почему-то переживаю за Акулу, хоть он этого и не заслужил. Ни капли!
С тревогой смотрю на его лицо. Мерзавцу невероятно идёт медицинская форма. Уверена, работай он здесь, все медсёстры передрались бы за одну его дерзкую ухмылку, а пациентки пожирали бы глазами самого горячего медбрата в истории этой больницы.
— Да, — говорит Акула мёртвым тоном. — Очень. Большие. Проблемы.
От его голоса по телу проносится табун мурашек. Перед глазами начинают летать тёмные мушки. Я боюсь, что он скажет нечто вроде «У меня рак». Приваливаюсь к стене лишь для того, чтобы не упасть. Колени начинают дрожать. Я едва могу вымолвить:
— Ты болен? Серьёзно?
— Очень…
Перед глазами всё расплывается, как в тумане. Но губы… красные, ярко-очерченные, умелые мужские губы оказываются как раз напротив моих.
— Очень сильно болен. Меня нужно лечить, — выдыхает, лаская губами мои.
Я запоздало понимаю, что это была лишь коварная уловка. Акула заманил меня в ловушку, но… уже слишком поздно. Он прижимает меня к стене своим телом. Большие грубые ладони стискивают мою задницу. Он врезается в мой рот с протяжным стоном, продолжая порабощать, плавить мою волю…
— Никогда не смей пачкать свои губёшки о других парней. Твои губёшки — мои… — покусывает, бьёт пирсингом, лижет, как животное.
Грязное. Похотливое. Лживое. Животное…
— Ублюдок! Враль! — шиплю, пытаясь вырваться, но он прижимается лишь теснее.
— Да-да-да, я соврал, чтобы поцеловать тебя. Жуть, как хочется сожрать твой ротик, он такой вкусный! — шепчет, посасывая губёшки. — Ещё что-нибудь скажи…
Язык Хулигана выплясывает у меня во рту. Быстро и порочно рисует восьмёрки. Он целуется невероятно хорошо. Поневоле я рассыпаюсь бисером от его напора. Пожар возникает на стыке губ.
Мне хочется поколотить, покусать, наорать на Акулу. Но я не могу этого сделать. Он распластывает по стене, пошло двигает бёдрами, потираясь о меня. Просторные штаны медбрата — плохая преграда между моей киской и его стояком. Чёрт побери, даже мои брючки и трусики словно растворяются от его толчков бёдрами. Он вырывает всхлипы и стоны. Таранит меня, как будто уже имеет. На всю длину. Я не понимаю, в какой момент его губы переползают на мою шею, а мои пальцы зарываются в его волосы, сдёрнув прочь медицинскую шапочку.
— Сладкая… Дьявол, как я хочу тебя сожрать! — порыкивает Акула, расстёгивая пуговки на моей блузке.
Моментально оттягивает вниз кружево бюстгальтера, ловит алчным ртом напряжённый сосок. Ударяет по нему кончиком языка, нежит, а потом надавливает металлом пирсинга.
— А-а-а-ах… Прекрати!
Пытаюсь привести в порядок одежду трясущимися руками, но стоит мне поправить бюстик с одной стороны, Акула молниеносно набрасывается на второй торчащий сосочек. Я поправляю бюстгальтер с обеих сторон, а он воюет с молнией на моих брюках, шепча что-то безумное. Я оказываюсь поймана в капкан его силы и непробиваемой уверенности в себе. Мне с ним не совладать. Никак. Под конец я оставляю эти попытки, выдыхая со стоном от того, как он мастерски заводит меня.
Моё тело отзывается на всё — запутанные дорожки, которые прокладывают его пальцы по дрожащему животу, перед тем, как нырнуть в трусики. Горячее дыхание, смешанное с тихой матерной бранью. Акула отвешивает мне пошляцкие комплименты, но они заставляют гореть и звучат искреннее множества напыщенных киношных фраз.
Таю под его напором, всхлипывая, когда его длинные пальцы начинают растирать горошинку клитора.
— Боже, я тебя ненави-и-и-ижу! Оставь меня в покое.
Второй рукой Акула спускает мои брюки вместе с трусиками, совершенно оголяя попку. Он резко поднимает ладонь и опускает её на мои ягодицы. Со звонким шлепком.
— Это тебе! В наказание! Не смей сосаться с этим маменькиным сынком! — злобно порыкивает, шлёпает ладонью, заставляя кожу гореть. Но не перестаёт дерзко управлять моей чувственностью, уничтожая в пыль гордость и характер. — Ты — моя Тихоня. Поняла?
Глава 34. Тихоня
Мои трусики спущены почти до самых колен, а между бёдер трудятся пальцы Акулы. Он умело двигает ими — гладит, нежит, пощипывает. Потом ведёт дальше. Глубже. Я сгораю вмиг. От стыда. Он тронет меня… там и поймёт, насколько я мокрая.
Это так ужасно — не уметь сказать своему глупому телу «стоп». Оно просто растекается лужицей перед этим нахалом, требуя добавки. О да, ещё и ещё… По кругу. Интенсивнее… Ближе и ближе к самой сердцевине. Он едва пробует её кончиками пальцев, но мне хочется кричать от подступающих уколов удовольствия.
— Ты течёшь и пахнешь сексом, — стонет Акула, двигая пальцами всё быстрее. Медленно вводит в меня один палец. В самую глубину. — Блядь! — выдаёт он, почувствовав ответные сжатия стеночек лона. — Горячая и мягкая…
Акула начинает двигать пальцем в податливой глубине киски. Ускоряется с каждой секундой, подталкивая меня к острому экстазу. Он уже нагнетается внизу живота, как большой огонь, который грозит полыхнуть и сжечь всё кругом…
— …Я хочу тебя. Ты была с кем-нибудь? Нет? — спрашивает, одержимо блеснув тёмными глазами. — Нет же? Хочу первым войти до самого конца…
Акула присоединяет ещё один палец. Теперь ощущения становятся полнее, объёмнее. Я, прикусив губу, думаю о том, какие чувства были бы, если его пальцы заменит член?
— …Да-да-да… Ты думаешь о том же! — говорит, словно прочитал мои мысли. Но не может этого быть на самом деле! Он просто помешан на сексе и заставляет быть меня такой же озабоченной! — Смотри, как я хочу тебя…
Нет, я не хочу на это смотреть! Но в словах Акулы есть какой-то противоестественный магнетизм. Запретное манит всегда. Мой взгляд движется, как намагниченный, вниз.
Я вижу, как Акула приспускает брюки униформы вместе с трусами, освобождая напряжённый член. Глаза распахиваются ужасно сильно при виде его напрягшейся плоти со вздутыми венами, оплетающими всю длину. Акула продолжает двигать пальцами в моей влажной киске. Пальцами второй руки обхватывает толстый член, медленно двигая по всей длине. Его побагровевшая огромная головка обнажается раз за разом, вызывая
