Аппетита все равно нет, тем более при виде того, как Юнь-цяо расковыривает и уплетает голубя. Сян-цзэ терпеть не может это коронное блюдо местной кухни — голубь целиком запекается на углях, в перьях… Фу. Надо ж было заказать эту дрянь. Запах горелых перьев. Сейчас Сян-цзэ «вспомнит» о каком-нибудь важном деле, попрощается и быстро уйдет…
Все магазины открыты, но почему-то пропало желание… хотя ничего странного. Не сказать, чтоб внучка сильно испортила настроение, его и так не было… Ходить по центру опасно, можно столкнуться с Юнь-цяо и раскроется обман. Купить чай и сразу домой… На улице Чжуншань открылся новый магазинчик, отлично, как раз по пути… А потом можно будет зайти в храм Гуйюань, почему бы и нет? Она давно собиралась. Интересно, помнит Фэй-янь их детский уговор? Если она еще жива… В пятнадцать лет Сян-цзэ увезли в Чунцин, а ее подругу на север, в Ланьчжоу, и больше они не виделись. Была война, японцы приближались к Уханю, все разбегались кто куда… девочки договорились, что если потеряются и не смогут найти друг друга, оставить весточку о себе под большим серым камнем в персиковом саду храма Гуйюань. Они даже выдолбили специальное отверстие и закрыли маленьким острым камешком — незаметный для посторонних тайник. Камень по-прежнему на месте, но записки от Фэй-янь там нет, Сян-цзэ проверила сразу после приезда, еще прошлым летом… Хотела сама написать, но почему-то не стала… Почему? Наверное, потому что была не одна… да и глупо вспоминать какие-то детские клятвы. Дом Фэй-янь на Яньцзяндадао разрушен, соседние дома пустуют, никто ничего не знает… Их дом тоже разрушен, все заросло… Вот парадокс — живая плотность вещей в их разрушенном доме куда более реальна, чем, например, ее обжитая квартира в Пекине, не говоря уже о комнате в общежитии… Даже не надо закрывать глаза, чтобы мысленно потрогать резной буфет с закругленными стеклами, его гладкие и шершавые места, почувствовать его запах. Да… сентиментальные настроения — признак надвигающейся старости, не иначе… Эти чулки, чулочный магазин, эта бумажка… вот что ее поразило. Пожилая продавщица с неприятно обвисшим лицом записала и сунула ей в карман адрес своего магазина. Выйдя на улицу, Сян-цзэ уже собиралась выбросить этот клочок, но мельком прочитала имя женщины. Чжан Цю-жун. Это могло быть и ее имя… Фамилия Чжан не редкость, конечно… но Цю-жун! Мама рассказывала, что так хотел назвать Сян-цзэ отец — Осеннее Лицо, потому что она родилась вместе с осенью… но мама воспротивилась — очень поэтично, но что это за имя для девочки? Осеннее лицо, увядшее лицо… И странно, что как раз сегодня утром Сян-цзэ вспоминала об этом, глядя на себя в зеркало. Мама не увидит ее осеннее лицо, а оно уже меняется. Кожа стала менее эластичной, это незаметно, но вмятинки от подушки разглаживаются теперь не так быстро… Если прижать пальцами внешние уголки глаз и моргать быстро-быстро и делать так каждый день, веки не будут опускаться… и тончайшие морщинки долгие годы останутся заметны только себе самой… а если походить по комнате с высунутым языком, отлично укрепляется подбородок. Ну и кремы, разумеется… Можно сохранить и мертвое тело, притираниями всякими… а не только живое. Когда она начала сохранять свое тело? Лет в тридцать, наверное… ну да, уже в Пекине. Ольга Петровна изобретала чудодейственные маски, и всякий раз, заходя в гости, Сян-цзэ становилась то розовой, то зеленоватой, то липко-прозрачной… Но выглядеть стала лучше, это факт. Хотя нет, в Шанхае она изредка посещала массажный салон… А зачем сохранять тело? Чтобы помедленней превращаться в морщинистого бульдога Чжан Цю-жун… Возможно, на старости лет она тоже будет торговать чулками? Что-то в этом есть, какой-то знак… Нет, сегодня она уже никуда не пойдет, такая темень… и надо успеть на семичасовой паром. В прошлую субботу улицы освещались куда лучше в честь Восьмого марта… Идиотская вечеринка, испорченное соусом красное платье, их ранний уход и то, что могло бы наконец произойти в его комнате… но жена Котова вдруг надумала рожать раньше срока. Как назло… Таких совпадений просто так не бывает… И Сяо Юй заявил ей прямо, без всяких своих кривляний: «У вас с ним разные судьбы, сама ведь знаешь, и не держи его… Считай, что он мертвец, помнишь Ду Фу?
