— Оккультных, значит? — Гущин выхватил тот термин, который его заинтересовал больше других. — Колдовали, что ли? Ритуалы, жертвоприношения, черная месса, как сатанисты, да?
— Нет, не как сатанисты, как нацисты, те в дьявола не верили. Оккультные теории были лишь прикрытием политических целей — прихода к власти сначала путем проникновения членов «Туле» во властные структуры, а затем и военного вооруженного переворота.
— У молодежи название популярно, — сказал Гущин. — У нас вот музыканты, некая рок-группа «Туле».
— В поп-культуре, в кинематографе широко эксплуатируется этот образ как тайного черного ордена. Фильмы, видеоигры, дешевые фантастические романы, музыка — сейчас это своеобразный коммерческий бренд уже.
— А я вот такое название слышал: «Рейнские романтики»… Песня вроде… что это такое может быть — Рейнские романтики? — спросил Гущин.
— Тоже немецкое тайное общество, но лишь на уровне болтовни в салонах. «Туле» вдохновило немецкий нацизм, а у этих дальше разговоров о военном путче дело не пошло — богатые бездельники совершать государственные перевороты не способны, — отчеканила профессор Бем. — Это удел нижних армейских чинов. Опыт южноамериканских и африканских диктаторов это подтверждает.
— Так, хорошо, теперь ваше мнение о татуировках и вот об этом… это было на телах двух убитых женщин.
Профессор Бем углубилась в изучение снимков.
— Это не гальдраставы, — сказала она.
— Не что?
— Это новоизобретенные символы на основе готической идеографики и гальдраставов — скандинавских магических рун.
— Профессор, а можно совсем просто?
— Плоды творчества художников-графиков из СС, — ответила профессор Бем. — Их создали как графическую символику немецких фашистов. Вот этот знак, например, на этой татуировке — это так называемый символ непоколебимой веры.
Катя увидела на снимке крупным планом на обнаженном предплечье татуировку в форме трех скрещенных стержней. Средний стержень похож на копье. На снимке надпись — Дмитрий Момзен.
— Однако этот символ непоколебимой веры в изображении немецких фашистов выглядел вот так, — профессор начертила на бумаге ручкой тот же знак, но без «копья» в середине — просто три скрещенных стержня. — Вот такой знак в обязательном порядке в виде нашивки украшал форму всех членов СС от эсесмана до рейхсфюрера. Но на этой татуировке знак символа непоколебимой веры совмещен со знаком войны, непримиримости в сражении, символом бога Тора, — она нарисовала рядом знак в форме «копья». — Очень необычное сочетание… можно сделать вывод, что это уже постизобретенный современный символ на базе новоизобретенных фашистских. Сочетание веры и непримиримости.
— А вот тут что изображено? — Гущин указал на другой снимок.
Катя прочла надпись — Дмитрий Момзен, опять он же. И татуировка крупным планом та, что на спине между лопаток.
Катя почувствовала, как сердце ее замерло: тот же самый символ, что на трупах? Нет, тут как бы не ошибиться… татуировка в форме линии с обломанными загнутыми концами — левый смотрит косо вверх, правый — косо вниз. Это копия татуировки Родиона Шадрина. Только отличает ее одна деталь — небольшая разделительная полоска в самой середине.
— Это Вольфсангель, так называемый волчий капкан. Языческий оберег, защищающий своего хозяина. В средневековой геральдике обозначался как символ контроля — над злом, над оборотнями. Однако со времен Тридцатилетней войны у него иное значение — это знак произвола, полной свободы действий. Творю, что хочу…
— Творю, что хочу? — переспросил Гущин. — И если пожелаю, могу даже убить?
— Вроде того, — профессор Бем кивнула. — Один из вариантов начертания этой руны использовали голландские нацисты, он также являлся эмблемой добровольческой пехотной дивизии Ваффен СС, укомплектованной голландцами.
— Это тот же самый знак? — спросил Гущин, показывая на следующий снимок.
Катя прочла надпись — Олег Шашкин.
— Да, совершенно верно. Вольфсангель.
— А вот это?
На снимке, помеченном той же надписью «Олег Шашкин» — татуировка крупным планом на левом плече. В форме заглавной буквы И.
— Это знак товарищества, — сказала профессор Бем. — Берет свое название от названия метательного копья Get.
— Теперь вот это, что это за знак? Есть в нем смысл какой-нибудь?
Катя увидела на снимке татуировку Родиона Шадрина.
— Вы впервые спросили меня о смысле, — сказала профессор Бем.
