– Но кто?..
– Наш обаятельный знаток иностранных языков – капитан Дэниелс. Как только премьер-министр теряет сознание, Дэниелс берет переговорную трубку и отдает приказ О’Мэрфи свернуть вправо, на проселочную дорогу, что ничего не подозревающий шофер и выполняет. Проехав несколько ярдов по проселочной дороге, они вдруг видят перед собой загораживающую им проезд большую машину. Похоже, она сломалась. Сидящий за рулем человек сигналом просит О’Мэрфи остановиться. Тот тормозит. Незнакомец выходит из машины и приближается к ним. Дэниелс высовывается из машины и повторяет с О’Мэрфи тот же трюк, который только что проделал с премьер-министром, используя на этот раз то ли тот же хлороформ, то ли какой-нибудь другой анестетик, возможно, этилхлорид. Дело сделано, беспомощные, бесчувственные тела переносят в другую машину, а их место занимают двойники.
– Невозможно!
– И тем не менее это так! Разве вы никогда не были в мюзик-холле, Гастингс? Никогда не замечали, как молниеносно происходят перевоплощения на сцене? Нет ничего проще, чем сотворить двойника какого-нибудь известного политического деятеля. К слову сказать, перевоплотиться в премьер-министра Великобритании куда проще, чем стать каким-нибудь Джоном Смитом из Клэпхема. А что до О’Мэрфи, так тут вообще все просто – ведь никто особенно не приглядывался к шоферу до тех пор, пока «премьер-министр» не отправился во Францию, а к тому времени он постарался исчезнуть. Прямо с вокзала Чаринг-Кросс он отправляется туда, где его ждут сообщники. Входит он под личиной О’Мэрфи, а выходит, уже приняв свой настоящий облик. Итак, О’Мэрфи исчезает бесследно, оставив после себя темное облако подозрений.
– Но ведь человека, который выдавал себя за премьер-министра, видели многие!
– Да, но никто из тех, кто видел его, не знал его лично. А Дэниелс еще к тому же старался по возможности и близко никого к нему не подпускать. Более того, не забывайте, что лицо у него было забинтовано, а если бы в его манере поведения кто-нибудь заметил нечто странное, то это наверняка отнесли бы за счет шока, от которого он до сих пор не оправился после недавнего покушения на его жизнь. Что могло бы быть естественнее, верно? К тому же все знали, что у мистера Макадама слабое горло. Также было общеизвестно, что перед долгими речами он берег голос. Поэтому похитители нисколько не сомневались, что до самой Франции вряд ли кто сможет обнаружить подмену. А вот уже там вести далее игру было не только рискованно, но и попросту невозможно – и потому премьер-министр исчезает.
Вся полиция страны срывается с места и сломя голову несется через Ла-Манш. И никому даже в голову не приходит повнимательнее присмотреться к первому покушению. Более того, дабы создать иллюзию того, что похищение совершилось во Франции, Дэниелс имитирует нападение на самого себя – его также находят связанным и с кляпом во рту.
– А тот человек, что играл роль премьер-министра?
– А он в это время старается побыстрее принять свой нормальный вид. Ведь и его, и мнимого шофера могут в любую минуту арестовать как подозрительных личностей, до выяснения обстоятельств. На их счастье, ни одна живая душа не сможет догадаться о той роли, какую они сыграли в этой драме, и вполне вероятно, что за отсутствием улик их попросту отпустят.
– А настоящий премьер-министр?
– Его и О’Мэрфи сразу же после нападения перевозят в дом «миссис Эвералд», так называемой «тетушки» Дэниелса в Хампстеде. На самом же деле ее имя фрау Берта Эбенталь, и полиция давным-давно сбилась с ног, разыскивая ее. Так что можно считать, я сделал им неожиданный подарок – не говоря уже о Дэниелсе! Да, что и говорить, это был гениальный план, но только они не учли одного – того, что им придется иметь дело с Эркюлем Пуаро!
Думаю, читатель вместе со мной охотно простит моему другу его невинное тщеславие!
– И когда же вы заподозрили, что вас водят за нос?
– Когда я принялся размышлять – и действовать согласно своему методу, Гастингс! И только этот эпизод со стрельбой никак не укладывался у меня в голове – до той самой минуты, пока я вдруг не вспомнил, что именно в результате покушения премьер-министр отправился во Францию с забинтованным лицом! И тогда все разом встало на свои места! А стоило мне только объехать деревенские аптеки между Виндзором и Лондоном, как тут же выяснилось, что никто, соответствующий данному мной описанию, в тот день не заезжал ни в одну из них. И никому там не перевязывали пораненное лицо! Итак, мое предположение блестяще подтвердилось. Ну а все остальное, друг мой, было по сравнению с этим просто детской игрой!
