Герасим же долго присматривался. Не спешил влезть в постель и никогда не говорил комплиментов. Баба долгое время не знала, как он к ней относится, что решил — останется ли в ее семье или бросит их, устав от постоянных забот?
Николай никогда не думал о дне завтрашнем. Герасим все просчитывал на годы вперед и ничего необдуманного не делал.
«Глупышка!» — этим словом он ругал, оно же было комплиментом. При ней он крайне редко выходил из себя и старался не материться.
Николай никогда не сдерживался и уж если чего-то захотел, своего добивался. Герасим ничего не требовал. Ей и теперь смешно вспомнить, как, знакомясь с ней, он чувствовал себя крайне неловко. В постели у нее он оказался лишь через две недели, хотя спали в одной спальне, на диване. Он позвал ее, и она пришла, взяла верх природа бабья. Но и тогда Герасим не поспешил. Они лежали рядом, а прикоснуться к Наташке он не решался сама обняла его.
— Герка! Хороший мой! Ну чего дрожишь, как зайка? Твоя я! Может, не все во мне то, что ищешь, ну да привыкнем и притремся. Не бойся меня. Я не кусаюсь, когда меня не обижают…
Герасим тогда тихо рассмеялся.
Наташка неумело приласкала, и он словно проснулся, понял, что баба сама не знала ласки и потому не растратила свой запас. Он бережно гладил Натку, настоящего Герасима баба узнала лишь через год, когда тот поверил и оттаял.
Это был ураган, и женщина не раз удивлялась запасу его тепла и энергии.
Герасим был грубоватым внешне, но сколько ласкового тепла хранилось в нем! Только Наталье повезло разбудить в Герасиме мужчину.
Николай таким не был. Еще по самому началу, женившись на Наталье, прыгнет в постель, приловит бабу на пяток минут и тут же, отвернувшись к стене, захрапит. Даже доброго слова Наташке не скажет. Зачем? Ведь теперь жена! И нежности излишни.
Николай никогда ничего не дарил Наталье. За все годы домашних тапок не купил. Считал, что подарки и обновы безнадежно портят баб. И нередко утверждал, что женщина, ожидающая от мужа подарков, вышла за него замуж из выгоды.
— А я сам подарок для бабы! Пусть теперь она ублажает меня и балует! — говорил Николай своим друзьям.
Герасим любил делать подарки. Часто баловал Наташку и Бориса хорошими конфетами. Сам замечал, что нужно жене, и вел ее в магазин покупать костюм или туфли, сапоги иль халат.
— Наташ, не зашивай колготки, купи новые! — просил жену. Не дождавшись, покупал сам, сразу несколько.
Иногда она ловила на себе его пристальные, изучающие взгляды. С кем он ее сравнивал, что подмечал, Герасим не говорил.
Женщина под такими взглядами терялась. Она не знала, любит ли он ее? Они не были расписаны. Самой Наталье стыдно было предлагать такое, а Герасиму и вовсе не нужно. Вот так и жили, сохранив каждый за собой возможность в любое время беспрепятственно уйти из дома.
Наталью знала вся родня Герасима. У нее в доме побывали братья с женами и Степановна. Сама женщина ни у кого не была. Не из зазнайства. Просто никак не получалось со временем.
Родню Николая Наталья знала, еще по молодости побывала у всех вместе с мужем. Она объездила каждого, прося помочь сохранить семью, когда муж начал выпивать. Но бабу не услышали. Никому не было дела до чужой беды. Оставшись с Борькой, она забыла и родных мужа. Даже при случайных встречах не здоровалась, делала вид, что вовсе не знает их.
Однолюбка по натуре, Наталья долго терпела пьянство и побои от Николая, Ей и на работе часто советовали вышвырнуть его из дома, развестись и забыть. Но она все еще любила и никак не решалась на развод.
— Когда ты перестанешь появляться на работе в синяках? Ведь мы не вдвоем здесь! Что думают о тебе люди? — злилась главный бухгалтер, считая Наталью безвольной и трусливой, никчемной бабой. — Хватит тут сопли и слюни распускать! Не получилась семья — разводись, а не позорься, не мучай себя и ребенка! Коль не разводишься и держишься за такого, сама не лучше! Понятно?
— Как я лишу сына родного отца?
— А Борьке он нужен? Спроси его!
И разошлись. Навсегда. Но годы взяли свое, и баба решила завести другого мужа.
Странно складывались отношения с Герасимом. Прожив годы, он и не думал прописываться у Натальи. И, взяв бюджет семьи в свои руки, не давал ей деньги, сам покупал псе, что нужно, и Наталья даже не знала, сколько ж в месяц зарабатывает Герасим. Он покупал не только продукты и одежду, а и новые вещи в дом. Телевизор и видик, новую мебель и посуду. Когда купил машину, всегда отвозил и привозил ее с работы. Но при всем этом, даже в самом хорошем настроении не говорил, как относится к ней.
