прелестный отпрыск старосирийского. Неужто еще люди на нем разговаривают? Ты видишь, я обитаю в пещерах, среди мертвецов, и ничего не ведаю, да и не хочу ведать о делах людских. И живу я, о иноземец, воспоминаниями, а мои воспоминания покоятся в усыпальнице, высеченной моими же собственными руками; истинно сказано, что дитя человеческое творит зло на пути своем. — Тут ее чудесный голос дрогнул; у нее вырвался какой-то нежный звук, подобный щебету лесной птицы. Но, заметив валяющегося на полу Билали, она сразу же опомнилась: И ты здесь, старик? Расскажи мне, почему такой непорядок в твоем семействе. Мои гости, я слышала, подверглись нападению. Эти скоты, твои сыновья, хотели надеть раскаленный горшок на одного из них и съесть, и если бы они не получили мужественного отпора, то перебили бы всех моих гостей, а даже я не могу возвратить жизнь в тело, уже ею покинутое. Что это значит, старик? Что ты можешь сказать в свое оправдание? Говори, не то я передам тебя вершителям моего возмездия. — Ее голос высоко поднялся в гневе, зазвенел, отдаваясь от каменных стен, с холодной отчетливостью. Сквозь полупрозрачное головное покрывало ярко сверкнули глаза.
Бедный Билали, а я был убежден, что он человек бесстрашный, буквально затрясся от ужаса.
— О Хийя! О владычица! — взмолился он, не отрывая седой головы от пола. — Я знаю, что ты столь же милосердна, сколь и велика, я же твой послушный раб. Тут нет моей вины. Все это затеяли плохие сыновья в мое отсутствие. Они поддались на подговоры женщины, отвергнутой одним из твоих гостей — Свиньей, и в соответствии с древним обычаем этой страны хотели съесть жирного черного чужеземца, который прибыл вместе с твоими гостями — Бабуином и Львом, что сейчас болен, так как относительно этого черного ты не дала никаких повелений. Но когда Бабуин и Лев поняли, что замышляют мои плохие сыновья, они убили женщину, а заодно и своего слугу, чтобы спасти его от раскаленного горшка. Тогда эти исчадия зла, отродья злого духа, обитающего в глубокой пещере, жаждая крови, бросились на Льва, Бабуина и Свинью. Схватка была доблестная. Твои гости, о Хийя, сражались как настоящие мужчины, многих убили; они продержались, пока не пришел я и не спас их. Тех же, кто дерзнул нарушить твою волю, я приведу сюда, в Кор, на суд твоего величества. Они уже здесь!
— Я знаю, старик. Завтра в большом зале я свершу правосудие. Тебя я, хотя и очень неохотно, прощаю. Следи за своим семейством лучше. Иди!
Билали с поразительным проворством поднялся на колени, трижды наклонил голову и пополз прочь, по-прежнему метя белой бородой пол; наконец он исчез за шторами, и я остался наедине с этой ужасной и такой неотразимо пленительной женщиной. Мое сердце было в сильной тревоге.
Глава XIII.
АЙША ОТКРЫВАЕТ ЛИЦО
— Итак, — заговорила Она, — этот седобородый старый глупец ушел. Как мало мудрости обретает человек в этой жизни! Он зачерпывает ее пригоршнями, но она, как вода, уходит у него меж пальцев; и если на ладонях остается хоть несколько капель, целый сонм глупцов громко изъявляют свой восторг: «Смотрите! Вот истинный мудрец!» Разве это не так? Но как тебя зовут, о иноземец? Старик окрестил тебя Бабуином, — засмеялась Она. — Таков уж обычай у этих дикарей, обделенных даром воображения: в поисках подходящих прозвищ они обращаются к названиям животных. Как зовут тебя в твоей собственной стране, о иноземец?
— Холли, о царица! — ответил я.
— Холли? — Она с трудом выговорила мое имя, но в ее устах оно звучало восхитительно. — А что это значит?
— Остролист, дерево с колючими листьями.
— Что ж, ты и впрямь подобен колючему дереву. Ты силен и уродлив на вид, но, если моя мудрость не обманывает меня, в глубине души честен и верен, из тех, на кого можно положиться. К тому же ты человек размышляющий. Не стой там, Холли, зайди в комнату и сядь подле меня. Я не хотела бы, чтобы ты пресмыкался передо мной, как все эти рабы. Я утомилась от их поклонения и страха, по временам они мне так надоедают, что я готова убить их на месте, лишь бы только увидеть, как их лица побелеют от ужаса, — может быть, это развлекло бы меня.
И своей белоснежной рукой она отдернула штору, пропуская меня.
Я внутренне содрогнулся. Эта женщина была поистине ужасна. За шторами находился большой, около двенадцати футов на десять, альков, где стоял диван и стол с фруктами и поблескивающей водой. К столу с дальнего конца примыкал каменный фонтанчик, тоже наполненный чистой водой. Уютно мерцали светильники-вазы, воздух и драпировки были напитаны тонким ароматом. Аромат исходил и от пышных волос, и от белых облегающих одеяний самой царицы. Я вошел в альков и остановился в нерешительности.
— Садись, — пригласила Она, показывая на диван. — Пока еще у тебя нет никаких причин опасаться меня. А если они и будут, опасения твои продлятся недолго, потому что я убью тебя. Так что успокойся.
Я сел на край дивана около фонтанчика, она медленно опустилась на другой край.
— Ну а теперь, Холли, — продолжала она, — поведай мне, откуда ты знаешь арабский язык. Я очень люблю этот язык, ибо он мой родной, по происхождению я чистокровная аравитянка — «аль-араб аль-ариба». Наш праотец — Яруб, сын Кахтана, родился в древнем прекрасном городе Озал, в провинции Йемен — «Счастливая». Но ты говоришь с непривычным для меня выговором. В твоей речи нет сладостной музыки, присущей языку племен химьяр, который я слышала в детстве. Не узнаю я и некоторых слов; такова и речь амахаггеров, которые так осквернили чистый арабский язык, что, обращаясь к ним, я должна говорить как будто на другом языке[27].
— Я изучал арабский язык в течение многих лет, — ответил я. — На нем и поныне еще говорят в Египте и в других странах.
— Стало быть, на нем еще говорят и Египет еще существует? И какой же фараон восседает сейчас на престоле? Потомок перса Оха или Ахемениды[28] уже не царствуют, времена их безвозвратно канули в забвение?
— Персы покинули Египет две тысячи лет назад, их место заняли Птолемеи, римляне и многие другие; династии расцветали, правили Нильской Землей, а затем, когда наступало урочное время, свершалось их
