные сотни тысяч за подретушированные рожи людских отбросов? Что он за человек?
— В субботу узнаю.
— Ты себя вообще слышишь?!
Тон, которым он ей ответил, устраивал его еще меньше, чем интонации Мадлен.
— Что тебя так беспокоит?
— Ты же человек-рентген, ты обожаешь всех и вся просвечивать насквозь.
— Не понимаю.
— Я тебя не узнаю! Ты вечно с жуткой скрупулезностью разглядываешь людей и явления на предмет малейших несостыковок. Но почему-то в этой истории, где несостыковка на несостыковке, тебя ничто не настораживает!
— Пока что мне просто интересно, с кем я имею дело. Послушаю, что расскажет сам Йикинстил.
— Логично, — произнесла она таким тоном, что было очевидно: с ее точки зрения, логикой и не пахнет. Затем она спросила: — Почему у него такое дурацкое имя?
— Йикинстил? Голландец, наверное.
Она усмехнулась.
— По-моему, это имя какого-то чудища из детской страшилки.
Глава 29
Среди пропавших без вести
Мадлен готовила на ужин пасту с креветками, а Гурни листал в подвале старые выпуски «Санди Таймс», припасенные для садовых нужд: какая-то из подруг Мадлен рассказала, что можно на грядках перекладывать слои удобрения газетами. Он надеялся найти выпуск, где была та развратная реклама с Джиллиан: там должны были значиться агентство и имя фотографа. Он уже собирался позвонить Эштону, чтобы уточнить, не помнит ли он их сам, когда обнаружил то, что искал. Фотография, по иронии, оказалась в выпуске, датированном днем смерти Джиллиан.
«Агентство „Карнала“, фото Алессандро». Гурни хотел переписать данные, но потом взял журнал наверх и положил на стол, где Мадлен уже расставляла тарелки. Помимо обозначения авторских прав на фотографии была еще одна строчка мелким, изящно небрежным шрифтом: «Уникальные дизайнерские ансамбли от $100,000».
— Что это? — с неприязнью спросила Мадлен.
— Реклама неадекватно дорогих шмоток. А также фотография жертвы.
— Жертвы?..
— Джиллиан Перри.
— Той самой невесты?
— Той самой.
Мадлен присмотрелась к снимку, на этот раз с любопытством.
— Обе девушки — это она, — объяснил Гурни, на что Мадлен нетерпеливо кивнула, как бы имея в виду, что это очевидно.
— И этим она зарабатывала на жизнь?
— Пока неизвестно. Может, это единичная фотосессия, а может, она часто снималась. Когда я увидел этот снимок у Эштона на стене, я так обалдел, что забыл спросить.
— У него это висит дома? Он овдовел и повесил в память о жене вот это?.. — она покачала головой.
— Эштон отзывается о Джиллиан в том же ключе, что и ее мать: она была уникально умна, невозможна в общении и буквально пронизана похотью. Что интересно, все это можно сказать и о расследовании. Все, с кем приходится иметь дело, либо гении, либо психи, либо… даже не знаю, как сказать. Представь: сосед Эштона, чья жена предположительно сбежала с убийцей, проводит время с игрушечными паровозиками под наряженной елкой. Не помню, когда я в последний раз был настолько ошарашен. Или взять след убийцы — собака шла по нему ровно до мачете в лесу, а дальше след прервался. Это на первый взгляд означает, что убийца прошел до этого места, а потом вернулся тем же путем в домик. Но там негде прятаться! Каждый раз, как мне кажется, будто я наконец что-то нащупал, выясняется, что моим домыслам нет никаких осязаемых подтверждений. Вариантов масса, один круче другого, но под ними — пустота.
— И какой из этого вывод?
— Нужно искать улики, свидетелей, которым можно верить… А пока все, что у меня есть, — это набор историй без доказательств. И чем история любопытнее, тем сильнее искушение принять ее за рабочую версию, начать мыслить предвзято, даже не замечая, что тебя просто увлек сюжетный потенциал. Ладно, давай поужинаем. Может, после еды я наконец что-то соображу.
Мадлен поставила на середину стола большую миску с паппарделле и креветками в томатно-чесночном соусе. Разложив все по тарелкам, она приправила еду базиликом, и они наконец сели ужинать.
Немного насытившись, Мадлен принялась задумчиво гонять креветку вилкой по тарелке.
— Как говорится, яблочко от яблони недалеко падает.
— М-м-м?
— У матери много общего с дочерью.
— В том смысле, что обе эксцентричные?
— Можно и так сказать.
Мадлен еще с минуту помучила креветку, а потом спросила:
— Ты уверен, что там не спрятаться?
— Где «там»?
— В домике.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне вспомнился какой-то старый фильм ужасов, где домовладелец прятался в специальных пустотах между стенами и наблюдал за жильцами сквозь крохотные смотровые отверстия.
Зазвонил городской телефон.
— Там всего три крохотные комнаты, — сказал Гурни, поднимаясь, чтобы взять трубку.
Она пожала плечами:
— Просто вспомнилось. Очень уж страшное было кино…
Гурни шагнул в кабинет и подхватил трубку на четвертом звонке.
— Детектив Гурни?.. — голос был женский и очень неуверенный.
— Да. С кем я говорю? — В трубке раздалось нерешительное сопение. — Алло?
— Я тут. Наверное, я зря звоню… Но я хочу вам кое-что рассказать.
— Представьтесь, пожалуйста.
Помедлив, голос ответил:
— Саванна Листон.
— Очень приятно. Чем могу помочь?
— Вы знаете, кто я?
— Откуда я могу вас знать?
— Просто я думала, вдруг он меня упоминал…
— Простите, вы о ком?
— Доктор Эштон. Я его ассистентка. Одна из.
— Ясно.
— Вот поэтому я и звоню. То есть поэтому не надо было звонить, но… вы же частный детектив, да?
— Саванна, что толкнуло вас мне позвонить?
— Сейчас скажу. Только вы никому не передавайте, ладно? А то меня уволят.
— Если вы не собираетесь кому-нибудь навредить, я даже юридически не обязан никому разглашать содержание нашего разговора.
Эта бессмысленная фраза, которую он за свою карьеру произносил несколько сотен раз, почему-то ее успокоила.
— Хорошо. В общем, мне это кажется важным. Я слышала сегодня, как доктор Эштон говорил с вами по телефону. Вроде бы вы спрашивали насчет одноклассниц Джиллиан, а он сказал, что не может выдать их имена?
— Примерно так.
— А зачем вам имена?
— Извините, Саванна, этого я рассказать не могу. Но все же объясните, почему вы сочли важным мне позвонить.
— Я знаю два имени.
— Подруг Джиллиан?
— Да. Я тоже там училась, и мы иногда вместе тусили. Вот поэтому и звоню. Понимаете, происходит что-то странное… — ее голос задрожал, словно она собиралась заплакать.
— Что странное, Саванна?
— Эти подруги Джиллиан… они обе пропали сразу после выпускных.
— В каком смысле «пропали»?
— Поехали домой, но дома их так и не дождались. От них нет вестей с того самого лета. А еще… — она стала всхлипывать.
— Я вас слушаю, Саванна.
— Они обе говорили, что не прочь перепихнуться с Гектором Флоресом.
Глава 30
Модели Алессандро
Когда он повесил трубку, у него было с полдюжины полезных ответов на дюжину вопросов, а также имена двух одноклассниц Джиллиан и звон в ушах от многократно повторенной просьбы ничего не говорить Эштону.
