имя — Лидия де Фиабри.
Помимо нелегальной торговли запрещёнными веществами, наследная герцогиня прославилась беспорядочными амурными связями, взрывным характером и мстительной натурой. Поэтому автор этой статьи вынужден остаться инкогнито.»
— Дэниэл, а не попутал ли ты часом? — видимо, в моём взгляде читалась не только претензия, но и обещание больших проблем, поэтому Дэни выставил ладони в примирительном жесте:
— Честно: это не я. Распространителей в академии несколько, и никто не знает, кто и где печатает газету.
— Вот только не ври мне, что ты не распространяешь!
— Так раньше про тебя не писали…
Ух, как я зла!
Ясно-понятно, что писал некто, не любящий меня. Очень не любящий! Интересно, кому это я опять перешла путь-дороженьку?
Кто. Сука. Меня. Сдал?
Это точно не Ромери — тот скован клятвой. Точно не горе-зельевары, похитившие нас с Дэниэлом, — они тоже поклялись. Но кто-то, кому многое обо мне известно. Не исключено, что это семейство де Кальди решило мне так отомстить и попутно подзаработать, продавая чужую тайну.
Плохо. Лишь бы папуля это не прочитал.
— Брехня полная, — я вернула осквернённую плохими и откровенно бездарно написанными словами бумажку Дэни.
— Про беспорядочные связи согласен, — покивал Дэни. — А вот про родство с императрицей…
— Насколько широко распространяются листовки?
— Сама погляди, — и Дэниэл обвёл взглядом столовую.
М-да… Глаз — что цветов в поле — и все смотрят на меня.
Что ж, кто не умеет проигрывать, тому никогда не быть победителем.
Сегодняшнее поражение приму красиво — с достоинством и гордо поднятой головой.
Отпираться бесполезно. Меня рассекретили.
Я встала, достав из сумки свой любимый усилитель звука, и заявила на весь зал:
— Да, я герцогиня! Смотрите, любуйтесь, мне не жалко! — и села, довольная произведённым эффектом.
Народ быстренько отвернулся и застучал ложками.
Но радовалась я недолго: вечером побеседовать с ректором де Кастеляврестом прибыл папа… Злющий, радикально настроенный папа, которому отчего-то крайне не понравилась подпольная новостная листовка.
* * *
Каким-то чудом нас с Кэт забрали домой не полностью: в течение двух недель мы каждый день мотались в академию утром, учились, досрочно сдавали зачёты и экзамены, а вечером нас порталом забирал мой папа.
— Ох, даже не верится, что ты бросаешь меня! — надула прелестные губки Никки. — Надеюсь, мы пересечёмся хотя бы на летнем балу?
Мы обедали в столовой, но за царственным видом я прятала печаль. Ещё несколько дней, и двери академии навсегда закроются для меня.
— Если папа не посадит меня под арест, — ответила подруге как можно более бесстрастно.
Зато лицо Кэт, которая вечно замыкалась в себе в присутствии Никки, в полной мере отражало то, что чувствую я.
— Я вообще в шоке! — возмущённо воскликнула герцогиня де Брауцвиг и очаровательно тряхнула тугими тёмно-каштановыми кудряшками. — Я тебя не узнаю! Да ты же своими родаками вертишь, как тебе вздумается. Неужели на этот раз всё так мрачно?
— Разберусь, — я перевела взгляд на окно, за которым простиралось поле для тренировок с ярко-зелёной, но местами подпалённой и перекопанной травой. Тренировки губительны для газона. В учебно-назидательных целях его до сих пор не зачаровали, а запрягают провинившихся адептов восстанавливать газон в качестве наказания.
— Косячный выдался год, да? — на породистом личике Николетты отразилось нечто сродни жалости. А я терпеть не могу жалость! — Сначала Ромери, потом это…
Под «этим» она подразумевала упоминание в листовке о моих беспорядочных сексуальных связях. Несуществующих связях! Теперь в глазах любителей сплетен я порочная выскочка.
Н-да, бедный был мой папуля, когда это прочитал. Он бы поседел от такого, если бы уже не был седым (это уже мама постаралась, довела его, а мне характер достался от неё).
— Никки, отвянь, и без тебя тошно, — отмахнулась от подруги.
— Я всего лишь поддержать хотела! — мигом вспыхнула она. — Ну и варись в своём дерьме сама! — она встала и ушла, демонстративно оставив поднос с недоеденной едой на столе.
Если узнается, Никки получит штраф. Но я не из тех, кто носит чужие подносы. Борзеет — пусть сама и получает за это.
— Давай, я отнесу её поднос к сдаче? — предложила моя мягкосердечная Кэт.
— Не вздумай! — злобно сверкнула глазами я.
— Ладно… — она уткнулась в тарелку и принялась доедать.
Больше нас никто не отрывал от трапезы. Даже наплыва поклонников не было, потому что сначала все были шокированы моим раскрывшимся инкогнито, а потом я объявила на всю столовую, что одно поползновение ко мне — и ноги моей в стенах альма-матер не будет, не говоря уж о зельях. Адепты прониклись и не приставали, если не считать гор записочек под моей дверью.
Бумажульки с предложениями встретиться преследовали меня везде: в карманах, в капюшоне, в сумке, в голенище сапога… Даже в полотенце в душевой кто-то умудрился засунуть! И как только додумались?
Всю нежелательную корреспонденцию ждала одна участь: не удостоившись прочтения, сгинуть в огне у всех на глазах. Ибо общая гостиная с камином располагалась на первом этаже общежития.
Адепты видели, как их послания безжалостно сжигают, но всё равно бумажная напасть преследовала меня.
* * *
И вот в последний раз я услышала, как профессор де Грасс вызывает меня по громкой связи. Почему последний? Потому что голос её звучал нехарактерно ласково. Впервые!
Не то чтобы я любила садо-мазо, но… грустно осознавать, что её мягкий голос — к прощанию.
В её кабинете меня уже ждала чашечка очередного привезённого с другого конца света коллекционного чая… невкусного, чрезмерно крепкого, но отчего-то столь милого сердцу.
Я с трудом удержала слёзы.
— Что, невкусно?
— Невкусно. Но мне нравится, — ответила правду. Ведь мне действительно нравится. И этот мрачноватый кабинет с грузной мебелью, и чашечка из тонкого перламутрового фарфора, и этот кошмарный, с привкусом земли, чай, и, конечно же, сама профессор де Грасс.
— Девочка моя, я слышала, завтра у тебя последний экзамен? — поинтересовалась профессор.
И всё. Тут меня накрыло.
За исключением того рокового дня рождения в десять лет, не помню, чтобы я плакала прилюдно.
— Лидия, деточка, неужели ты думаешь, что я позволю загубить твой талант в стенах замка?
Удивительно, как ободряюще на меня действуют слова мадам Талисы де Грасс. Чудесная женщина!
— А? — я мгновенно прекратила саможаление и вся обратилась в слух.
— Я найду нужные слова, чтобы убедить твоих родителей в необходимости продолжать обучение.
— Правда?
— Но и тебе придётся помочь мне в этом.
— Что нужно делать?
— Убедить их, что тебя необходимо дисциплинировать. И наиболее благоприятным для укрощения твоего характера является лишь одно заведение…
— Почему вы упорно стараетесь запихнуть, — иного слова не подобрать, — меня в Северную академию?
Клянусь,
