— Разве там на табличке не написано было «Нижний Вюншельберг»? — завопила вдруг Раппельмайерша, как только они выехали из города.
— Ох ты, я и забыл, — сказал Саладин, но все равно проехал еще целый километр вперед по дороге, прежде чем высадить пассажирку.
— Я буду жаловаться… в инспецкию автобусного надзора… или нет, лучше я… — кричала она вслед автобусу Саладина.
Задорное гудение противотуманного сигнала заглушило ее последние слова.
Раппельмайерша, кипя негодованием, зашагала назад, в Нижний Вюншельберг, пересекла рыночную площадь, украшенную статуей, которая изображала отвратительного, жирного человека, со всех сторон обклееного плакатами, оставила слева библиотеку имени Фриденсрайха Болленштиля и какой-то охотничий магазин — и прямиком направилась в первую попавшуюся гостиницу. Когда она появилась на пороге гостиницы «Шпитц», нос у нее по-прежнему был интенсивно зеленого цвета. Она подошла к буфетной стойке и слабым голосом заказала ромашковый чай. Элеонора Рапп-Майербринк любила ромашковый чай. Он целительно действует и на душу, и на тело — в этом она была абсолютно убеждена. Если надо, то он вылечит и мозоли на ногах. А у нее этих мозолей было уже как минимум три, ведь она не привыкла ходить на расстояния большие, чем от здания приюта до забора в приютском саду.
Какая-то дама за соседним столиком склонилась над ворохом телефонных книг и в бешенстве бормотала проклятия. Это был не кто иной, как тетя Кора, которая умела ругаться как извозчик, если дела не шли у нее как по-писаному и не так, как она задумала.
Руфус втянул голову в плечи и принялся с невероятной скоростью перелистывать страницы телефонной книги.
— Три недели штрафа — чистить туалеты! — Если кто-нибудь ругался, формула наказания сама срывалась у Раппельмайерши с языка. Она просто ничего не могла с этим поделать.
— Как вы сказали? — взвилась тетя Кора.
— Нет-нет, не беспокойтесь, я просто вдруг вспомнила, что… на ближайшие три недели… столько уборки… — неясно залепетала госпожа Рапп-Майербринк.
— Кого здесь интересует ваша уборка, когда речь идет о жизни и смерти — и о целом состоянии? — уже спокойнее проговорила тетя Кора, снова углубляясь в изучение телефонных книг.
— Да, с этими телефонными книгами… ну просто беда, — попыталась Раппельмайерша завязать разговор. — Это мильон убытку!
— Я не хочу мильон убытку, я хочу заполучить виллу, так что не мешайте мне! И уберите куда-нибудь подальше это свое вонючее зелье!
Элеонора Рапп-Майербринк маленькими глоточками отхлебывала ромашковый отвар, но нос у нее по-прежнему оставался зеленым. Виражи Саладина Штюрценбехера крепко подорвали ее здоровье.
— Эй вы! — позвала она хозяйку. — Счет!
— Во-первых, я вам не «эй вы». Во-вторых, у меня нет времени. Дело серьезное, у нас тут увеселительная вилла открывается, надо все цены повышать и ценники переделывать. И в-третьих, вас обслужит другая официантка, она сейчас подойдет!
— Увеселительная вилла? — моментально подключилась к разговору Кора Рабеншлаг.
— Старая развалюха на холме, здесь, по соседству, вилла Вюншельберг. Дом тысячи чудес. Точно вам говорю, денежки ручьем потекут, если будет так же, как двадцать лет назад.
— Руфус, давай скорее! — рявкнула на мужа Кора и со скоростью торнадо принялась листать очередную телефонную книгу. — Ведь где-то же должен быть этот проклятый, вонючий детский приют!
— Три недели штра… — не удержалась госпожа Рапп-Майербринк, но в последний момент опомнилась и договаривать не стала. — Детский приют? — спросила она. — Если вы действительно ищете достойный приют, могу порекомендовать вам свой. Счастье и солнце должны сиять в наших сердцах.
— Плевать мне на солнце! Счастливые дети? Не хочу я никаких счастливых детей. Я сама была бы счастлива избавиться от одного из них, причем навсегда, — осадила тетя Кора даму с ромашковым чаем.
— А я была бы счастлива, если бы нашла наконец одного ребенка, — пробормотала Элеонора Рапп-Майербринк. — Ну хорошо, — обратилась она к даме с телефонными книгами. — Я все-таки рискну вручить вам этот небольшой проспект о «Доме детского счастья», может быть, вы все обдумате и заинтересуетесь.
— Не нужен мне ваш проспект. — Тетя Кора брезгливо поморщилась. — Позвольте, как дом называется?
— «Дом детского счастья».
