Насколько мне известно, при обсуждении списка губкома на районных конференциях Москвина из списка губкома также не отводили»[515].
По более позднему (1927) свидетельству одного из делегатов XXII Ленинградской губернской конференции РКП(б) от Выборгской районной организации партии, на этой конференции «…выборгская делегация выражала мнение, противоположное настроениям зиновьевской группы»[516]. Когда Емельяну Ярославскому не давали слова для обозначения позиции ЦК и ЦКК РКП(б), Григорий Зиновьев «…вынужден был прийти к нашей делегации, и мы поставили ему вопрос такого порядка: “Мы чувствуем, что вы ведете спор с Московской организацией, в чем дело? Какие у вас разногласия с Центральным Комитетом?”»[517] Зиновьев ответил: «У нас принципиальных разногласий нет, есть отдельные недоговоренности; видите ли, т. Каменев отодвинут от партийной работы, возможно, что и меня скоро ототрут»[518] и т. д. Выборжцы не смогли скрыть своего удивления: «Что же, на этой основе разве может быть недоговоренность?» Григорий Евсеевич сказал осторожно: «По этим вопросам, думается, можно договориться»[519].
Как только в Ленинграде «ясно обозначились»[520] разногласия между зиновьевцами и сторонниками сталинско-бухаринского большинства ЦК, генсек настоял на узком совещании цекистов на дозволении будущей Новой оппозиции организационно оформиться. Этот трюк И.В. Сталин взял на вооружение из арсенала царской охранки, которая вначале любовно подкидывала информацию очередной террористической организации, а потом триумфально с нею разделывалась. В.В. Куйбышев вспоминал позднее «разговор с т. Сталиным и другими членами большинства ЦК», состоявшийся, когда стал известен «ход перевыборов в Ленинграде» и определился «характер губернской конференции». Была выдвинута идея о необходимости направления в город на Неве «некоторых членов ЦК» и самого Куйбышева как председателя ЦКК «для того, чтобы осветить все вопросы так, как они есть». И «не кто иной, как Сталин, высказывался за то, чтобы не делать этого…»[521]. И осудить оппозицию не на стадии зарождения, как это рекомендовал ЦКК В.И. Ленин в годы ее становления, а после оформления – со всеми политическими и организационными выводами в отношении оппозиционеров и, главное на данном этапе внутрипартийной борьбы, их вождей, и прежде всего Г.Е. Зиновьева как одного из претендентов на единоличную власть в РКП(б).
XIV Московской губернской конференцией РКП(б), состоявшейся практически одновременно с ленинградской (5—13 декабря 1925 г.), Ленинградская оппозиция уже была обвинена в меньшевизме – «ликвидаторстве» и «пораженстве»[522]. В своем выступлении 6 декабря Н.И. Бухарин прямо заявил об «ошибках со стороны некоторых руководителей ленинградского пролетариата». По словам Николая Ивановича, наметившаяся дискуссия могла быть «опасна» потому, что она совпала по времени «с некоторыми трудностями, вытекающими из хозяйственного положения»[523]. Ю.Н. Жуков справедливо признал данную партконференцию репетицией XIV съезда РКП(б) – ВКП(б) [524]. По свидетельству Г.Е. Зиновьева, «… еще не успели высохнуть чернила на резолюции, как были устроены районные собрания, где выступали организаторы с самыми издевательскими речами насчет “квартета” по отношению к целому ряду членов партии, которые заслужили в партии во всяком случае другого обращения»[525].
