— А государя вы разве не желаете проинформировать о будущем в полном объеме?
— Николай Павлович, голубчик, скажите только честно, а вы уверены в том, что информация, в полном объеме полученная от нас государем, не станет через какое-то время известна недругам России?
Игнатьев задумался. Потом снова раскурил потухшую было сигару, посмотрел мне в глаза и со вздохом произнес:
— Нет, Александр Васильевич, я в этом не уверен…
— Тогда, Николай Павлович, нам крайне необходимо встретиться с цесаревичем.
Игнатьев встал, отряхнул с сюртука табачный пепел и ровным твердым голосом сказал мне:
— Александр Васильевич, я обещаю представить вас цесаревичу в самое ближайшее время. Только подскажите, как вас лучше отрекомендовать ему.
— Николай Павлович, нам хорошо известна страсть Александра Александровича к коллекционированию. В конце своего царствования он передаст все купленные им картины и предметы антиквариата специально созданному в Санкт-Петербурге музею, получившему имя монарха. Этот музей существует и в XXI веке, правда, называется он теперь «Русским музеем».
Предложите цесаревичу встретиться с одним французским антикваром, только что прибывшим из Стамбула, который готов предложить ему весьма любопытные предметы старины из султанского Сераля. Этим антикваром буду я. Будьте покойны — что предложить Александру Александровичу, мы найдем…
День Д+2, 7 июня 1877 года, утро, дворец Долмабахче.
Комендант Константинополя поручик Дмитрий Иванович Никитин.
Понадобились без малого сутки, чтобы остановить в городе вакханалию грабежей и погромов. Сколько при этом было расстреляно пойманных на месте преступления мародеров и насильников, я не могу сказать точно. Знаю только, что их было много. Греческие патрули с разбойниками особо не церемонились. Морские пехотинцы наших гостей из будущего — тоже. По ночам в Константинополе гремели выстрелы. Иногда были слышны разрывы ручных гранат и очереди автоматов и пулеметов. Это означало, что за наведение порядка взялись морпехи. В конце концов поняв, что дальнейшие походы за добычей с большей долей вероятности закончатся смертью для самих добытчиков, грабители попритихли, и можно было заняться нашими насущными делами.
И вот я снова сижу за столом со своим ангелом-хранителем, старшим лейтенантом Бесоевым. Перед ним лежит очень полезная и умная штука, именуемая «ноутбуком». Пальцы Бесоева быстро и легко порхают по кнопкам и клавишам этого прибора, а сам он мурлыкает себе под нос песню: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся российская земля», — красивая песня.
Тем временем на плоской светящейся поверхности бегут буквы и строчки, иногда появляются чьи-то фотографии, схемы и карты местности.
Наконец оторвавшись от ноутбука, Николай Арсентьевич с улыбкой посмотрел на меня, подмигнул и сделал несколько пометок в лежащем на столе блокноте удивительным пером, которое называется у потомков «шариковой ручкой». У меня тоже есть такая — подарок капитана Тамбовцева. Писать ею одно удовольствие — не надо никаких чернил, перо само бежит по бумаге, и не боишься, что оставишь на листе кляксу.
— Итак, Дмитрий Иванович, — сказал мне Бесоев, — начнем вторую фигуру Марлезонского балета.
Увидев мое недоуменное лицо, он пояснил:
— Это у нас присказка такая. «Трех мушкетеров» господина Дюма помните? Так вот, там был такой балет. А сказка-то будет у нас впереди.
Наша задача на ближайшее время — нейтрализация вражеской агентуры. Те бандиты, которых уже вторые сутки отстреливают наши морпехи и ваши греческие ополченцы — это обычные неорганизованные «работники ножа и топора, романтики с большой дороги». Но скоро вместо них появятся уже вполне организованные громилы, имеющие интерес скорее политический. Они будут всячески нам пакостить и провоцировать местный люд на мятеж против власти — то есть против вас, милейший Дмитрий Иванович, ну и, естественно, против нас.
Подобные вещи очень любят ребята с одного острова, славящегося непогодой и туманами. Но в игре против нас могут поучаствовать и любители вальсов и мазурок. Следовательно, в первую очередь надо обезвредить английскую и австрийскую агентуру.
— Николай Арсентьевич, — удивился я, — но как же мы узнаем — кто эти агенты и где они скрываются?
