Кабиаллаветта в UBS и Оспель в Swiss Bank занимали одинаковые должности. Однако Кабиаллаветта слишком поздно понял, что Swiss Bank строит гигантский генератор, работающий на ПФИ, который по мощности превзойдет то, чем располагает UBS. Кабиаллаветта, проявлявший харизматичность и говоривший громко там, где Оспель был тих и застенчив, запаниковал и стал предпринимать отчаянные попытки превзойти выскочку. Он особенно стремился построить отношения с LT, превратившуюся в его воображении в идеального партнера по операциям с ПФИ. Он решил, что наилучшим способом развития этих отношений станет одобрение гарантии, разработанной Майроном Скоулсом. В Swiss Bank эту гарантию отвергли с порога, но в UBS она нашла путь к высшему руководству банка. Лим, один из трейдеров, и Баэр, глава отдела операций с ПФИ, все еще сожалевший о том, что не вложил деньги в LT, цепко схватились за гарантию. Стивен Шульман, управляющий рисками в UBS, также ее одобрил. То же сделал и Вернер Бонадюрер, осуществлявший надзор над торговлей ценными бумагами. Таким образом, дело было предоставлено на усмотрение Кабиаллаветты. В июне 1997 года изголодавшийся UBS согласился продать гарантию, которой так долго добивалась LT. Приняв на себя огромный риск в соответствии с посвященным партнерским отношениям разделом соглашения, UBS стал самым крупным инвестором LT.
Условия соглашения были таковы: партнеры LT обещали UBS премию в размере 289 миллионов долларов. В обмен на это UBS обязался оплачивать партнерам любые превышения (или недоборы) прибыли, какие в течение ближайших семи лет мог получить инвестор, вложивший в LT 800 миллионов долларов. В качестве страховки этой сделки UBS приобрел долю в капитале фонда, равную 800 миллионам долларов. Наконец, банку разрешили инвестировать в LT еще 266 миллионов долларов. По словам Танненбаума, специалиста по продажам, это и было основной идеей: «Если бы мы направили им требования на их собственный капитал, они позволили бы нам снова инвестировать треть этой суммы в акционерный капитал фонда».
Руководители Танненбаума праздновали заключение договора о гарантии как необыкновенный успех. Управляющие UBS впали в такой восторг, что устроили борьбу отделов банка за право вести счета по этой сделке. Бонадюрер требовал доверить эту почетную миссию отделу операций с фиксированными доходами. Решение выглядело странным, если отвлечься от того факта, что Бонадюрер и Кабиаллаветта были близкими друзьями. Затем часть счетов по соглашению о гарантии перевели инвестиционному отделу банка, уплатившему за это премию в размере 5 %[138]. Управляющие UBS рассчитывали, что со временем смогут придать своим инвестициям в LT большую привлекательность и продать их богатым клиентам, а пока ликовали по поводу новых стратегических отношений с Меривезером. Кабиаллаветта произнес тост за их союз в Гонконге, где он и Джей-Эм присутствовали на ежегодной встрече World Bank. Эти встречи всегда привлекают международных финансистов.
В LT Хилибранд и Скоулс ожесточенно спорили о том, насколько велик вклад каждого из них в получение гарантии. Скоулс вложил в ее разработку интеллект, но деньги в основном принадлежали Хилибранду, и он, как всегда, требовал себе львиную долю. Переведя стрелку на прирост капитальной стоимости, гарантия должна снизить ставку налогообложения, но, по-видимому, надежда на новые прибыли была более важным мотивом. Основанная на предположении о дальнейшем росте фонда, гарантия обещала придать огромное ускорение увеличению личных состояний партнеров. Конечно, если бы фонд споткнулся, партнеры потеряли бы 289 миллионов. Но ничто так не ослепляет людей, как успех. Партнеры отбросили, как старый костюм, врожденную осторожность, сослужившую им прежде хорошую службу, именно в то самое время, когда возможностей для ограниченных способностей фонда становилось меньше.
Многие люди вложили в LT все свое состояние. Маллинс, бывший сотрудник Федеральной резервной системы, был исключением: придерживаясь характерного для банкиров благоразумия, он не участвовал в операции с гарантией[139]. Остальные поступили иначе. Как отметил Сицильяно, «эти парни каждой частицей своего существа верили в то, что делали». Партнеры также сфабриковали аналогичную гарантийную сделку (правда, на меньшую сумму) с Credit Suisse – еще одним швейцарским инвестиционным банком.
