Герцог сообщил нам, что ему хотелось бы отыскать типографию. Скоро мы нашли, что искали: жалкое подобие типографии, помещавшееся наверху, над столярной мастерской; и наборщики и столяры — все ушли на митинг, оставив двери незапертыми; это был грязный закоулок, заваленный хламом, закапанный чернилами, с разными объявлениями по стенам, изображающими лошадей и беглых негров. Герцог скинул с себя сюртук и принялся за свое дело, а мы с королем отправились на митинг.
Дошли мы туда в полчаса, обливаясь потом — день стоял страшно жаркий. Там собралось, по крайней мере, с тысячу человек отовсюду, на двадцать миль в окружности. Весь лес кишел фурами, лошадьми, которые ели из колод, отмахиваясь от мух; были кое-где устроены навесы на шестах, крытые ветвями; там продавали лимонад, пряники, арбузы, наваленные грудами, зеленую кукурузу и тому подобные гостинцы.
Под такими же навесами, только попросторнее, толпы народа слушали проповедников. Скамейки были сделаны из грубых досок, с пробуравленными дырками и продетыми в них палками вместо ножек. Спинок не полагалось. Проповедники громоздились на высоких кафедрах, в конце навеса. У женщин были надеты большие капоры, защищавшие от солнца; некоторые щеголяли в шерстяных домотканых фуфайках, и только немногие, помоложе, были одеты в ситец. Многие парни были просто босиком, а ребятишки бегали в одних рубашонках. Старушки вязали чулки, а молодежь украдкой любезничала между собой.
Под первым навесом, куда мы пришли, проповедник читал народу гимн. Прочтет строчки две — и все начинают петь; так величественно это выходило, столько их пело и с таким одушевлением! Народ постепенно увлекался и пел все громче и громче; наконец, дошло до того, что некоторые принялись завывать, а иные так просто орать изо всей мочи. Потом проповедник начал читать свою проповедь и принялся за это дело серьезно: он то метался по кафедре, то наклонялся вперед, вытянув руки; туловище его было все время в движении, и он выкрикивал слова во все горло. Время от времени он поднимал кверху свою Библию, раскрывал ее и показывал слушателям, восклицая: «Вот медный змий в пустыне. Взгляните на него и будете живы». И народ кричал: «Слава! А-а-минь!» Среди этих стонов, воплей и восклицаний проповедник продолжал: «Придите сюда на скамью кающихся! Придите, погрязшие во грехах! (Аминь!) Придите, больные и страждущие! (Аминь!) Придите, хромые, расслабленные и слепые! (Аминь!) Придите, бедные и нуждающиеся; погрязшие во стыде! (А-аминь!) Придите, все натруженные, обремененные и оскверненные, придите, сокрушенные духом, придите, скорбящие сердцем, придите в ваших лохмотьях, грехах и грязи. Вас ждут воды очищения! Двери Небес отверсты! Войдите туда и опочийте!» (А-аминь! Слава Господу! Аллилуйя!)
И так беспрерывно. Невозможно было разобрать, что говорит проповедник, за этим шумом и криком. Многие слушатели в толпе вскакивали с мест, силой проталкивались вперед, а слезы так и текли у них по щекам; когда же все грешники собрались в кучу перед скамейками, они стали петь, кричать и бросались на солому как бесноватые.
Однако я заметил, что мой король куда-то пробирается, потом голос его стал перекрывать все другие голоса; наконец, смотрю — он уже на кафедре: просит проповедника позволить ему сказать несколько слов народу. Тот согласился. Король рассказал, что был пиратом, целых тридцать лет, в Индийском океане и что прошлой весной его экипаж порядочно-таки сократился после жаркого боя, а теперь он вернулся домой набрать себе новую команду; но, слава богу, в прошлую ночь его ограбили дочиста и высадили с парохода без единого гроша за душой. Но он очень рад, ничего лучшего и не могло случиться с ним, теперь он совсем другой человек и счастлив впервые за всю жизнь. Бедный, обобранный кругом, он начнет все сызнова, вернется к Индийскому океану и посвятит остаток дней своих на то, чтобы обращать пиратов на путь истины и добродетели; лучше его никто не в состоянии этого сделать, потому что он знаком со всеми пиратами океана, и хотя много времени потребуется ему, чтобы добраться туда без гроша денег — все же он доберется во что бы то ни стало, и всякий раз, как ему удастся обратить пирата на путь истинный, он скажет ему: «Не благодари меня, не восхваляй, — все это дело тех добрых людей на поквилльском митинге, братьев во Христе и благодетелей, а также вот этого доброго проповедника, самого истинного друга всякого пирата!»
Вслед за тем он ударился в слезы, а за ним и вся публика. Кто-то крикнул:
— Складчину в его пользу, складчину!
С полдюжины слушателей вскочили с мест и кричали:
— Пусть он обойдет кругом с шапкой!
Все согласились, и проповедник тоже. И вот король обошел всю публику со шляпой в протянутой руке, поминутно вытирая себе глаза; он благодарил их и восхвалял за то, что они так милостивы к бедным пиратам. Многие хорошенькие девушки со слезами просили у него позволения расцеловать его на память; он охотно соглашался и даже некоторых обнимал и чмокал раз по пять-шесть. Все приглашали его остаться у них с недельку, каждому хотелось, чтобы он погостил у него в доме, считая это для себя особенной честью. Но он возражал, что так как это последний день митингов, то он мало принесет пользы, да и к тому же он торопится поскорее на Индийский океан, чтобы уже немедля начать обращение пиратов.
Когда мы вернулись на плот и он сосчитал свою выручку, оказалось, что он собрал восемьдесят семь долларов и семьдесят пять центов! Вдобавок он стащил три галлона водки в бутыли, которую нашел под одним фургоном, пробираясь назад лесом. Он признавался, что если все это принять в расчет, то, пожалуй, это самый прибыльный день для него во всей его миссионерской деятельности; нечего и говорить, что о язычниках не так выгодно проповедовать, как о пиратах, если кто хочет обработать публику на митинге.
Покуда король не вернулся, герцог тоже воображал, что ему необыкновенно повезло, но потом он уж перестал так важничать. Он набрал и отпечатал в типографии два объявления для фермеров насчет аукциона лошадей и взял с них за это четыре доллара. Затем он отпечатал объявления об издании им газеты и заполучил нескольких подписчиков, взяв с них уменьшенную цену, с условием, чтобы плата была внесена вперед; подписчики хотели было платить дровами и луком, по обыкновению, но он объявил, что недавно купил запас этих продуктов и потому теперь понижает плату за газету как только возможно, чтобы получить деньги чистоганом. Потом он набрал маленькое стихотворение, сочиненное им самим, из головы — всего три стишка, да такие нежные, грустные, под заглавием «Разбитое сердце» и оставил его совсем готовым для печати, ничего не взяв за это. Словом, всего-навсего он собрал девять с половиной долларов- проработав за них весь день!