На следующее утро Пуаро показал мне только что полученную им телеграмму. Телеграмма была без подписи. Не было там указано и место, откуда ее отправили. Да и вообще, в ней значилось одно лишь слово: «Вовремя!»
А чуть позже все утренние газеты напечатали отчет о мирной конференции союзнических держав, уделив особое внимание шквалу аплодисментов, завершившему речь мистера Дэвида Макадама, премьер-министра Великобритании, которая, по словам журналистов, произвела на всех «поистине глубочайшее впечатление».
Исчезновение мистера Дэвенхейма
Пуаро и я поджидали к чаю нашего доброго приятеля инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда. Но он что-то задерживался. В ожидании его появления мы уселись за круглый чайный столик. Пуаро только что закончил расставлять на столике чашки и чайник с молочником, которые наша хозяйка обычно не столько ставила, сколько швыряла на стол перед нами. Подышав на металлический заварочный чайник, он любовно протер его шелковым носовым платком. Сам чайник уже кипел на плите, а от крохотной фарфоровой кастрюльки позади него исходил сладкий аромат густого шоколада – напитка, который сладкоежка Пуаро всегда предпочитал нашему «варварскому английскому пойлу».
Откуда-то снизу прозвучал короткий звонок, и минуту-другую спустя в нашу комнату стремительно ворвался Джепп.
– Надеюсь, я не опоздал! – жизнерадостно воскликнул он, поздоровавшись с нами. – Сказать по правде, я задержался, слушая небылицы, которые плетет Миллер – тот самый парень, которому поручили расследовать дело об исчезновении Дэвенхейма.
Я моментально навострил уши. Последние три дня все лондонские газеты только и кричали о странном исчезновении мистера Дэвенхейма, старшего партнера в «Дэвенхейм и Сэмон». Оба были хорошо известные в городе банкиры и финансисты. Последний раз его видели, когда он в субботу вышел из дому, и с тех пор мистер Дэвенхейм словно в воду канул. И вот сейчас я сгорал от желания услышать из уст инспектора Джеппа что-нибудь новое об этом загадочном деле.
– А мне-то казалось, – вступил в разговор я, – что в наши дни исчезнуть, да еще в Лондоне, практически невозможно.
Пуаро, передвинув тарелку с бутербродами на четверть дюйма в сторону, резко заметил:
– Давайте уточним, друг мой, что вы подразумеваете под словом «исчезнуть»? О каком конкретно типе «исчезновения» вы говорите?
– А что, исчезновения бывают разные? – расхохотался я.
Джепп присоединился ко мне. Наше веселье вывело Пуаро из себя. Он смерил нас обоих суровым, неодобрительным взглядом:
– Точность нужна во всем! Лично я подразделяю исчезновения на три категории. Во-первых, наиболее распространенные и самые обычные, так называемые добровольные исчезновения. Во-вторых, случаи потери памяти – достаточно редкие и в то же время самые настоящие «исчезновения» – исчезновения в полном смысле этого слова. И, наконец, убийство с более или менее успешным сокрытием тела жертвы. Вот теперь скажите, вы и в самом деле считаете, что все эти три категории практически равнозначны?
– Ну… собственно говоря, да. Я почти уверен в этом. Конечно, человек может утратить память, но всегда остается кто-то, кто может опознать его, особенно когда речь идет о такой известной в Лондоне личности, как мистер Дэвенхейм. Да и «тело жертвы», как вы выразились, не может же просто раствориться в воздухе, не так ли? Рано или поздно его, как правило, обнаружат, где бы оно ни было спрятано – будь то в каком-нибудь темном закоулке или сундуке. Таким образом, убийство можем отбросить. А проворовавшийся клерк или банкрот, скрывающийся от уплаты долга, едва ли может надеяться найти где-нибудь безопасное убежище в наш век беспроволочного телеграфа. Укрыться за границей – вздор! Его тут же вернут обратно. В портах или на железнодорожных станциях будет вывешен его портрет, и ему вряд ли удастся проскользнуть незамеченным, тем более что любой, кто читает газеты, через день-два будет знать его в лицо, как собственного брата. Он ведь оказывается как бы один против всех и вся.