С мертвым простишься — словно проглочено навек.
Если ж с живым — будешь грустить без конца!»
Легко сказать… Самое ужасное, что, идя к старику за советом, она искренне хочет поступить так, как он скажет… Только так. А получается наоборот. Похоже, стараясь выпутаться, она совсем увязла…
Понедельник, 17 марта 1958 года, Учан
В среду с Зориным, Котовым и Шуваловым едем на совещание в Шанхай, из кит. товарищей едет Чжоу Цюбо (зам Сян Ли-саня). При восстановлении ж/д моста в Шанхайском порту, разбитого воздушной бомбардировкой Чан Кай-ши (налеты производились с острова Тайвань), возник ряд проблем, которые и предстоит обсудить на совещании, приедут также товарищи из Пекина и Ханчжоу. У Николая Котова родилась дочь (3 кг), назвали Полина, в честь его мамы, жена с дочкой вчера отбыли курьерским в Харбин, а оттуда поедут домой, в Хабаровск. Интересно, что девочка родилась в Международный женский день — 8 Марта, хотя и немного раньше срока.
Сегодня утром состоялось заседание, связанное с нашей поездкой в Шанхай. Вдруг кто-то из кит. товарищей, кажется, Сунь Сю, заметил муху, сидящую на оконной раме. Он тихонько подкрался и хотел прихлопнуть ее газетой, но муха перелетела на стекло. Что тут началось! Все кит. товарищи повскакивали со своих мест и давай загонять ее в пустой угол (видимо, эта процедура у них уже отработана), мы же только диву давались. Хотя муха была довольно сонной и летала вяловато, на нее потратили не меньше четверти часа, и только потом продолжилось заседание. Если так же будет и в Шанхае, боюсь, двух дней нам не хватит.
* * *
Оказывается, мы с Ясиром Арафатом одновременно находились в коме, правда, он потом умер. Полдня я тут смотрю телевизор, не могу удержаться, а надо бы вынести его из палаты. На азиатские страны обрушилось цунами, погибло почти триста тысяч человек. Неужели в наше время нельзя предсказывать такие бедствия? Но самое поразительное в том, что не найдено трупов животных — за несколько часов до катастрофы все они ушли от берега, даже птицы улетели. А люди ничего не чувствуют… По Европе прошли ураганы и наводнения, в Америке селевые оползни и пожары, в России случилась небывало теплая зима, даже в Сибири растаял снег и медведи вылезли из берлог. А Канары, наоборот, замело снегом — черт-те что происходит. Махмуд Аббас ведет себя пока хорошо. Все боялись, что со смертью Ясира арабы-террористы совсем выйдут из под контроля, но пока все спокойно. Даже несмотря на то, что он мечтал быть захороненным в Долине Царей, а Израиль ему отказал. Вернее, его праху. Вчера я попросила доктора Шама об одолжении, наверное, это неудобно… хотя он сам предложил. Дело в том, что среди вещей Макса, вывезенных его родителями из иерусалимской квартиры, не оказалось дневников деда, которые он взял у меня почитать. Вдруг их еще не выкинули? Мало надежды, конечно, но через месяц-другой и того не будет. Телефон квартиры не отвечает — значит, новые жильцы пока не въехали, Миша обещал съездить в Иерусалим и найти хозяина; вполне возможно, что дневники валяются в квартире, еще вариант, что они на работе у Макса. Главное, сама собиралась отнести их на помойку, а теперь вдруг стало жаль. Тем более, Максу нравилось их читать, что-то он находил в них.