— Потому что эту татуировку сделал психически больной человек. Аутист.
— Аутисты не психбольные, — возразила профессор Бем. — Конечно, это новоизобретенный символ на основе гальдрастава. Это иногда изображалось в сочетании с руной Онфер. После Первой мировой в Германии ее использовали ветераны войны.
— Но что она означает?
— Это символ самопожертвования.
— Самопожертвования?
— Да, но у нее и другое нацистское значение — это символ так называемых мучеников. Сторонников Гитлера, убитых полицией во время так называемого Пивного путча.
Гущин хмыкнул. Затем он выбрал два снимка крупным планом. Порезы на лицах Марины Терентьевой и Виктории Гриневой.
— Вот это меня интересует особо, профессор. Это убийца оставляет на телах жертв. Что это может быть за символ? По виду точно такой же, как тот, о котором вы только что говорили. Но он словно зеркальное отражение.
— Да, точно, как будто это зеркальное отражение руны, однако это совсем другой знак, — сказала профессор Бем. — Собственно говоря, это вообще не руна, это новоизобретенная графика нацистов. Такой знак носил, например, личный адъютант Гитлера.
— И что он значит?
— Это знак энтузиазма, — ответила профессор Бем. — Энтузиазма в самом широком смысле этого слова.
Глава 28
Спецоперация
На чердак Института физики атмосферы, расположенного в Пыжевском переулке, на лифте поднималась бригада «ремонтников, посланная компанией-провайдером для проверки линий сетевого подключения».
А полковник Гущин в это самое время объявил Кате подозрительно торжественным тоном:
— Ты ведь, кажется, посетить хотела этих из «Туле». Неймется тебе. Так вот, отправишься туда завтра, но не с утра, а в обед. Эти господа рано не встают. Кстати, кое-что захватишь с собой кроме своего шпионского диктофона.
— Мой диктофон не шпионский, я для статьи все записываю, — сказала Катя, внимательно слушая, что же старик Гущин брякнет дальше.
— Можешь спрашивать их о Родионе Шадрине как репортер. Больше ни о чем спрашивать не смей. И на татуировки, если они и там, в особняке, полуголыми бродят, не пялься, — Гущин хмыкнул. — Явишься сюда в розыск завтра к десяти, у нас тут все будет как раз готово, вся техника. Твоему шефу в Пресс-центр я позвоню, что рекрутирую тебя для спецоперации в помощь розыску. Гляди, еще медаль получишь.
— Может, меня даже это… — Катя всхлипнула, — наградят посмертно.
— С этим не шути, — Гущин сразу нахмурился. — Это очень серьезное дело. Мы не знаем, кто эти типы, за кого бы они там себя ни выдавали — за клуб исторический или за скинхедов. С ними ФСБ пролетело с прослушкой. А мы их в возможной причастности к серийным убийствам подозреваем. Так что отнесись с должным пониманием к поручению и ситуации.
— Федор Матвеевич, я все понимаю.
— Днем там ничего, магазин у них открыт армейский, народ толчется. Наши сотрудники тебя подстрахуют. Ты в их дворике оставишь маленький гостинец от нас, я завтра схему получу, где именно оставить. И ты будешь постоянно с нами на связи.
С этим многообещающим напутствием Катя отправилась домой. Надо ли говорить, что она просто сгорала, лопалась от любопытства — как оно все получится завтра и что еще старикан Гущин придумал?
На следующее утро она ровно в десять уже стучалась в дверь кабинета Гущина. В это утро она постаралась дома одеться, как одевается настоящий ушлый репортер «желтой прессы». В гардеробе она выбрала потертые прикольно рваные джинсы, в которых никогда не позволяла себе ходить в Главк, красные кеды, яркий топ цвета кармина с открытыми плечами и прорезями. Следовало выглядеть хиппово и сногсшибательно.
В понимании Кати без высоченных каблуков выглядеть сногсшибательно не получалось, она привыкла к шпилькам. Однако на спецоперацию следовало надевать только удобную обувь. Мало ли что может случиться…
В это утро она накрасила губы алой помадой и достала из шкафа свою гордость — сумку Lancel BB в форме восхитительного мешка из мягчайшей кожи в тон топа, увешанную разными прибамбасами, с широким «гитарным» ремнем в стиле незабвенной Брижит Бардо.
Глянув на себя в зеркало, Катя лишь вздохнула — хипповать так хипповать! И начало густо красить тушью свои длинные ресницы, а потом перед зеркалом захлопала ими как куколка Брижит — глуповато и кокетливо.
