Их отблески сияли на лицах людей, наблюдавших за всем этим действом в полном молчании. Словно на какой-то очень важной, торжественной церемонии, эти люди застыли, боясь шелохнуться, и даже не стряхивали оседавшие на них огоньки.
Сама гора книг была куда выше моего роста. Часть из них еще не успела загореться, но названий на их обложках я прочесть уже не могла. Да если бы и прочитала, все равно ни одной не узнала бы. Но зачем-то продолжала ощупывать взглядом эти обложки — одну, другую, третью… Может, если за каждой книгой следить до последнего мига, пока она не исчезнет, что-нибудь с ее страниц и переселится в мою память?
Каких только книг здесь не было! Увесистые фолианты и карманная мелюзга, в картонных футлярах и в кожаных обложках, по-детски веселые и по-стариковски мудреные… Все они теперь были свалены в одну кучу и жались друг к дружке в ожидании своей очереди на костер. Время от времени эта гора с протяжным уханьем проседала, и пламя, сменив очертания, разгоралось только сильней.
В одно из таких мгновений какая-то молодая женщина вдруг отделилась от толпы зевак, вскочила на скамейку и стала яростно что-то выкрикивать. Мы со стариком удивленно переглянулись, а люди в толпе начали оборачиваться в ее сторону.
Кричала она во все горло и так отчаянно, что ни слова было не разобрать. Как не понятно было, плачет она или злится, брызжа слюной и возбужденно махая руками. На ней были потрепанное пальтишко и брюки в клеточку, волосы заплетены в три длинные косички, а макушку венчал некий странный объект. Изготовленный из мягкой ткани, он сидел на ее голове как-то косо, и каждый раз, когда его хозяйка дергала шеей, я боялась, что он свалится в грязь.
— Может, она не в себе? — тихонько спросила я старика.
— Кто знает… — ответил старик. — Но, кажется, она требует, чтобы костер погасили.
— Но зачем??
— Наверное, не может смириться с тем, что больше не будет никаких выдуманных историй.
— То есть… она тоже…
— Не способна избавляться от воспоминаний. Бедняжка.
Чем дальше она кричала, тем больше ее крики походили на бессвязный вой. Но, конечно, никто из толпы даже не попытался гасить такой огромный кострище. Все вокруг стояли как вкопанные и просто косились на нее, кто с состраданием, а кто и с презрением.
— Ее же сейчас заберут… — забеспокоилась я. — Она должна бежать. Надо помочь ей!
Я дернулась к скамейке, но старик поймал меня за руку.
— Слишком поздно, принцесса!
Он был прав. Трое в шинелях Тайной полиции, явившись из-за деревьев, уже стянули женщину вниз и собралась увести. Она пыталась сопротивляться и цеплялась за скамейку, но все было бесполезно. Странный предмет с ее головы валялся в грязи под ногами.
— Память эпоса не стереть никому!!
Это было последним, что она прокричала, прежде чем ее утащили. И единственным, что я расслышала слово в слово.
Горестно повздыхав — чем можно помочь сумасшедшей? — толпа развернулась обратно к костру. А мой взгляд упал на то, что осталось от нее на земле. Вещица эта перепачкалась, измялась и смотрелась куда печальнее, чем у той женщины на голове. А ее последние слова: «Память эпоса не стереть никому!!» — все звенели в моих ушах, раскат за раскатом, и никак не желали утихнуть.
— Шляпа!! — вдруг осенило меня. — Ну конечно! Бывший шляпник, живущий напротив, — он-то и мастерил такие штуки! Они исчезли несколько лет назад. А ведь когда-то мы носили нечто подобное, верно?
Я посмотрела на старика, но тот лишь озадаченно покрутил головой.
Тут из толпы кто-то вышел, поднял шляпу с земли, отряхнул от грязи и без единого слова бросил ее в огонь. Шляпа прокрутилась в воздухе несколько раз и упала туда, куда никто уже не дотянется.
— Ну что, принцесса? Приступим? — спросил старик.
— Ага… — ответила я, с трудом отводя глаза от горящей шляпы.
Оставив тележку у фонтанчика для питья, мы двинулись к костру с охапками книг в руках. Но чем ближе подходили, тем нестерпимее делался жар и тем яростнее атаковали искры наши лица и свитера. До края костра добраться не получалось, как ни старайся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты бы побереглась! — сказал старик. — Лучше отойди назад, я все сделаю сам!
