словах он привстаёт и тянется через весь стол, явно желая поцеловать меня. Я застываю, не зная, стоит ли мне позволить поцелуй или отказаться? В правой руке у меня застыла вилка с кусочком десерта. Губы Шона становятся всё ближе и ближе, а у меня ещё нет готового решения…
Всё решает за нас кто-то другой.
Жуткий грохот.
Мы с Шоном вздрагиваем, отпрянув друг от друга с испугом. Шон с неудовольствием оборачивается на источник звука. За соседним столиком приземляется Акула. Грохот был от его шлема, который он, не щадя, швырнул на столик.
— Эй, красотка, дай мне чего-нибудь перекусить! — громко кричит он официантке, находящейся на другом конце зала.
Девица мгновенно движется в сторону негодяя. С неудовольствием отмечаю, что у неё большая грудь и очень пышные губы. Самое то, чтобы обхватить ими…
О боже, мне нельзя думать о таких непристойных вещах, как член парня. Тем более о члене парня, когда меня хотел поцеловать совершенно другой!
— У него на зубах руккола повисла, — небрежно цедит в сторону Шона Акула, потом переводит взгляд на меня. — Хотела поесть салат? Просто счисти языком всё, что прилипло к его лошадиным зубам!
Мне кажется, что это находится уже за гранью всех приличий! Шон тоже так считает, мгновенно вскакивая из-за стола. Подходит к Акуле, сметая на пол его мотоциклетный шлем.
— Ты. Встал. На выход! — тыкает Акулу пальцем в грудь.
— Не жирни мою футболку своими сосисками, белозадый мальчуган, — сверкает опасной улыбкой Акула. — Побереги своё эго. Я втопчу его в грязь. При девушке…
Дерзкий хулиган мечет в мою сторону взгляд. Останавливает его на мне. Бездна в его тёмных глазах манит, засасывает и лишает воли. Мне кажется, что я начинаю падать. Тело покрывается острыми мурашками. От трепетной дрожи звенит каждая клеточка. Беспричинный жар циркулирует по всему телу, начиная от губ, скользнув вниз по шее, к груди. Сосочки начинают напрягаться под тонкой тканью лифчика, вытягиваясь вперёд. Нахал оценивает это, прикусив губу, пялясь на мои соски, выделившиеся под тонкой блузкой. От его порочного взгляда жар только усиливается, беспричинно сильно концентрируясь в трусиках. Ткань впивается в нежную плоть, заставив пульсировать складочки от внезапно сильного томления.
Безумие, наверное, но хочется отодвинуть пальчиками резинку трусиков вниз и унять этот порочный жар…
Глава 30. Тихоня
— Пойдём! — резко говорит Шон высоким голосом.
Этот звук возвращает меня с небес на землю. В тот же миг мне становится стыдно, что я могла подумать о таких непристойных занятиях. Я же ещё… Нет, иногда я трогала себя, изучая. Но мне сразу же становилось совестно заниматься этим, жаром пронимало до самого копчика, пусть меня и никто не видел под одеялом.
— Так и знал, что ты трус! — победно хмыкает Шон, пнув носком туфли шлем Акулы, упавший на пол.
— Хорошо. Выйдем… — Акула лениво отталкивается от стула. Но замечает мимоходом, двинув Шона плечом. — Если я надеру тебе зад, то поцелую Тихоню.
— Кого, млять? — ревёт Шон, выметаясь следом за Акулой.
Парни выходят на улицу, свернув в боковой переулок, чтобы не драться у всех на виду. Я выбегаю следом за ними, чувствуя, как сердце выписывает смертельные кульбиты в груди.
— Ох, прости, Тамиллу Экклз. Её губки сладкие, как клубничный джем, язычок юркий, как юла, — дразнит Шона Акула. — Ещё она лихо кусается… — подмигивает мне и пропускает первый удар.
Шон выбрасывает вперёд левый кулак, саданув Акулу по губе.
— Ой! — вырывается из моего рта. То есть надо было сказать: «Бей его! Сотри в порошок наглеца!» — Шон, достаточно! Он получил по заслугам!
— Я только начал! — довольно отзывается Шон, снова размахиваясь.
Шон левша, я знаю, что многим парням это доставляет неудобство в уличных драках. Но в тот момент, когда кулак Шона снова должен был приземлиться на лицо Акулы, хулиган плавно, едва заметно уходит в сторону. В следующее мгновение он пробивает Шону кулаком в солнечное сплетение и, обхватив за шиворот, впечатывает лицом в кирпичную кладку стены.
Я стою, замерев на месте, глядя на жестокое избиение Шона. Акула движется, как хищник, играющий с добычей. Глядя на его хлёсткие, безжалостные удары, я понимаю, что он всего лишь играет. Не бьёт в полную силу. Он просто… забавляется. Акуле не привыкать участвовать в жестоких схватках.
— Стой! Остановись! Ну же! — налетаю на него со спины, молотя кулаками по твёрдому камню его напряжённых мышц.
Акула реагирует мгновенно. Разворачивается и запирает меня в капкан своих ручищ с грязными пальцами, пахнущими маслом. Он трогает этими пальцами моё лицо. Бережно заправляет за ухо прядь, выбившихся из причёски. При этом подушечки пальцев нежно гладят скулы, спускаясь к подбородку.
— Не трогай… — шепчу едва слышно. — Меня сейчас стошнит.
— Думаю, я успею сделать это до того, как ты блеванёшь…
Гадкий. Дерзкий. Невыносимый. Чтоб на его голову упал кусок метеорита, испепелив наглеца до самого основания!
Эти проклятия проносятся в голове за секунду. В следующий же миг я захлёбываюсь под напором поцелуя хулигана. Он дерзко и властно раскрывает мой рот, не церемонясь. Засовывает язык, забавляясь им. Нарочно бьёт пирсингом всюду, хвалясь. На этот раз у меня не получается схватить его язык, хоть я и пытаюсь.
— Какая ты жаркая штучка, — хрипло стонет в мой рот Акула.
Он целуется горячо и жадно. Его губы и язык порабощают. Он словно намеревается съесть меня целиком, а я проигрываю ему в этой схватке, не сразу понимая, что мои попытки поймать его язык со стороны расцениваются, как активное участие в поцелуе. Пытаюсь оттолкнуть его ладонями. Акула отпускает мои губы, но прижимается к уху, шепча влажно и едва слышно:
— Я хочу попробовать тебя… Языком, — он быстро опускает пальцы и щиплет меня за промежность. — Вот здесь. Я это сделаю. Очень и очень скоро. В качестве
