Что же касается власти, то мусульманин признает только власть Аллаха. В его глазах любая иная власть легитимна лишь постольку, поскольку она легитимизирована принципами, изложенными в Откровении.
Кроме того, мусульмане смотрят на иудеев и христиан как на людей, которые причастны к Откровению, но должны признать превосходство мусульман, после чего могут попасть под защиту исламских законов. Это означает, что в мусульманском обществе им гарантированы неприкосновенность жизни, имущества, бизнеса, религии — то есть жизнь по законам их веры. Если человек не попадает под законы ислама — то есть его не судят шариатским судом, его должны судить церковным судом христианской общины. Это фундаментально. Но всякое иное государственное установление, из каких бы принципов оно ни исходило, — Великой французской революции, римского права или Декларации прав человека и гражданина, является куфром, то есть неверием, и, соответственно, не может быть легитимным. Человек, исповедующий ислам, не идет на компромисс в вопросах легитимности власти.
Мусульманин может исходить из того, что плетью обуха не перешибешь, и не бодаться с властью там, где господствует режим, который невозможно свергнуть, но это не означает, что он с ним солидаризируется. Если же он искренне служит такому режиму, то становится лицемером, а это — страшное обвинение для любого единобожника.
Следует понимать: ислам — это не религия упертого сектантского фанатизма, предпочитающая соблюдение буквы, даже если ради него может быть упущен дух. Поэтому временные союзы возможны, если они целесообразны с точки зрения движения к торжеству ислама.
— В свете сказанного — следует ли властным структурам секулярных стран воспринимать миграционные потоки из исламского мира как фактор дестабилизации?
— Императивом номер один для ислама является отрицание сложившейся глобальной ситуации, мирового порядка. И в ситуации противостояния глобализму Россия и ее государственность оказываются объективным союзником мусульман.
Я говорю столь откровенно обо всех аспектах ислама, делающих его бескомпромиссным, жестким следованием спиритуальному теологическому принципу, именно для того, чтобы указать площадку, на которой возможен диалог и сотрудничество, потому что политический ислам выстраивает свои приоритеты, исходя из того что является не легитимным и принципиально неприемлемым. Сегодня это — глобальный мировой порядок с его тенденцией к антидемократизму, уничтожению человеческих свобод и прав, господством олигархического капитала, бюрократии, попиранием ментальной и психической свободы человека.
Этот порядок является важнейшим врагом ислама. Если мусульманин, не осознавая этого, попадает в ловушки противостояния и используется в качестве инструмента для подрыва структур, являющихся его союзниками в противостоянии глобальному миропорядку, то это означает, что он находится вне политики, что он — заложник некой интриги.
Я приведу пример: как правило, у татарских мусульман политика и ислам разведены — политика связана с национальным самосознанием, а ислам — с конфессиональным. Но при этом воля к власти и воля к легитимности переживается ими как аспекты некоего этносолидарного плана. И посредством артикуляции данного плана можно противопоставить татар региональной администрации или сделать их антироссийской силой, что на уровне сиюминутного сознания может выглядеть как отстаивание этносом своих прав. Но с точки зрения политического ислама это было бы тягчайшим просчетом! Ибо мусульмане должны исходить из того, что они являются частью мировой уммы, сознавать, с каким именно противником они имеют дело, и формулировать свои интересы в соответствии с этими императивами.
Таким образом, если Россия геополитически является союзником исламского мира перед лицом американского диктата, то задача мусульманина, проживающего на территории России, — укреплять потенциал этого геополитического образования.
Бескомпромиссность политического ислама — залог того, что его носитель будет союзником российской государственности. Очевидно (и это не изжито даже постсоветским периодом), что с 1917 г . Россия является необходимым фактором в политической жизни уммы как ресурс ее стабильности.
На мой взгляд, российская государственность заинтересована в развитии политического ислама, поскольку он позиционирует себя как самостоятельный субъект, как метасубъект большой истории и именно в этой роли оказывается единственным компетентным союзником России, с которым можно вести продуманный диалог.
— По мнению американского публициста-политолога Даниэла Пайпса, на Западе политический ислам пытается осуществлять контроль над миграционными потоками из мусульманских стран, контролируя мировоззрение и политическое поведение иммигрантов. Как вы оцениваете это суждение, и каким образом российский политический ислам взаимодействует с миграционными потоками из мусульманских государств?
— Естественно, политический ислам всегда будет стремиться влиять, организовывать и направлять, это характерно для любой политической силы. Другой вопрос — как и в какую сторону.
Например, политический ислам на территории нашей страны обнаружил себя в общественно-легитимной форме в 1990-м году, в момент создания Исламской партии возрождения (ИПВ), объявившей себя фактором сохранения Союза. В партии шла борьба, в ней существовали фракции, тяготевшие к различным российским политическим силам, но в целом руководство ИПВ выступало за Союз. Более того, оно выступало за сохранение общесоюзного статуса партии уже после его распада. К сожалению, сделать это не удалось, и лидеры фракций в республиках пошли за предложенной им приманкой — возможностью участвовать в политической жизни республик и даже прорваться к власти. Это ярко проявилось в Таджикистане, где представителям партии было предложено в коалиции с демократами возглавить правительство, что в итоге привело к гражданской войне, жертвам и бегству партии из республики.
Но руководство российской партии осталось на интегристских позициях. И сейчас, когда перед лицом новых вызовов возникает тенденция к консолидации евразийского пространства, взгляд мусульман на постсоветскую геополитику и на способность уммы играть позитивную роль в регенерации этого пространства, представляет интерес для тех, кто хотел бы содействовать сплочению Евразии.
К сожалению, мусульмане могут оказаться за бортом новых комбинаций и новых союзов. Это обрекло бы диаспоры, существующие на территории России, на нелегитимность и противопоставило бы их основному населению.
Одним из мощных средств стабилизации миграционных процессов в постсоветском пространстве является расширение перспектив восстановления союза с республиками СНГ. А самым плачевным я считаю подход, при котором в случае восстановления союза России, Белоруссии, Армении и Казахстана Соединенным Штатам будет предоставлена возможность делать на территории Средней Азии все, что угодно. Такой раздел постсоветского пространства привел бы к дестабилизации.
Борьба против американского присутствия идет уже сегодня. И она будет расширяться. Возможно, единственное, что сдерживает ее — надежда на то, что Москва системно и институционализированно начнет вытеснять американцев из постсоветского пространства напоминанием о сроках и условиях, на которых они были туда допущены. Если же мусульмане поймут, что Москва отказалась от участия в жизни мусульманской части СНГ, на территории Средней Азии, а возможно, и за ее пределами может начаться широкомасштабная партизанская война.
— Одна из первоначальных задач мультикультурализма заключалась в интеграции выходцев из азиатских стран. Как представители ислама относятся к политике интеграции людей, близких им по взглядам?
— Где начинается интеграция и где она кончается? Али Шириати, один из признанных идеологов исламской революции в Иране, большую часть жизни прожил во Франции, преподавал в Сорбонне, был другом Жана-Поля Сартра. Тем не менее, он стал одним из мощных факторов революционизации иранской молодежи. Это мультикультурализм? Лично я посвятил много времени изучению немецкой классической философии, не будучи чуждым и русской литературе. Это мультикультурализм? И как это сказывается на том, что я являюсь идеологом политического ислама?