— Господин комендант, — голосом преподавателя гимназии, разговаривающего с недоумком-второгодником, наставительно сказал мне Бесоев, — грош нам цена в базарный день, если мы не сможем переиграть своего противника. Вы ведь и сами были разведчиком, так что как ловить своих бывших коллег по ремеслу, вы должны знать. Тем более что противник перешел на нелегальное положение неожиданно для себя, а местное население, даже турецкое, к Австрии и Англии не особо расположено. Не то что единоверные греки и славяне к России.
Прежде всего надо взять под наблюдение британское и австро-венгерское посольства. И решительно пресекать все контакты местных жителей с сотрудниками этих посольств. Сошлитесь на разгул бандитизма в городе, на невозможность обеспечить безопасность посольских чинов и их прислуги в случае их самостоятельного выхода за территорию дипломатического представительства.
Ну, а если кто в этом усомнится, разыграйте сцену нападения на таких храбрецов — со стрельбой холостыми патронами, криками и шумом. Напугайте их всех до икоты. Я знаю, что греки хорошие актеры — ведь именно они изобрели в античности театр.
— Ну, а если кто-то из них захочет выбраться из посольства тайком, скажем, ночью? — спросил я.
— Парочка любителей ночных прогулок может таинственно исчезнуть в лабиринтах старого города, — с кривой усмешкой отвечал добрейший Николай Арсентьевич, — а воды Золотого Рога со времен византийских базилевсов умеют хранить свои тайны. Милейший человек был император Юстиниан-строитель, но вот сколько подобных тайн ему пришлось похоронить, не знает никто.
А теперь вот что. Выловленный из вод Эгейского моря после уничтожения турецкой Средиземноморской эскадры британский матрос 1-го класса Теодор Смит, оказавшийся впоследствии польским шляхтичем Тадеушем Ковальским, поведал нам кое-что интересное. А именно то, что он направлен был в Стамбул британскими спецслужбами для организации диверсионных групп, которые должны были действовать в тылу русских войск. Сей пан Ковальский сообщил нам кое-что об адресах агентов английской разведки. Надо бы быстренько пробежаться по этим адресам. Глядишь, кое-кого из них и отловим. И, естественно, агентура… Не мне вас учить, как она важна в контрразведывательной деятельности.
Теперь насчет окончательного наведения порядка. Я бы назначил вашего замечательного друга Аристидиса Кириакоса начальником городской милиции. Он прекрасно знает людей, пользуется у них большим авторитетом и имеет огромный жизненный опыт в таких делах, хоть и с другой стороны. Про французского сыщика Видока и про русского жулика Ваньку-Каина слышали?
Я задумчиво кивнул:
— Действительно, если кто и способен помочь мне навести порядок в этом бедламе, так это мой старый приятель Аристидис Кириакос.
Тот же день, около полудня, район Галаты.
Прапорщик морской пехоты Виктор Павлович Егоров.
«Ни сна, ни отдыха измученной душе!» — эти слова оперного князя Игоря как нельзя лучше иллюстрируют мою сегодняшнюю службу. А ведь говорили, что в далеком прошлом у людей была спокойная и размеренная жизнь. Фигушки! Вранье все это! Приходится крутиться как белка в колесе, выкраивая час-полтора, чтобы хоть немного покемарить.
Вот и сейчас: только я собрался «придавить на массу» минуток так сто пятьдесят, как пришел старлей Бесоев с каким-то греком. И сказал: выспишься ты, раб божий Виктор, когда мы всех супостатов помножим на ноль. А пока — бери ноги в руки и отправляйся с уважаемым Андреасом туда, куда он покажет. И предстоит тебе, золотой-яхонтовый, повязать британского «агента 007», не Джеймса Бонда, естественно, а его предка, некоего Майкла Грина.
И уже серьезно говорит мне:
— Смотри, Палыч, хоть и не супермен этот Грин, но человек опытный, жизнью битый и оружием владеет исправно. Так что возьми-ка ты с собой спецсредства, да и броник одеть не забудь.
Успокоил, значит. Послушался я Бесоева, вооружился и экипировался по полной. Взял с собой парочку морпехов, и на «Тигре» вместе с Андреасом отправились задерживать британского шпиона.
Похоже, что грек-проводник уже успел познакомиться с нашей техникой. Во всяком случае в салоне на переднем сиденье он сидел достаточно уверенно, на поворотах и на колдобинах не вскрикивал и, в отличие от некоторых своих соотечественников, поминутно не поминал Господа Бога и Богородицу.