И.В. Сталин не преминул продемонстрировать свое «миролюбие», направив 8 декабря президиуму XXII Ленинградской губернской конференции полуофициальное послание в качестве его рядового члена президиума (генсек, как водится, был избран в президиум заочно): «До Секретариата ЦК РКП(б) дошли сведения о том, что, по мнению некоторых членов вашей конференции, резолюция Московской XIV партийной конференции по отчету ЦК направлена якобы против Ленинградской организации, причем эти товарищи призывают будто бы к открытой борьбе ленинградской делегации на партийном съезде. Если эти сведения соответствуют действительности, то я считаю своим долгом заявить вам следующее. На Московской конференции была принята принципиальная резолюция по принципиальным вопросам. Из стенограмм речей как на Московской конференции, так и на районных конференциях, так же как из вышеупомянутой резолюции, не трудно убедиться, что в Москве никто не думал ни дискредитировать Ленинградскую организацию, ни призывать к борьбе с ней. Ввиду этого мне кажутся тревожными выступления […] начавшиеся еще на районных конференциях и продолженные на вашей губернской конференции. И особенно тревожными кажутся мне выступления некоторых товарищей в последние дни на вашей конференции с [призывами] к открытой борьбе на партийном съезде»[526]. «В настоящих условиях единство ленинцев (даже если между ними и имеются некоторые расхождения по отдельным вопросам), – поучал генсек товарищей по РКП(б), – является необходимым более, чем когда-либо. Единство ленинцев может быть не только сохранено, но и укреплено при твердом желании с вашей стороны»[527].
Продемонстировав миролюбие на словах, И.В. Сталин продолжал готовиться к войне на деле. На следующий день он направил шифровку «лично» А.И. Микояну: «Сообщается для сведения, что вот уже вторую неделю верхушка Ленинградской партконференции перешла в атаку против ЦК. Дело дошло до того, что Комарова не хотят проводить в секретариат губкома, а Лобова и Комарова, Москвина и Шверника не выдвигают в делегацию на съезд за политику совместной работы с ЦК. Этой раскольнической политикой руководят Григорий, Саркис и Сафаров. Таковы дела. Посмотрим, что будет на съезде. Если сунутся воевать на съезде, придется принять меры обороны»[528].
Г.Е. Зиновьев и его сторонники, прекрасно осознавая, что политический расклад не в их пользу, все же перешли в массированную атаку на сталинский ЦК РКП(б). По оценке профессора Н.В. Устрялова, «оппозиция муссирует сменовеховскую “философию эпохи”, взятыми из нее цитатами обстреливает Цека. Ленинградская конференция попрекает московскую “выхолащиванием ленинизма”. Залуцкий вспоминает о “пути термидора”. Зиновьев проклинает “перерожденческую ржавчину” и пишет специальную полемическую брошюру, по форме направленную против сменовехизма, а по существу – против Политбюро (курсив наш. – С.В.)»[529].
От лица XXII Ленинградской губернской конференции РКП(б) было направлено в Московскую организацию РКП(б) послание с ответом на голословные обвинения в «ликвидаторстве» и «пораженстве». 14 декабря И.В. Сталин явил миру свое фарисейство, направив, в условиях начавшейся грызни, следующее послание «членам семерки»: «По мнению некоторых членов МК, письмо Ленинградской конференции к Московской ставит МК в необходимость ответить на это письмо с ясным указанием на ошибки отдельных членов Ленинградской организации. Я полагаю, что если письмо ленинградцев и ответ на это письмо будут напечатаны в газетах или в бюллетенях, то нам не удастся предупредить открытые выступления на съезде членов Политбюро друг против друга, каковые выступления явно нежелательны. Считая, что возможность предупреждения такого нежелательного явления еще не исчерпана, предлагаю членам семерки собраться сегодня, к 9 часам, для обсуждения вопроса о нашем поведении на съезде»[530]. Судя по всему, вместо сталинско-зиновьевской «семерки» собралась уже упоминаемая нами «девятка». 15[531] или 16[532] декабря большинство ЦК РКП(б), список в котором только по недоразумению возглавлял глава Советского государства М.И. Калинин, обратилось к оппозиции с «условиями соглашения», в издевательство над здравым смыслом названные И.В. Сталиным «компромиссными»[533]. Первоначально документ помимо указанного нами М.И. Калинина подписали И.В. Сталин, Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, Я.Э. Рудзутак, М.П. Томский, В.М. Молотов, Ф.Э. Дзержинский, позднее в знак солидарности автографы на копии поставили цекистские «городовые» (термин А.И. Микояна) – С.В. Косиор, Л.М. Каганович, Н.А. Кубяк, Н.К. Антипов, А.И. Микоян, И.А. Зеленский, А.С. Бубнов, А.И. Догадов и Н.А. Угланов[534]. Данные «условия соглашения»
