– Кстати, о птичках – где обещанные мне уголовники?
– Я думаю, шагах в двух у тебя за спиной.
Горм встал, пихнул кинжал в ножны и обернулся. В двух шагах никого не было, в двух дюжинах тоже, зато у перегораживавшей проспект на выезде из города баррикады наблюдалось нездоровое оживление. В проломанную шахтерскими самосвалами и тягачами брешь лезли странные двуногие существа.
Грязные тела некоторых едва прикрывали лохмотья лагерной униформы, иные были разодеты, по местным понятиям, щегольски, кое-кто размахивал окровавленным оружием и кухонными принадлежностями, и все без исключения были в алкогольном и наркотическом опьянении.
– Гроссов девять – спросил Фенрир.
– Пожалуй, что больше, – Горм приподнялся на цыпочки, – но что-то не внушает мне почтения данное войско.
– Конечно, тебе непременно подавай рев боевых труб и чтоб кто-нибудь грыз край щита, – отозвался Фенрир. – Лучше бы подумал, как ты остановишь этот мутный поток.
– Думать? Еще чего! – Горм снял шуршавшие дворниками очки, хлопнул себя по бедру, подавая знак собакам, и пошел в сторону баррикады. Сдавленный мощным сводом его черепной коробки, образ разбойника флюктуировал между одноглазым великаном в бесформенной шапке, прикованным к веслу, и плутоватым молодцом в зеленом балахоне и с луком в руках, сидящим на дереве.
Зрелище же, открывавшееся его глазам, вызывало неприятные воспоминания о встрече со стадом павианов. Эти злые и хитрые животные, однажды дерзнувшие осквернить охотничьи угодья Коннахта, тоже все время искались и портили воздух. В Гормовых владениях паскудные обезьяны зверски загрызли двух оленят, разорили дюжины три гнезд, зачем-то изнасиловали и чуть не разбудили самку гигантского ленивца и до краев нагадили в рундук моторной лодки, забытой на отмели близ пещеры Круахан. Гормовы собаки гнали их до самой реки Синанн, на берегу которой около дюжины павианов проявили себя настолько закоренелыми приверженцами нечистоты, что предпочли лютую смерть на суше, а остальные были заживо сожраны разными речными животными при попытке спастись вплавь.
Но павианов было не девять гроссов, да и собак в своре было тогда не две.
– Действуй с воздуха, – посоветовал Фенрир.
– Где? – переспросил Горм.
– Действуй с воздуха, я говорю.
– Да-да, я проверю, – пробормотал Горм.
Дико одетые фигуры растеклись по всей ширине экс-проспекта. Примерно в районе разделительной линии мучали гитару и под исторгаемые ею жалобные звуки тонкими голосами пели нехорошую песню:
Широка страна моя родная,Много в ней лесов, полей и ре-ек,Я другой такой страны на знаю —Ты понял? —Где так вольно дышит человек,Да-да-да,Я другой такой страны не знаю,В натуре, хе-хе,Где так вольно дышит человек![27]
Мотивчик был быстрый, простенький, где-то даже приятный, только уж больно наглый.
– Твое растлевающее влияние на местную культуру распространяется, как чума, – сказал Фенрир. – Даже эти хилые цветы грязных тюремных дворов уже орут друг на друга: «Ты понял?»
– Ты что-то сказал? – вдруг справился Горм.
– Да нет, я ничего, – издевательским тоном ответствовал Фенрир.
Горм вроде бы слегка очнулся от воспоминаний. Под нехитрый гитарный перебор уголовники приблизились к нему на три дюжины шагов. В их рядах слышались нестройные и неясные по причине полного неботания Гормом по местной фене предложения.
– Шли бы вы отсюда, – сказал Горм. – Что вам делать в городе – харчей нет, склады пусты, овощебаза взорвана егерями горно-водолазных войск при отступлении для заражения местности. Есть в окрестности дело для настоящих мужчин с большой дороги – казармы и военный городок особого карательского бронедивизиона имени Безымянного героя обороны Санлыка. Там еды полно – надо только прийти и взять. Ясно?
Средняя часть первой цепи уголовных замедлила движение. Волосатый носач с гитарой неестественным фальцетом спросил:
– Дяденька, почем рога брали?
Горм продолжал:
– Если не остановитесь, завтра те из вас, чьей требухой не ужрутся местные глодатели падали, позавидуют тем, кто станет падалью уже сегодня.
Волосатый усатый носач с чем-то вроде тележного колеса на голове и облезлой гитарой в здоровенных темных ручищах снова спросил:
– Дяденька, а на тот столб залезть сможете?
– Горм, мы окружены, – сказала Фуамнах.
