них какая-то нездоровая несовместимость характеров. Когда Лионель начинает высказывать Габриэлю, тот вспыхивает, а это опасно.
— Н-да уж, — погрустнела я. — Бедняга Гэб. Может, ты меня к нему приведёшь?
— Нет, дорогая. Для тебя это тоже слишком опасно. К тому же сейчас не время ещё больше будоражить твоих родителей.
— Ладно. Но ты ему предложи. Может, он будет рад пообщаться со мной? Я умею развеселить.
— Хорошо. А сейчас давай вернёмся к насущному. Что ты скажешь в своё оправдание, бунтарка?
Я тяжко вздохнула.
— В общем, было много всего, о чём не хотелось рассказывать маме. Она и так всё время нервная. А я уже взрослая и способна разобраться сама. Они с папой трясутся надо мной, потому что я у них одна. Мне, чёрт возьми, не нужен этот титул и герцогство в придачу!
— Я порой смотрю на тебя и вижу Домми, — улыбнулась Санта.
— Что, она тоже не хотела быть герцогиней?
— Она чуралась всего, навязанного папашей. И герцогства, и жениха, Амана этого.
Ага. Значит, я оскорбила маму с папой дважды: когда начала встречаться с Ромери, племянником Гвидо де Кальди, и когда пригрозила выйти замуж за Брендана, сына Амана де Грийе. Класс! А если серьёзно, то гадко.
— Я попрошу у неё прощения. И у папы тоже.
— Попросишь, конечно. Но я не поверю, что ты ограничишься одними словами, — глаза тёти Санты из человеческих стали демоническими, змеиными. Видимо, для устрашения. — Колись, что задумала? — было сказано не терпящим отказа тоном.
Ну, вот как так? Я не планировала ни с кем делиться своими планами, уж простите за тавтологию.
— Зелье плодородия, — пришлось сознаться.
Сначала губы тётушки расплылись в широченной белозубой улыбке, которая на её тёмной, словно подкопчённой, коже смотрелась прямо-таки ослепительной. Затем демоница расхохоталась. Весело, безудержно, с повизгиваниями и запрокидыванием головы назад.
Как-то не такой реакции я ожидала. Если бы при мне так хохотала чужая демоница, я была бы уже далеко от этого места. Но я-то знаю, что тётя Санта своя, родная. Не съест.
А вот Дарси у меня на коленях трясся крупной дрожью.
— Да что такого-то?
— Ты когда-нибудь задумывалась, почему именно я стала твоей наречённой матерью?
— Ну, вы же с мамой вроде как подруги с детства?
— Пф! Эвелин и Беатрис на тот момент были ей куда ближе.
— Тогда почему?
— Потому что на свадьбу я подарила им бутылку вина. Непростую, разумеется, — она заговорщицки посмотрела на меня. — Правильно думаешь.
— Да ладно? Ты опоила их зельем плодородия? — у меня отвисла нижняя челюсть.
— Вот поэтому я и являюсь твоей второй матерью.
— Ох… Значит, я продукт зелья… и меня заделали по пьяни?
— Зачем же так драматично? Или ты думаешь, что твои родители хранили целомудрие в браке? Я всего лишь помогла им получить прекрасного одарённого ребёнка.
«Перестаралась, по ходу», — подумала я, но вслух ответила другое:
— Блин, жалко мне их снова зельем опаивать…
— Ну, так во благо же.
— Ты на меня посмотри… Из-за меня они расставаться удумали.
— Уверяю тебя, Домми уже всё осознала. Поревела, посокрушалась над своей тяжкой судьбой, затем вспомнила себя в юности и запрягла меня мочить обидчиков.
— А что было в её юности?
— Я расскажу тебе, но это будет секрет. Хорошо?
— Обещаю.
— Когда твоей маме было двенадцать, про неё по всей империи ходили слухи, что принц Тернариэль совратил её. И в это реально верили все кому не лень.
— Ужас какой! — кажется, мой мир перевернулся. Ну, пошатнулся так точно. — Бедная мама! И бедный деда Терн…
— А потом, уже в академии, Лисс влюбился в неё, а ей нравилось, что она для него весь мир. Сама понимаешь, её отец сделал всё, чтобы разлучить голубков. Поэтому они встретились после почти пяти лет разлуки, когда Бортеус, твой кровный дед, уже умер. Его, кстати, отравил Терн.
Одни матюги вертятся на языке. Нормальных слов не осталось.
Оказывается, я НИЧЕГО не знала о своей семье. У нас не только с моим характером проблемы — у нас скелеты валятся из шкафов!
— Я в шоке… — не своим голосом просипела я.
— Ещё забыла добавить, что твою маму выгнали из пансиона благородных девиц за то, что она прирастила статуе святого громадный фаллос.
— Э… — говорю же, нет слов!
— Твоя мать та ещё богохульница, — рассмеялась тётя. — Так что она поймёт и твои тайны, и шалости. Но с де Кальди лучше не связывайся! В вообще: найди себе кого-нибудь из хорошей семьи.
— Угу…
— И можешь приступать к варке зелья плодородия.
— Зачем? Мама с папой ещё не помирились.
— Уверена, постель — лучшее место для примирения! — высказалась Санта и, помахав мне ручкой, исчезла в клубах своей тьмы.
* * *
Утомлённая переживаниями, я завалилась спать в обнимку с Дарси и Чики-чики, а во сне меня поджидал… нет, не принц, а какой-то бандюган в маске.
— Ты кто такая? — очень злобно, приперев меня в стенке и чуть придушив, спросил он.
— А ты кто? — просипела я.
— Отвечай!
— Кх-кх… — дала ему понять, что имеется стесняющее обстоятельство.
Руку с моей шеи убрали. Но я что ли дура называть своё имя? Какое бы придумать?
И почему-то первым на ум пришла кличка моего котопса. Видимо, из-за того, что я гладила и называла его по имени, когда засыпала.
— Дарси, — ответила громиле в маске.
Упс, кажется, моё поддельное имя ему не понравилось.
— Что? — взревел он медведем и навис надо мной всем своим двухметровым ростом и горой мускулов. — Откуда ты знаешь, мерзавка?
— Да как бы… меня так зовут… — пискнула я в ответ.
Что значит, откуда я знаю? Какой-то психованный бандит. Да уж, откуда мне знать кличку моего котопса? Наверное, потому что я так его назвала. Логично? — логично!
Странно… Может, громилу так зовут? Вряд ли. Это же как тыкнуть пальцем в небо. Не, не могла я так угадать. Не бывает таких совпадений!
Страшно, блин. Вроде осознаю, что всё это сон, но во сне у меня нет магических сил, и от этого как-то не ощущаю себя в безопасности.
Запоздало сообразила, что надо было назваться другим именем. Или придётся переназвать котопса. Иначе палевно. Вдруг этот чувак настоящий?
Моё колено как-то само дёрнулось вверх, но громила ловко ушёл от удара и ещё больше разозлился. Тренированный, зараза!
— Покажи лицо! Ну же? Кто ты? Почему ты преследуешь меня? — взревел этот псих.
Хоспади, ну и самомнение! Да сдался ты мне, невротик стероидный.
— Чувак, я тебя вообще не знаю. Чего ты пристал ко мне, а?
Незнакомец, чьё лицо, за исключением губ и подбородка, скрывала
