Мать моя была высокой, стройной женщиной с круглым, почти белокожим лицом, добрыми карими глазами и копной густых волос. Говорила она не спеша, спокойным тоном и почти никогда не жаловалась на свою долю. Роль хозяйки дома не тяготила ее, она не сетовала на свою судьбу: готовила пищу, хлопотала по хозяйству, рожала и воспитывала детей. Она была довольна своим молчаливым, всеми уважаемым мужем. Смеялся он редко, но его нельзя было назвать угрюмым человеком, просто он проявлял сдержанность в выражении своих чувств. Я восхищался его силой, слава о которой гремела на весь квартал. Я гордился отцом и от этого чувствовал себя сильнее и увереннее, стремясь во всем походить на него. Я отчаяннее всех дрался во время потасовок, которые то и дело вспыхивали между ребятами нашего квартала и подростками соседних кварталов, особенно турецких.
В присутствии отца я держался скромно, с сыновней почтительностью. Когда он что-нибудь рассказывал, я с жадностью ловил каждое его слово и готов был часами слушать его истории. Он рассказывал о море, о работе в порту, о конфликтах рабочих с предпринимателями. Отец пользовался большим авторитетом, и, как правило, в спорах все прислушивались к его мнению.
В тот день, когда он проявил себя настоящим героем, спасая суда и баржи на реке, весь квартал гудел как улей. Портовые рабочие, докеры, моряки пришли к нам, чтобы поздравить его с победой над стихией. Они восхищались его храбростью, силой и смекалкой, снова и снова просили его описать все в подробностях. Отец нехотя соглашался и, немного поворчав, принимался рассказывать все с самого начала. В эти минуты я чувствовал себя на седьмом небе от счастья и мне начинало казаться, что я сам участвовал в событиях и прошел через все испытания, выдержав схватку с ураганом.
Когда отца арестовали после столкновений с турками, мать сильно горевала, но не проронила ни единой слезы. Он запретил ей обращаться за помощью к начальнику порта и попросил лишь приносить ему раз в неделю чистую одежду и немного еды. Прошло несколько месяцев, прежде чем мать разрешила мне сопровождать ее. За день до свидания она отправила меня в парикмахерскую постричься, потом искупала меня и дала чистую одежду. «Смотри не плачь при нем, — сказала она, — как ни горько тебе будет видеть его за решеткой, не показывай своей слабости, ты же мужчина. И скажи ему громко, чтобы слышали другие узники, что мы живем хорошо и ждем его возвращения. Ты все понял?» «Да, мама, — ответил я. — Я буду держать себя достойно, как подобает сыну Салеха Хаззума. Тебе не придется краснеть за меня».
В пятницу, в день посещения, мать надела свое самое нарядное платье. Она вытащила его из сундука и повесила на веревку, протянутую от одной стены к другой, чтобы проветрить его и разгладить. На первое свидание мама ходила в черном платье. Увидев ее, отец сердито закричал: «Ты что хоронишь меня раньше времени! Тюрьма не может унизить мужчину, который защищает свою честь и честь своего квартала. Ты должна ходить с высоко поднятой головой и не падать духом. Чтобы я больше никогда не видел тебя в черном! Надень свое лучшее платье и улыбнись мне, когда придешь навестить меня в следующий раз». Мать крепко запомнила наставления отца. Вернувшись из тюрьмы, она воспрянула духом и старалась не поддаваться своему горю. Были в городе люди, которые радовались нашему несчастью. Нашлись даже двое из нашего квартала, которые злорадствовали и злословили на наш счет. Мать намеренно громко повторила слова отца, стараясь, чтобы все вокруг слышали их. Она хотела, чтобы все знали, какой у нее муж и что он не боится властей. Моряки, портовые рабочие и многие жители квартала навещали отца в тюрьме, заходили и к матери, справлялись о ее самочувствии. Они считали своим долгом по-братски делиться с ней всем, что у них было, предлагали свою помощь и защиту. Дух братства, царивший в нашем квартале, помогал нам переносить все трудности. Так я впервые понял, что значит сражаться за общее дело, какую энергию вселяет в людей вера в то, что они защищают правое дело, борются за справедливость. Во имя свободы своего народа, на которую посягают оккупанты, человек готов отдать свою жизнь. Любовь арабов к своей родине зовет их на борьбу против турецкого господства. Мы видели цель, но путь к свободе нам был еще неясен, мы еще не познали вкуса свободной жизни, поэтому народные выступления в нашем квартале рождались стихийно.
В тот день, когда отец вышел из тюрьмы, все собрались в нашем доме, чтобы поздравить нашу семью. Моряки говорили о вещах, которые я плохо понимал. Отец рассказывал о тюремной жизни, о смелости и стойкости заключенных — мужчин нашего квартала. Тюрьма сплотила этих людей, они делили друг с другом последнюю лепешку и все как один давали отпор произволу тюремщиков. Вдруг отец сказал тоном, не терпящим возражений:
— Завтра спущусь в гавань, поищу работу. Нечего дома сидеть.
— Тебе бы отдохнуть немного… Несколько дней хотя бы… Мы поработаем за тебя, и у твоей семьи не будет ни в чем нужды, — предложил один из собравшихся моряков.
— Я знаю… За все, что вы сделали для моих близких, спасибо вам… Мы ведь братья. Квартал «Аш-Шарадык» знает, что такое дружба, все его мужчины такие, как вы… Но поймите, я изголодался по работе. Истосковался по морю. Как оно? Все такое же синее?
Моряк ответил:
— Море как море, что с ним станет… Только и оно в твое отсутствие чувствовало себя одиноко… Нам тоже не хватало тебя, Салех, очень не хватало.
— Я готов работать на любом судне кем угодно, лишь бы плавать. Работа в порту не по мне. Я соскучился по морю.
— Тебе подождать хотя бы конца зимы… Плавать хорошо летом…
— Какая мне разница, зимой или летом?
— Пережди хоть штормы…
— Я не страшусь их.
— Скажи лучше, что снова хочешь себя испытать, попробовать в деле…
— Не знаю… Море мне друг, во всяком случае, я так считаю…
— Нашел себе друга! Море человеку не товарищ…
— Я с тобой не согласен…
— Разве мы не такие же моряки, как и ты?
— Да, но кому нужна гавань, а кому — море…
— В гавани мы всегда найдем себе хлеб насущный…
— Я и не спорю, все это так, однако для моряка уйти в плавание — значит найти себя… Я хочу снова увидеть морские просторы, хочу стоять на носу корабля, летящего вперед под напором ветра, смотреть, как нос корабля вспенивает воду, а в небе над ним кружат чайки. Я снова хочу услышать, как моряки, отдыхая после трудной вахты, распевают песню «Ты рулевой всего морского флота, о капитан!». Хочу видеть, как на палубе собираются пассажиры. А закат! Что может сравниться с ним красотой! Сколько раз я вспоминал обо всем этом в тюрьме, чувствовал, что не успокоюсь, пока снова не увижу море.
