— Ничего, Вик. Я сейчас что-нибудь придумаю.
— Прекрати изображать из себя, Андреев! Мы еще и не начинали, так что — кончай курить!
Бросил сигарету, подошел к ней вплотную, и, неожиданно подхватив за талию, усадил высоко на ящики. Строго поднес к её носу палец.
— Сиди, и не пытайся слезть! В лучшем случае порвешь штаны и поедешь домой с дыркой на заднице.
Достал из рюкзачка термос с кофе. Налил в крышку и дал ей. Вышел из отсека и огляделся. Мимо ехал погрузчик, остановил его.
— Кто здесь главный по этой картохе?
Водитель погрузчика достал Мальборо, закурил.
— А что?
Я дал ему три рубля, и сказал:
— Хочу его видеть.
— Через пять минут — он уехал.
Я стоял в воротах и слушал, как Лишова обзывает меня придурком и скотиной, сними меня, Андреев, когда подошел давешний огромный мужик.
— Чего хотел?
Я достал десятку.
— Я думаю, что мы здесь закончили.
Он посмотрел мне через плечо на Лишову, и улыбнулся.
— Четвертак, и вашему главному скажут, что вы молодцы.
Я достал четвертак, и отдал ему. Он спросил:
— Не заблудитесь?
Я подошел к Лишовой, и снял ее на землю. Ай, тутушечки!. Конечно же, для похода на овощебазу нужно надушиться Шанелью.
— Я домой, Виктория. Поехали?
— А где остальные? — спросила она, с минуту посверлив меня взглядом.
— Откуда я знаю? Хочешь, ищи.
Пока мы горели в труде, окончательно стемнело. Окружающий пейзаж угнетал даже меня. Поэтому я повернулся и пошел на выход. Ни секунды не сомневаясь, что она меня догонит. Так и вышло. Она догнала меня и пошла рядом. Из-под платка только виднелся злой красный нос, и раздавалось недовольное сопение.
Выйдя из проходной, она сказала, что автобус ходит раз в полчаса. Пожал плечами, и пошел на автостоянку, махнув рукой, чтоб шла за мной. Она молча пошла, только сопела еще недовольней. Потом слегка задрала бровь, когда я открыл перед ней дверь Жигулей.
— Куда тебя отвезти? — спросил я трогаясь.
— Мойка, шестьдесят два.
Кивнул, выворачивая на Софийскую. Погода снова испортилась. Хотя, она толком и не улучшалась. Начало сентября в Питере всегда противное. Зато в конце, обычно бывает несколько волшебных дней, просвечивающих солнцем сквозь желтые листья, еще не опавшие с берез. Наруливая по Бухарестской, я думал о том, что случится, когда Фред поймет, что не он меня, а я его использовал. А другой стороны, с чего это он поймет? Посмотрим, что там за Оскар. Достал сигареты. Спохватившись, посмотрел на неё. Она фыркнула, и отвернулась. Впрочем, кивнула. Благодарствуйте, барыня.
Я очень благодарен Суркову, что он не задает вопросов. Я бы отшутился. Но все равно… И нужно будет поговорить с мамой. По Бухарестской, мимо Волкова кладбища, выехал на Расстанную, пересек Лиговку, и выехал на Боровую. Вообще-то Лишова, похоже согрелась, и удивительно уютно молчит. Покосился на нее. Смотрит в окно, и водит пальцем по стеклу. Успокоилась, и ладно. По Загородному выехал на Дзержинского, и, достаточно быстро свернул на Мойку.
Остановился возле дома. Ничего так домишко. Открыл ей дверь. Она царственно вылезла, строго согласно кодексу — одна нога, другая нога, пауза полюбоваться…
— Спасибо что подвез, Андреев! Чаю я тебе, предлагать не буду!
— Не расстраивайся, Виктория. У меня дырявые носки. Специальные, для овощебаз. Так что — мудрое решение.
Фыркнула и скрылась в парадняке. Я достал сигарету, закурил и посмотрел на небо. Температура на улице — градусов семь, и дождь с ветром.
Сел в машину и поехал в Сестрорецк. Я понял, что меня подсознательно беспокоило уже с неделю.
Глава 37
В дачном домике на Пляжной улице не горел свет, и, на первый взгляд, отсутствовала жизнь. Не обращая внимания, загнал машину во двор. Вылез, подергал дверь. Заперто. Не поленился, достал монтировку и дверь отжал. Ключи торчали в замке изнутри. Проверил, закрывается ли дверь теперь. Закрывается. Ок.