— Так вот и проживешь без сердечных слов, а ведь только они бабью душу греют! Тяжело без них! Не, по- яруги, я б такому рога наставила за милую душу! Пусть бы знал, козел, что живет с женщиной, а не с бревном. Мужик должен бабу, как печка, греть со всех сторон. А то ишь, на слова скупится хмырь, чмо вонючее! — возмущались бухгалтеры хлебокомбината, собравшись все
вместе в обеденный перерыв.
— Наташка! Моргни нашему формовщику Феде! Он
давно вокруг тебя вертится. Говорят, горячий мужик, угодливый и сладкий, как торт!
— На кой черт мне обкусанный, излизанный мужик? Зато ласковых слов наговорит полную пазуху!
— Нет там места его брехне. Свой молча угождает! — смеялась баба.
Но как-то раз пришла Наташка в формовку, по работе. А Федя, улучив момент, обнял ее сзади и ухватил за сиськи.
Ну и получил он за свое озорство. Наташка взбрыкнула и отбросила нахала в угол на мешки с мукой. Тут же вдавила в них, надавала по морде, по спине и заднице руками и пинками. Весь пол протерла Федей да еще пригрозила:
— Еще раз полезешь, в тесте утоплю! Клецку из тебя, лысого козла, изображу! Все зубы выбью гаду!
Ох и потешались бухгалтерши над Федькой после той трепки! Сам мужик, запомнив тот урок, никогда больше не приставал к бабе. Он панически боялся ее и уважал.
Наталья ничего не рассказала Герасиму. Не знала, как тот поймет и отреагирует. Но тому рассказали рабочие — псе подробно, не упустив ни одной детали. Мужик лишь
довольно улыбался. Ему льстило, что Наталья верна ему и помнит о нем всюду.
Герасим незаметно стал полным хозяином дома. На нем держалось все. Наталья привыкла к тишине и покою. Знала, Герасим в своих руках удержит всех.
Но в тот день он поехал в деревню за Борькой. Наташка, вернувшись с работы, принялась прибирать в доме и не увидела человека, промелькнувшего под окном.
Николай вошел в дом без стука. Тихо прикрыл за собой двери, огляделся. Наташка моет полы. Кроме нее, в доме нет никого. Он налетел на бабу коршуном. Наташка ничего не успела понять, сообразить, она испугалась. Откуда он взялся? Свалился с потолка?
Кофта порвана, юбка задрана, содрано нижнее белье. И Николай уже вот-вот…
— Нет, сволочь! Уходи! Не смей!
— Киска моя! Ты даже не расписана с ним. Он не хочет! А я хочу тебя! Я люблю! У нас сын! А он кто тут? Чужой! Мы родные, ты моя, и Борька мой! Ну куда ты? Тихо!
— Я те, родному, сейчас так вмажу! Все напомню хорьку! Выметайся вон! — вырвалась баба из рук Николая. За все годы первый раз увидела его трезвым.
— Давай поговорим! — предложил ей, уже успев оправиться от внезапного.
— Не о чем нам трепаться! Проваливай! — указала на дверь.
— Наташа, выгнать успеешь. Да и сам я уйду, если пойму бесполезность встречи. Но нас связывает прошлое и сын. Чужой меня не заменит, сколько ни старайся. Я — родной отец Борьки. А этот — временный хахаль. Прощу его тебе, так и быть. Но и ты не тяни! Хочешь, я выкину Гераську из дома? Он третий лишний! Видишь, я совсем трезвый!
— Надолго ли? — отмахнулась баба.
— Я вылечился. Меня закодировали. И я устраиваюсь на работу. Мы будем жить вместе, одной — семьей, все родные друг другу. Слышь, Натка! Я так скучал по тебе! Ни одной бабы, кроме тебя, не имел! За все годы не изменил ни разу. — Схватил бабу за плечо, рванул к себе, прижал, облапал. — Теплая моя, пышечка! Какая ты своя, родная!
— Повел в спальню. Но баба, расслабившись, вырвалась из рук Николая.
— Не приставай! Где раньше был? Как я уговаривала и умоляла тебя? Ты извел меня и сына! Все грозился убить и добился: мы отказались от тебя навсегда. Ни простить, ни забыть не сможем. Ты слишком большой негодяй. Ни поверить, ни простить не смогу! Уходи!
— А сын? Что скажет он?
— Борис свое сказал давно. Он ненавидит тебя.
— Не верю!
— Завтра приедет из деревни, спроси сам.
— Наташка! Неужели ты все забыла? Ведь я уже не пью. Мы вернемся в нашу молодость, станем прежними, молодыми и счастливыми. Даю слово, я никогда больше не обижу тебя!
Наташка слушала, а перед глазами снова встала та ночь. И снег по колено, и лютый мороз, и больной сын, выброшенный из дома родным отцом. Вот он теперь клянется, что не будет обижать. За прошлое даже не извиняется! «Он мне простит хахаля… Нет, ну не падаль?»