— Нет. Со мной все нормально. Но ближе уже не подойти. Будем бросать отсюда!
Я стиснула в пальцах книгу — зеленую, с фруктами на обложке — и швырнула ее в огонь. Я старалась изо всех сил, но та не долетела до пламени и шлепнулась у края костра. Вторая книга, брошенная стариком, приземлилась немногим дальше. Люди в толпе иногда поглядывали на нас, но не говорили ни слова, а выражения их лиц не менялись.
И мы начали выбрасывать книги одну за другой. Не разглядывая обложек, не перелистывая страниц. Упорно, почти механически повторяя одно и то же действие для выполнения нужной работы.
Но каждый раз, когда очередной томик покидал мои пальцы, меня охватывало легкое чувство неувязки, разлада с самой собой. Как будто с каждой сожженной книгой пустота моей памяти делалась только глубже.
— Вот уж не знала, что книги так хорошо горят, — сказала я.
— Это потому, что сами они маленькие, а бумаги в них влезает вон сколько! — отозвался старик, зашвыривая в пламя очередную.
— И все-таки для того, чтобы исчезли все написанные в них слова, нужно очень много времени, правда?
— Не волнуйся. Уже завтра все закончится, вот увидишь!
Он достал из кармана полотенце, вытер пот и сажу с лица.
Поджарив где-то с половину книг, мы вышли из парка и вновь потащились с тележкой по улицам. Работа лицом к лицу с таким жутким пламенем измотала нас до предела, и для ее завершения мы решили поискать костерки поменьше.
Город утопал в молчании. Хотя по воздуху и расплывалась та особая шероховатость, что приходит после исчезновений, люди оставались спокойными. Не считая фургонов Тайной полиции, машин на дорогах было почти не видно, и даже в большой толпе люди не говорили друг с другом. Вокруг раздавался лишь треск сжигаемых книг.
Мы побрели по улицам куда глаза глядят, без особой цели. Наша поклажа полегчала, и тащить тележку стало удобней. С трамвайной улицы мы свернули на север, срезали угол через парковку перед мэрией и оказались в жилом районе. Работы по исчезновению здесь выполнялись исправно, и на всех пустырях горели костры. Только не громадные, как в центральном парке, а как раз такие, над которыми можно погреть замерзшие руки.
— Не возражаете, если мы присоединимся? — спрашивал старик возле очередного костерка, и мы тормозили тележку, чтобы спалить еще одну стопку книг.
— Да вы не стесняйтесь! Сжигайте хоть все! — приветливо говорили ему иногда.
— Нет-нет, что вы! — неизменно отказывался он. — Если бросить в огонь все сразу, он может перекинуться на ваши дома! Немного здесь, немного еще где-нибудь… Костерков на всех хватит!
Мы останавливались, бросали книги в костер, снова тащили тележку, находили новый костер и опять останавливались. Ночь становилась все глубже. И хотя я привыкла думать, что бумажных историй на острове раз-два и обчелся, серый дым поднимался в небо по всей округе и никак не хотел исчезать.
Мы прошли мимо дома культуры, миновали бензоколонку, консервный завод, общежитие, дошагали до Т-образного перекрестка, и перед нами наконец распахнулось море. Мы двинулись по дороге вдоль берега. На песчаных пляжах народу было тоже немало. Море терялось во тьме, тьма растекалась до горизонта и смешивалась с небом. А в нашей тележке оставалось всего несколько книг.
Из темноты поднялись очертания холма. На полпути к вершине бушевал какой-то пожар — куда яростнее, чем любые костры в округе.
— Библиотека? — выдохнула я.
— Боюсь, ты права… — отозвался старик, прикрывая глаза рукой, точно козырьком, и щурясь от яркого пламени.
Дорога на холм была узкая и крутая. Мы решили оставить тележку внизу и двигаться дальше с последними книгами в руках. Ночью подниматься по склону в кромешной тьме было бы смерти подобно. Однако сейчас пылающая над нами библиотека ярко освещала округу. Мы прошли мимо розового сада, в котором не осталось никаких роз. Только искры, мерцая, плясали над голыми шипастыми ветками, как светящиеся лепестки.