Софья Игоревна безучастно сидела в кресле у окна. Внешне не реагируя на мой шум. Температура в щитовом домике была как на улице.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Подсознание — такая штука… Всю неделю, как испортилась погода, меня подспудно беспокоила какая-то посторонняя мыслишка. Пока я не вспомнил. В домике нет печки. И старуха там сидит в холоде. Договоренность была — как захолодает, она звонит, и я ее забираю. Телефон на соседней улице, в правлении кооператива. Но Софья Игоревна, похоже, решила помереть. Ничем иным её торжественную отстраненность объяснить было невозможно.
— Ну и как это понимать, Софья Игоревна? — я взял стул и уселся напротив нее. В комнате было темно, только свет от фонаря на улице освещал мизансцену. Я не нашел включатель возле притолоки, и не стал искать. Я был взбешен.
— Зачем ты приехал, Коля? — наконец изволила заговорить хозяйка. — Я бы тихо умерла, и всем стало бы легче. В ящике комода завещание. Оно от руки, но мою последнюю волю, наверное, уважат.
Я взял её за запястье. Пульс нормальный. Потрогал лоб — легкий жар в наличии. Уже простыла!
— Мерзкая, гадкая старуха! Мы уезжаем в город. Где документы?
— К чему это? От меня всем одно беспокойство…
— Вы еще должны задушенным голосом сказать мне: — «Ипполит, драгоценности я спрятала в стуле!» Ну, Софья Игоревна, ну взрослый же человек!
Я дернул ящик комода. Там, аккуратно сложенные в папку, лежали её документы. Пенсионная книжка, паспорт, какие-то справки и бумажки. Сунул в рюкзак.
У нее здесь есть что надеть. Понятно, что старое и неудобно. Но она заранее эту дурь спланировала! Ходить она почти не могла. Похоже, ещё и не ела. Одел в свою куртку, отнес и посадил в машину, на переднее сидение. Пристегнул ремнем, завел авто, и включил печку на полную. Замок пришлось немножко подбить, и он закрылся надежно.
Выезжая из Сестрорецка на Приморское шоссе, я спросил:
— У вас же здесь была помощница, Ирина, да?
— Она еще в августе сломала ногу. Коля, куда ты меня везешь? Зачем я тебе?
— Я хочу, что бы вы простудились на моих похоронах. И я это вам устрою. Вы давно не ели?
— Давно, — печально согласилась она. По ее лицу текли слезы.
На въезде в город мне махнул палкой гаишник. Вальяжно приблизился. Но, увидев седые волосы и гордый профиль старухи, махнул палкой, проезжай мол.
— Вот видите, Софья Игоревна. Когда вы в машине, я могу возить хоть революционные прокламации, никому до меня нет дела. А вы говорите…
Когда я внес её в квартиру, у меня образовалось множество дел. Уложил её на кровать. Бросил в кастрюлю курицу, купленную на Сенном рынке, и поставил вариться. Включил воду в ванной и заткнул пробку. Пока наливалась вода, позвонил Каверзневу. Одиннадцать часов, надеюсь не спит.
— Евгений Михайлович! Я тут привез Софью Игоревну. Она, похоже, захворала. Как бы не воспаление легких. Не поможете с врачом, и сиделкой? И вообще, — мне вдруг в голову пришла креативная мысль. — Не подъедете? А то я один не управлюсь.
Потом раздел, и помыл Софью Игоревну в ванной. Вернее, она сама помылась, я сидел рядом и присматривал. Когда я нес её в машину, почувствовал что — попахивает. О чем ей и сказал.
Потом отнес обратно на кровать, помог надеть сорочку, и укрыл одеялом. Тут раздался звонок. Это пришел Михалыч. Пока он разговаривал с хозяйкой, процедил бульон, и поставил чайник. Заварил заварочный чайник Дарджилинга. Напоил её бульоном. Оставил Каверзневу чай, в который плеснул коньяка, и пошел на кухню курить.
Налил себе рюмку. Черт, больше нельзя. Завтра ездить много. Мысль, пришедшая мне в голову, нравилась мне все больше и больше. Я даже уже не так злился. Хотя, я тут, понимаешь, оформляю себе загранпаспорт, а у меня, при невыясненных обстоятельствах, помирает вот эта родственница. И ОВИР, прослезившись, меня все же пропускает? Это не говоря про что и сколько мне наговорят в ментовке. И, по любому, будет мнение, что я старуху бросил помирать. Оно мне надо?