— Тогда вы наверняка знаете, — и тетя Кора заговорила предельно вежливым тоном, — некую очаровательную госпожу Раппельмайер?
Лицо у Раппельмайерши скривилось.
— Попрошу не коверкать мое имя. Меня зовут Рапп-Майербринк. Я директриса детского приюта.
— Милейшая госпожа генеральная директриса, — тетя Кора впала в реактивный вираж самой изысканной любезности, — нам с вами пора кое-что обсудить.
— Сейчас это делать, пожалуй, не совсем удобно. Я приехала сюда, чтобы забрать одну милую маленькую девочку, госпожа… э-э, простите, как ваше имя?
— Рабеншлаг! Кора Рабеншлаг, урожденная Шульце!
Зеленоватый оттенок в ту же секунду исчез с лица директрисы.
— Разрешите пригласить вас на чашечку ромашкового чая, милейшая госпожа Шульце?
— С превеликим удовольствием, дорогая госпожа Раппельбринк!
Раппель-тети в наступлении
Настроение тети Коры улучшилось необыкновенно. С Раппельмайершей они поняли друг друга с полуслова.
— Разумеется, никто не узнает о том, что маленькая Альбертина от вас сбежала, это останется строго между нами, — уверяла тетя Кора. — О нашей маленькой сделке никто не пронюхает. — Она с чувством удовлетворения сложила документ, согласно которому Кора Рабеншлаг оказывалась последней здравствующей родственницей Альбертины Шульце, а следовательно, ее правомочной опекуншей. И эта очаровательная опекунша точно знала, что для малышки лучше всего: разумеется, тепленькое местечко в прелестном приюте под названием «Дом детского счастья», у госпожи Рапп-Майербринк, за надежной дверью с тремя замками. Именно об этом мечтала тетя Кора, именно так теперь и будет! Нет, смешно, да и только! Ведь если кто-нибудь из семейства Шульце что-то вобьет себе в голову, то только землетрясение, или торнадо, или, в самом крайнем случае, убойная порция мороженого с шоколадом и клубникой может ему в этом помешать, подумала она и спросила себя, откуда, собственно, у нее в голове взялось это идиотское правило.
Но чтобы уж все на сто процентов прошло как по маслу, тетя Кора зашла в магазин к Куликову и вооружилась двумя арбалетами — на всякий случай! Кроме того, она насильно взяла напрокат его автомобиль с такой замечательной решеточкой сзади, в грузовом отсеке. Куликов был не в восторге, но тетя Кора легко смогла его убедить, что позорный провал двух его бойцовских пекинесов не добавляет славы его фирме. Тем более что злополучный воздушный шар с Кастором и Поллуксом приземлился в аккурат в саду Болленштиля. С того самого момента пропала Дэзи.
— Руфус! А ну быстро! — Тетя Кора открыла заднюю дверь в машине Куликова, и ее муж вместе с арбалетами залез в грузовой отсек.
Руфус не без труда разместился на маленькой откидной скамеечке у самого борта. А госпожа Рапп-Майербринк уже удобно устроилась впереди, в кабине, рядом с Корой.
— Сегодня великий день, и он станет совершенно грандиозным, когда Кора Рабеншлаг окажется там, где ей и положено быть — то есть на самом верху. — Она лихо опередила массивный серебристый лимузин, который как раз заворачивал на главную улицу, и изо всех сил нажала на газ.
— Чуть было не врезались, — простонал Гомецингер, который сидел за рулем серебристого лимузина.
— Этот Куликов — хам и идиот. В следующий раз я ему собственноручно дам в зубы. И магазинчик свой ему тоже пора закрывать, — сказал Болленштиль. На рукаве у него красовалась черная повязка в знак глубокого траура по Дэзи. В саду от нее остались только клочки голубого сюртучка.
— Мудрая мысль, господин бургомистр.
— Я и сам знаю, Гомецингер. Фриденсрайх Болленштиль всегда знает, что нужно делать. А вы давайте-ка поторапливайтесь, полный вперед! Вся эта публика должна начать работы в девять, а им еще экскаваторы надо перегнать со стройплощадки. Сегодня придется потрудиться.
— А мне так казалось, то есть я так думал, что вы дали малявке Шульце и этому ее дворецкому сорок восемь часов сроку, — рискнул возразить Гомецингер.
— Вам не положено думать, Гомецингер! Какое мне дело до того, что я там наболтал вчера! Ты хоть понимаешь, что это она подстроила воздушный налет на мою бедную Дэзи, напустив на нее собаковидных куликовских крыс на воздушном шаре! Кроме того, она с клетчатыми детьми никогда не соберет нужную сумму.
— Кто его знает, я не очень в этом уверен, — пробормотал шофер бургомистра и указал рукой на памятник Болленштилю, весь обклеенный плакатами.
Болленштиль высунул голову из окна.