Но даже этого компаньонам было недостаточно. Продолжая брать все новые займы, LTCM, принадлежавшая партнерам управляющая компания, заняла у трех банков (Chase, Fleet Bank и французского Credit Lyonnais) в общей сложности 100 миллионов долларов, которые сразу же реинвестировала в фонд[140]. Их стремление превращать миллионы в миллиарды не знало ни границ, ни удержу и не признавало никаких рисков. Для людей, гордившихся своей приверженностью разуму, такое влечение к жизни, исполненной постоянного риска, кажется необъяснимым, если только не предположить, что богатство для них являлось свидетельством признания их ума.
Словно искушая судьбу, Хилибранд лично занял еще 24 миллиона долларов у Credit Lyonnais, создав тем самым прецедент для получения партнерами кредитов под проценты, которые им выплачивал фонд. Ханс Хуфшмид, специалист по валютным операциям, взял в кредит 15 миллионов долларов, а два других партнера повели себя более скромно[141]. Кроме того, некоторые партнеры брали личные кредиты в Bear Stearns, бывшего их брокером. Зная, что фонд сам по себе уже имеет огромные долги, партнеры, особенно Хилибранд, опасным образом продолжали их громоздить, словно поливая пороховницу керосином. В отличие от бедняка, делающего максимальную ставку на одну-единственную лошадь, уже богатый Хилибранд от таких займов ничего особенно не выигрывал, но проиграть мог все.
Гарантийное соглашение с UBS увеличило акционерный капитал LT в худший из всех возможных моментов – фонд отчаянно искал точки инвестирования уже имевшихся у него денег и все чаще сталкивался с конкурентами по арбитражным сделкам. В первой половине 1997 года фонд заработал всего лишь 13 % до уплаты вознаграждений, но это все равно было впечатляющим показателем, хотя и значительно уступавшим прежним средним прибылям. Соотношение заемного и собственного капитала (опять-таки без учета средств, вложенных в операции с ПФИ) снизилось – было 30:1, стало 20:1, что свидетельствовало об оскудении возможностей. Группа скептически настроенных партнеров (в их числе был и Скоулс) обнаруживала все большую обеспокоенность состоянием имевшегося у фонда портфеля.
Единственным просветом оставалась Япония, где LT получала чрезвычайно высокие прибыли, отчасти благодаря Дэвиду Модесту, 43-летнему седеющему бывшему ученому. Модест, Розенфелд и молодой трейдер по имени Карл Хаттенлокер придумали серию арбитражных операций с акциями, которые давали возможность воспользоваться недостаточной осведомленностью японцев об опционах и неверным определением цен на них. Модели, разработанные в LT, превращали эти возможности в «очевидную» и крайне выгодную сделку. Модест, забавно гримасничающий теоретик из Беркли, и еще пять-шесть человек работали по 12 часов в день, оставаясь в офисе до часу ночи по нью-йоркскому времени, то есть до момента закрытия токийской биржи на следующий день. Вскоре после этого времени, когда Гринвич еще спал, к открытию лондонской биржи, где шла торговля японскими гарантиями, в офис прибывала дежурная группа. «У нас была пара трейдеров вроде Дэвида [Модеста], не щадивших себя», – вспоминал Розенфелд. В июне 1997 года трейдеры смогли вернуться к обычному, нормальному режиму работы, поскольку LT открыла офис в Токио. Им руководили Чифу Хуан, удостоенный нескольких премий математик из Массачусетского технологического института и эксперт по моделированию, которого LT удалось переманить из Goldman Sachs, и Аржун Кришнамахар, ранее трейдер по своп-операциям в Salomon.
Меривезеру многие годы приходилось ездить в Японию, и ему нравилось, что теперь у его компании есть представительство в Токио. LT, как присутствующий в Токио западный хедж-фонд, обладала определенной привлекательностью для японцев. Маллинс в свою бытность сотрудником Федеральной резервной системы неформально консультировал должностных лиц японского правительства и продолжал оказывать те же услуги, работая в LT. Где бы ни присутствовала LT, ее щупальца проникали в самые высшие эшелоны. Контакты партнеров были одним из их главных активов.
Впрочем, даже в Японии партнеры ввязались в сделку, достоинства которой вызвали между ними споры. В 1997 году долгосрочные японские облигации приносили лишь 2 % в год. Казалось, их доходность упала ниже некуда. LT сделала не обеспеченную против неблагоприятного движения цен нехеджированную ставку на то, что доходность этих облигаций возрастет, то есть совершила так называемую сделку на направление движения цен, причем сделку только по проценту, а не по спреду. Из-за нее у многих партнеров возникли сомнения. Для LT сделка была необычайно спекулятивной. Но Хилибранд и Хагани все больше брали управление компанией в свои руки, не считаясь с желаниями более слабых партнеров. При таких отличных результатах было легко отмахнуться от скептиков как от страдающих мнительностью зануд, вечно ожидающих от жизни одних неприятностей.