Фланги уголовных, не замедлявшие движения, и вправду уже угрожали сомкнуться за спиной Горма.
«Ну что ж, пора всерьез заняться убийством», вспомнил Горм, решив попробовать одну штуку, давеча придуманную им вместе с Кукылином. Выкрутив усилитель звука говорильного устройства на полную мощность, он рявкнул:
– Кругом марш!
От звуковой волны некоторые бандиты попадали, но основная масса продолжала обтекать Горма. Кривоногий носатый усач в остатках комбинезона химзащиты, размазывая текшую из уха кровь по щетинистой серой щеке, тоненьким голоском спросил:
– Дяденька, за что?
– Не строй убогого, здесь не подают, – сказал Горм, протягивая руки за ракетными пистолетами.
– Да мой убогий тебе в рот не влезет, а если влезет, у тебя череп треснет, киса рогатая! Мочи его! – и носатый метнул Горму в лицо что-то вроде криво заточенного на конце напильника. Так как обе Гормовы руки были отведены назад, Горм принял напильник на рогатый обруч.
– Собачки, фас!
Ракетные пистолеты наконец привычно затряслись в руках. Взмывая над шквалом летевших в направлении его головы предметов, Горм ударом ноги надолго отбил волосатому охоту к разговорам и навсегда – некоторые другие части.
Могучим толстым орлом парить над обезумевшей толпой, то припекая одного мерзавца струей плазмы, то давая другому доброго пинка с лету под ребра, было совершенно необременительно. Собаки тоже, судя по доносившимся там и тут воплям ужаса, не подавляли в себе звериные инстинкты. Однако вскоре Горм заметил, что улица, за исключением трех-четырех дюжин покалеченных и дюжин пяти в панике носящихся колбасой бандитов, двух собак и одного истинного потомка конунгов, пуста.
Поднявшись повыше, он увидел еще одну небольшую группку уголовных, сворачивавшую с улицы в подворотню. Бандиты вторглись в город.
Соединенный девятью массивными трубами, скрывавшими коммуникационные тяги, с одной из многочисленных сигналораспределительных подстанций Щелковава, рабочий терминал, у которого висели Клюп и Почтат Елеграф, удобно располагался в удаленной от всех основных служб «Крюха Прародителя» пещерке, затерянной среди чудовищных складских помещений, заполненных ящиками с неведомыми припасами и оборудованием.
Склады пользовались славой гиблого места. Среди бесконечных штабелей запросто можно было заблудиться и проплутать до полного истощения сил и смерти, не встретив ни одной живой души. Тем не менее, неоднократно предпринимавшиеся птицами попытки использовать щели между ящиками поближе к выходу для доведения свежей пищи до деликатесного состояния неизбежно оканчивались провалом – пища исчезала бесследно. Ходили слухи о гадких ползающих и летающих животных, скрытно плодившихся в вентиляционных колодцах, о внезапных подвижках и обвалах ящиков, о пропавших без вести кладовщиках и о тайных кладках неизвестно чьих мешков, закрывавшихся не на молнию, а на пуговицы.
Рассказывали и про жуткие предметы, порой находившиеся в рассохшихся от долгого хранения ящиках и коробках. Один из родичей Клюпа в молодости приволок со склада коробку, под крышкой которой была выемка по форме клешни. У другого родича хватило ума сунуть в эту выемку свою клешню и закрыть коробку. Он очень громко кричал, когда спрятанный в коробке механизм вырвал ему один за другим все три когтя из клешни.
Знающие птицы поговаривали, что кладовщики Почтат Елеграф и Почтат Елефон совершенно спятили от своей работы. Находились серьезные и неудобосказуемые аргументы в пользу этой гипотезы, но Клюп в главном для себя находил суждение кладовщиков здравым – они панически боялись покидать узкие складские проемы и, когда подошла их очередь в переселенческий челнок, удрали и прятались в только им известных закоулках складов, пока челнок не отбыл. Елеграф даже толком не умел летать – настолько привычнее ему было лазить по стеллажам, цепляясь когтями. Этот хот действительно был немного не в порядке. Смотря на то, как Клюп вкручивал в терминал команды, он страшно косил всеми тремя глазами, ритмично раскачивал потюх, через каждые три толчка переворачиваясь, непрерывно чесался, мерзко хихикал и бормотал:
– И как я?… Как как, да никак! Пока как-то так… Но как это я так? Все не так, нет, все не так…
Монолог Елеграфа стал Клюпу настолько не по нутру, что он решил заговорить сам:
– Похоже, Тудыть кое-что пронюхал…
– Он что-то пронюхал? Ничего, мы заткнем ему нос, самое время! Елефон!
